Венец желаний - Грант Лаура (чтение книг TXT) 📗
Алуетт вздохнула.
— Вы правы, мой король, это новая лютня. Та, которую вы мне подарили, она… разбилась. Эта куплена в Везлэ. Норманнским рыцарем. От его голоса у меня словно огонь начинает бежать по жилам, а от одного его прикосновения я вот, уже несколько ночей не сплю.
— Знаю, что разбилась, и глупо было скрывать от меня, что вы ускользнули из дома и по собственной глупости чуть не обесчестили дом Филиппа Августа! — прорычал Филипп и, бесцеремонно спихнув с колен Перонеллу, бросился к Алуетт. — Я все знаю о любезном англичанине, который спас вас и купил вам новую лютню, дорогая Алуетт. У меня везде свои глаза и уши, — с холодной яростью проговорил он ей прямо в ухо. — А теперь спойте еще и не вздумайте еще раз обмануть меня.
Мгновение, и Алуетт запела вновь, только голос у нее дрожал, потому что она изо всех сил старалась не заплакать от страха и обиды. Она сердилась на Филиппа и рассердилась еще сильнее, когда услыхала довольное хихиканье толстухи. Ее унижение наверняка пришлось по вкусу Перонелле.
Алуетт вновь и вновь перебирала пальцами струны, размышляя о том, что Филипп отныне еще больше ограничит ее свободу. Как бы то ни было, монастырская жизнь казалась Алуетт чуть ли не полной вольницей в сравнении с этой игрой в королевские кошки-мышки.
Неужели Рейнер де Уинслейд пострадает из-за нее? Не может быть. Филипп должен знать, что они встретились случайно.
Как необычно звучал его голос. Он не просто рассердился на нее или испугался. Может, ему не нравится, что сэр Рейнер — англичанин? Дева-заступница, он вел себя как истинный рыцарь!
Однако Алуетт знала, что за рыцарской учтивостью Рейнера было нечто большее. Он ведь купил ей лютню, хотя торговец запросил двойную цену. И еще он поцеловал ей руку… Стоило ей вспомнить об этом, как руку снова словно обожгло раскаленным докрасна железом.
Ей хотелось попросить Филиппа, чтобы он оставил сэра Рейнера в покое, но она знала, что лучше не показывать, как много тот для нее значит. Алуетт понимала, что король не будет угрожать англичанину в открытую за такую «обиду», но после сегодняшнего ужина ей стало окончательно ясно, что Филипп способен на все, лишь бы никто ни о чем не узнал.
Продолжая петь, Алуетт не могла не слышать смешки, повизгиванья, учащенное дыхание возбужденной Перонеллы. Кажется, она в самом деле думает, будто музыка существует только для того, чтобы украшать их любовные игры.
— Ваше величество, я устала, — спокойно сказала Алуетт. — Разрешите мне уйти.
Вместо ответа она услыхала шорох материи, потому что Филипп запустил руку под юбку Перонеллы. Подождав еще немного, Алуетт поднялась и медленно, чтобы не наткнуться ни на что, направилась к двери.
Она не знала, что Филипп смотрит ей вслед и, продолжая гладить Перонеллу, вспоминает пьяную ночь в Париже и свою давнюю вину. Теперь на улице в Везлэ Алуетт опять угрожала опасность, и он опять не смог ее защитить, Филипп понимал, как нелепо злиться на нее, но его приводило в ярость, что спасителем был один из Ричардовых рыцарей, который своей учтивостью наверняка смутил ее сердце. Неужели его любимая сестричка, которая всегда относилась к своему братцу-королю с обожанием, больше не вернется к нему? Он знал, что не вернется. Что надежды нет. Ну и ладно. Алуетт не может его любить, но она может быть ему полезной.
Глава 4
Через четыре дня после прибытия французов обе армии двинулись из Везлэ, держась по возможности долин Центрального массива.
Было объявлено, что армии идут в Лион и там переправляются на другой берег Роны, однако Рейнер засомневался в успехе задуманного. Уже через два дня марша по земле Бургундии начались кровавые стычки из-за провианта. К тому же бургундские крестьяне с большим неудовольствием отнеслись к опустошительным набегам на свои поля и виноградники, к краже хлеба и скота, к насилию над женщинами.
