Полюби дважды - Торнтон Элизабет (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Я все еще под подозрением, Джесс? Ответь мне: да или нет?
— Если бы я считала тебя убийцей или хотя бы подозревала в этом злодеянии, меня бы здесь не было, Лукас, можешь не сомневаться, — уверенно заявила она.
— Тогда кого ты подозреваешь? — спросил он, все так же грозно глядя на нее.
Она вдруг перешла на шепот, и какое-то странное, жуткое чувство охватило ее. Он стоял, застыв как изваяние. Лишь горевшие негодованием глаза выдавали, что он все-таки живой человек. Они с такой силой воззрились на нее, что Джессика не выдержала и отступила на шаг.
— Я никого не подозреваю и подозреваю всех, — повторила она свои давние обвинения. — Но кто бы ни сделал этого, у него должен был быть повод и возможность совершить преступление.
— Я вспомнил, — хрипло произнес он, — ты однажды сказала это обо мне.
— Не ты один был в ту ночь в «Черном лебеде», — напомнила ему она.
— Ты права, там было по меньшей мере человек двадцать, — сказал он, согласно кивая. — И все они видели, как я дрался с твоим отцом. Ты подозреваешь их всех?
— Нет, я думаю не о них, — ответила Джессика.
— Тогда о ком же? — напряженно вглядываясь в ее лицо, осведомился Лукас.
— Об Адриане, Руперте… не знаю. В ту ночь ты ужинал с ними. И они уехали незадолго до того, как мой отец появился в «Черном лебеде». Это мог сделать один из них… или кто угодно…
Она мысленно представила себе, как все происходило. Вот они увидели, как отец зашел в таверну, и один из друзей Лукаса отправился на тропу, ведущую в Хокс-хилл, и устроил там засаду, подстерегая Вильяма Хэйворда.
— Это полнейший абсурд, — возмутился Лукас. — Ты понимаешь, о кои говоришь? Адриан и Руперт — мои друзья. Мы вместе учились и вместе воевали. Я знаю их с детства. И заявляю тебе — никто из них не убивал твоего отца.
После этих слов ее обвинение и в самом деле показалось Джессике абсурдным. Тем более что и Адриан, и Руперт нравились ей, и она представить себе не могла, что они способны на столь гнусное преступление.
Люди всегда были так глупы, — внезапно вспомнились ей картины, которые Голос рисовал в ее воображении. Они смотрели на него — и считали его именно тем, кем он хотел казаться. Никто никогда не подозревал его в убийстве. Он был слишком умен для них.
— Джессика, — голос Лукаса вернул ее к действительности, — Адриан и Руперт — люди чести. Они никогда бы не выстрелили в спину твоему отцу, даже если бы у них была причина убить его.
Она встрепенулась, пристально посмотрела на него и кивнула.
— Возможно, это так. Но у меня давно создалось впечатление, что ты знаешь гораздо больше, чем рассказал мне. Что ты скрываешь от меня, Лукас? — спросила она.
— О Господи! О чем ты?! Что я могу скрывать от тебя? — взмолился он, словно просил ее о пощаде. Она была не менее настойчива, чем он.
— Я не знаю, но собираюсь выяснить это. Кого ты защищаешь, Лукас?
Этот вопрос застал его врасплох.
— Ты когда-нибудь слушаешь меня? — Он был зол, стиснутые зубы заскрежетали, руки сжались в кулаки. — Единственный человек, которого я защищаю, — это ты! — вскричал он. — У тебя была веская причина разделаться с ним. Да и возможностей больше, чем у кого бы то ни было. Разве не это ты пытаешься выяснить?
— Какая причина могла быть у меня? — презрительно усмехнулась она. — Все знают, что я любила отца. Возможно, он был неуживчив, но он был предан мне, а я — ему. Так говорят все. Я бы никогда сделала ничего, что причинило бы ему боль. Ты должен назвать очень убедительную причину, чтобы я поверила, что могла бы из-за нее убить собственного отца. Но такой причины не существует, Лукас, и ты это знаешь!
