Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗

— Вы не ведаете, как далеко ныне француз? — спросила графиня, и Владимир повернулся к ней, с трудом отводя взгляд от лица панны, освещенного солнечным светом. Она была без шляпки, простоволоса, и лучи блеском разливались в ее туго завитых локонах, отражались в серых глазах. Пришло время развеять тот флер, которым был так полон воздух вокруг них ныне, указать им на допущенную ошибку и потерять то расположение, которое столь дорого вдруг стало ему сейчас. Тем более что и дормез уже вывели из реки, и тот стоял в ожидании своих пассажирок.

— До свидания, милая панна, — с легкой грустью проговорил Владимир и завладел рукой Анны, той самой, с кольцом на пальце. Поднес к губам, прижимаясь пусть мимолетно, но так горячо к этим хрупким пальчикам под удивленными взглядами графини и девушки. При этом блеснула в солнечном луче «погоня» [312] на конфедератке капитана, и Марья Афанасьевна не могла не взглянуть на нее, побледнела, заметив кокарду возле плюмажа.

— Annette, approchez-vous de me [313], - проговорила медленно графиня, и Анна нахмурилась встревожено, чувствуя, как холоден вдруг стал голос Марьи Афанасьевны. Тут же выпрямился резко капитан, грустно улыбаясь, но ее пальцев не выпуская из своей руки.

— Вам не стоит ехать за тот берег реки, пани графиня, — проговорил Владимир медленно. — Коли не желаете попасть в руки авангарда армии Наполеона. Гжатск был сдан прошлого дня русской армией, что отступила далее к Можайску. Возвращайтесь в имение, пани. Нынче опасно ездить окрест, вы сильно рискуете…

Быстро испарилось тепло из глаз панны, сменяясь презрительным холодом, отнюдь не удивившим его. Где ей понять, этой русской, отчего он носит ныне на своем кивере трехцветную кокарду Наполеона? Анна так резко вырвала пальцы из хватки поляка, что даже шатнулась назад, едва не упала, отступившись. Но остановила его взглядом, когда он попытался удержать ее, не дать ей упасть. Отныне им не нужна его помощь, верно, усмехнулся Владимир, надевая кивер.

— Езжайте в имение свое, полагаю, оно где-то поблизости, послушайте моих слов, пани. И примите благосклонно новую судьбу, которую уготовило для России Провидение. Лес не всегда способен уберечь слабых и беззащитных, — проговорил он, намекая на то, что видел, как прятали в ближайшем лесу и карету, и коляску с багажом.

— Которое и толкнуло вас на предательство, полагаю? — едко произнесла панна, презрительно кривя губы в своей привычной улыбке. О, она определенно была схожа по темпераменту с гордыми уроженками его стороны, чем с северной надменностью и холодом!

— Annette, taisez-vous! [314] — вскрикнула перепуганная дерзостью Анны графиня, в душе одобряя каждое слово из сказанного в лицо тому, кто еще недавно был подданным российского императора, а ныне носил кокарду цветов Наполеона на головном уборе.

— Вы удивительно безрассудны, панна, — усмехнулся Владимир, а потом в одном резком движении занял место в седле. Снова взглянул на нее свысока. — Безрассудны и смелы. Вашу бы смелость русской армии, что так спешно бежит от границ к самому сердцу своей страны! Так к концу месяца мы будем салютовать в честь победы над Александром возле стен Кремля.

Теперь уже злились обе, он ясно видел это со своего места и улыбнулся этой злости, с трудом спрятанной за маской вежливого презрения. Приложил ладонь к киверу, отдавая честь, прощаясь с пани, отъехал к своим людям, все еще стоявшим у дормеза рядом с людьми путешественниц, приказал тем готовиться к отъезду.

— Откуда едете, добрый человек? — обратился Владимир к усталому кучеру.

— Вы про кого, ваше благородие? Ежели про барыню, то из Святогорского мы. Ежели про барышень, то из Милорадово, что подле, всего в пятке верст, — проговорил тот, похлопывая по боку лошадей, а потом вдруг прикусил язык, заподозрив, что сболтнул ненароком лишку. Вон как осклабился офицер, гладя шею своего коня. Но думать долго о том не стал — его тут же кликнул Григорий, сказав, что барыня приказывает поворачивать в обратную дорогу, и он послушно взял за узду передних лошадей в упряжи, стараясь аккуратно подставить большой дормез на новый путь. Когда поляки скрылись из видимости, а дормез графини доехал до окраины леса, соединились с остальными путниками.