В Бургундии не оказалось достаточно еды для такого множества гостей. А если ее не хватало в богатой и дружественной стране, то как все эти воины из Англии, Франции и Фландрии собираются прокормить себя в пустыне среди враждебных сарацин? И Рейнер почти потерял веру, что армии крестоносцев сумеют донести святую идею до Святой Земли.
Однако он ничего не сказал о своих сомнениях королю Ричарду, скакавшему впереди него. Большой светловолосый Плантагенет излучал неукротимую энергию, хотя до самого рассвета пил кубок за кубком на очередном королевском ужине, на который приглашались лишь немногие из приближенных обоих королей, не опускавшихся до раздумий о голодных желудках солдат.
Рейнер ушел рано, недовольный тем, что на ужин не пришел ни один француз. Жаль, а ему так хотелось вспомнить прошлое с Гийомом де Барром. Боже милостивый! Неужели он думает обмануть себя? Почему бы прямо не признаться, что, как только он услыхал, будто приглашена свита французского короля, ему отчаянно захотелось увидеть леди Алуетт де Шеневи?
С того самого утра, когда ему посчастливилось спасти ее от рук негодяев, он только и делал, что искал встречи с ней. Едва выпадала свободная минута, он, взяв с собой Зевса, бродил по улицам Везлэ, заходил во все лавки и даже караулил ее возле собора перед утренней службой.
«Сэр Губерт, старый священник в Хокингеме, пришел бы в восторг от моего благочестия», — подумал он не без ехидства, когда вторая заутреня подошла к концу, а он так и не увидел прелестного личика Алуетт.
У него даже мелькнула мысль пойти к дому, где остановился Филипп, и попросить стражу сообщить ей о своем приходе, хотя она с ледяной невозмутимостью заявила ему тогда, что не примет его. В любом случае не похоже, что король Филипп разрешил бы ему этот визит. Может, ему не нужно было целовать ей руку, не испросив позволения, но разве любой рыцарь не поступил бы так по отношению к даме?
Наверное, ее желание стать монахиней пересилило все остальное. Алуетт позволила ему подарить ей лютню, но он заметил, что, чем ближе они подходили к королевскому дому, тем испуганнее она выглядела, даже попросила проводить ее к боковой двери, где ее поджидала старуха, похожая на ведьму.
Зевс, присутствовавший при прощании своего хозяина и юной красавицы, даже склонил набок голову в изумлении, услыхав резкие ноты в голосе девушки. А когда за ней закрылась дверь, он зарычал и замахал хвостом, глядя в лицо Рейнеру и словно требуя от него объяснений.
— Она тебе понравилась, правда, приятель? — спросил его Рейнер, потрепав по загривку. — Откуда мне знать, почему она так себя ведет? Я знаю только одно. Я ее люблю, и, клянусь, рано или поздно она будет принадлежать мне, а не проклятому монастырю!
Сказать по правде, он не очень-то был расположен к монахам и монахиням, проводящим жизнь в молитве и религиозном служении. Конечно, трудно придумать лучшее убежище, чем монастырь, для уставших от мирской жизни вдов или потерявших надежду девиц. Но не для Алуетт! Зачем Господу нужно, чтобы она прятала от людей свои чудесные черные кудри, прелестную фигурку и только и делала, что стояла на коленях в молитвах. Правда, многие монахини еще и работают, но что может делать слепая Алуетт? Не переписывать же манускрипты, украшающие монастырские библиотеки? Зато даже слепая, она могла бы стать прекрасной хозяйкой Уинслейда, вести дом, принимать гостей, занимать их беседой, любить своего мужа и детей, которых они нарожают.
Он дрожал от желания, представляя, как приведет невесту к своим родителям в Хокингем после возвращения из похода, как обрадуются ей сэр Симон и леди Изабелла.
Потом его мысли переключились на английские святые места, на Кентербери и Уолсингем, где, по слухам, случались чудесные исцеления. Ему самому такие чудеса были ни к чему, но и он был наслышан о волшебном воздействии святых реликвий. Какие же тогда волшебства творятся в Святой Земле, которую посетил сам Господь? Может быть, там к Алуетт вернется зрение? Если это из-за слепоты ей так хочется спрятаться за монастырскими стенами, то, возможно, случись чудо, она поймет, что ее предназначение — спать в объятиях любящего мужа, а не в одиночестве на убогом ложе монахини!