— Это был неприятель, — коротко сообщила графиня, и женщины ахнули, кто в страхе, кто тревожно. А потом все, даже холопы, тихо заплакали, когда Марья Афанасьевна проговорила то, во что сама верила с трудом. — Гжатск сдан французу. Господь оставил наши земли своей милостью — армия отступила к Можайску.

Все время, что заняла обратная дорога, хранили молчание. Даже кучера редко прикрикивали на лошадей, подгоняя тех в пути. И собаки притихли, жались отчего-то к графине, словно боясь чего-то. Тихо рыдала в платок Мария в страхе перед неизвестностью, плакала беззвучно, даже не утирая слез, Анна, не понимая, как могло случиться, что французы продвинулись так далеко. Где же ныне Андрей, где ее брат? Живы ли? О, об этом даже страшно было подумать!

С неудержимой силой гнало вперед путников желание оказаться в собственных землях, укрыться от всего худого за родными стенами, словно они могли защитить. Оттого даже на ночь не стали становиться, опасаясь появления французов. Странно, но первые солдаты неприятеля встретились их маленькому поезду, только когда уже выехали на Смоленскую дорогу, на которой была сооружена импровизированная застава в нескольких верстах при въезде в Гжатск.

С ними общалась мадам Элиза, которой пришлось вспомнить диалект родной провинции, ведь солдаты, что остановили их, были из земель северного Прованса, где она родилась и жила до того, как сожгли и разграбили их родовой замок в период Революции. С болью в сердце за эту землю, что стала ей уже родной, за будущее, что ждало ее девочек, испуганно застывших за шторками на каретных оконцах, она улыбалась своим землякам, чтобы те пропустили их ехать далее без лишних проволочек. Солдаты только заглянули в кареты и внимательно осмотрели сопровождающих поезд стремянных, которые косились на них недобро, хотя и старались этого не делать. Но махнули рукой, пропуская их маленький поезд, хотя до того недавно взяли небольшую «плату» за проезд с каждого, кто миновал их пост, совсем не опасаясь близкого присутствия императора, что остановился в Гжатске. Недаром перед съездом на большую дорогу графиня приказала оторвать с дверец дормеза графские гербы, что везла с собой, спрятав тот в подушках, недаром приказала своим спутницам снять любые украшения, а лица прятать за эшарпами, наброшенными на головы. Даже с ливрей своих людей приказала оторвать шнуры с серебряными нитями, чтобы не привлекать внимания к своему статусу.

Уже на закате, за несколько верст до поворота на дорогу, что вела в сторону имений, Анна все же осмелилась выглянуть в оконце, чтобы посмотреть, как изменилась земля с приходом французов. Странно, но все было практически как обычно, за исключением того, что обочины тракта заметно расширились, утоптанные неисчислимым количеством ног и разъезженные колесами повозок и орудий. А спустя некоторое время Анна вдруг заметила телегу, полную соломы и сена, которой правил сутулившийся крестьянин в шапке, сплетенной из лыка. Но не возница привлек ее внимание настолько, что она даже высунулась в окно, откинув занавеси, невзирая на гневное замечание графини.

На сене ярким пятном бросился в глаза ярко-красный гусарский ментик, наброшенный на раненого, которого везла эта медленная колесница. Густые усы, некогда гордость своего хозяина, казались иссиня-черными на белом как мел лице.

— Остановите! Остановите! Прикажите остановить! — вдруг закричала Анна, а потом так посмотрела на графиню, что та резко застучала в потолок кареты тростью. Анна выскочила из дормеза, не дожидаясь, пока лакеи спрыгнут наземь и откроют ей дверцу, откинут ступеньку. Побежала к телеге, от которой уже отъехали на приличное расстояние, путалась в юбках, едва не упала, но даже шага не замедлила, несмотря на удивленные вскрики и взгляды, которыми ее сопровождали.