— Твой обожаемый отец, — сквозь стиснув зубы прошипел лорд Дандас, — собирался продать тебя в бордель. И не просто продать. Он собирался устроить своеобразный аукцион, организовать торги, наподобие лошадиных, в которых часто сам участвовал, и выставить на них тебя, называя наивысшую цену. О, твой отец очень хотел разбогатеть.
В ее широко распахнутых серых глазах застыл ужас.
— Нет, — прошептала она, — я не верю тебе.
— Ты совсем не знала своего отца, Джесс, — с сочувствием промолвил Лукас. — Ты считала, что он собирается взять тебя в Лондон для того, чтобы ты помогала ему там вести дела его игорного дома. Ты просила меня о помощи, и я обещал помочь тебе. Но все вдруг осложнилось. Ты и понятия не имела, что он собирается продать тебя. Уже были назначены торги…
На мгновение в ее сознании промелькнули воспоминания, но они были слишком болезненными, чтобы к ним обратиться, и она подавила их, не решившись оформить сомнения в слова.
— Лжец! — пронзительно вскричала Джессика и рванулась к двери, прочь от мужа, подальше от его дома.
Он успел схватить ее за плечо и остановить, и она, развернувшись, с размаху влепила ему пощечину. Она ударила бы его еще и еще, но он заключил ее в объятия и прижал к себе, не давая Джессике пошевелиться.
— Джесс, Джесс, — в великом смятении шептал он. — Успокойся, ради Бога, умоляю тебя. Ты делаешь себе больно!
Его утешения и просьбы привели лишь к новой вспышке ярости и новым неистовым попыткам вырваться из его объятий. Он непроизвольно оттолкнул ее, когда она вцепилась зубами ему в плечо, но тут же снова схватил и потащил к кровати. Бросив ее на постель, он навалился на нее сверху. Только тогда она наконец перестала отбиваться, но ненависть, кипевшая в ее сердце, ничуть не остыла.
Перемежая слова стонами и всхлипами, она с трудом проговорила:
— Ты нарочно сказал мне это, чтобы причинить боль. Ты добился своего, но я тебе не верю. Это все неправда. Я знаю, что это неправда. Отец любил меня. Он меня любил. Он собирался взять меня в Лондон, потому что не хотел расставаться со мной. Он, должно быть, любил меня. Да, должно быть, любил…
Лицо Лукаса стало белым как полотно, а глаза — почти черными.
— Я не должен был говорить тебе об этом, Джесс. Я этого не хотел. Может, я ошибаюсь. Это было так давно, и я не могу вспомнить все подробности. Джесс, Джесс, — взмолился он, видя ее страдания, — не переживай так сильно, дорогая моя, пожалуйста! Сейчас это уже не имеет значения. Столько лет прошло… это уже не может иметь значения.
Она понимала, что он старается утешить ее, каждое его слово вонзалось в ее сердце раскаленной иглой. Видимо, все, что он говорил, было правдой, иначе не пытался бы он взять свои слова обратно. К тому же на его лице отразилось множество чувств: и тревога, и растерянность, и угрызения совести. Сейчас он явно сожалел, что, не сдержавшись, сказал слишком много.
Значит, это правда. Отец продал бы ее тому, предложил бы за нее самую высокую цену. А раз так то ей вряд ли стоит столь сильно переживать. Точно так же поступали родители со многими сиротами до того, как они попадали в монастырский приют. Им повезло, их вызволили добрые монахини Девы Марии.
Его губы коснулись ее лба, и Джессика резко двинулась.
— Не прикасайся ко мне! — вскричала она.
С громким стоном отчаяния она отвернулась, уткнулась лицом в подушку и горько разрыдалась.
Джессика не знала, сколько времени она пролежала на кровати, не подавая никаких признаков жизни словно сломанная кукла. Наконец до ее слуха дошли звуки его беспокойных шагов, и она с трудом приподняла голову. В руке она сжимала большой белый носовой платок, чей — она не знала, она понятия не имела как он у нее оказался, но теперь вытерла им щеки и глаза и громко высморкалась.
Лукас неподвижно застыл у камина; поднеся к губам хрустальный стакан, он медленно цедил золотистое бренди, настороженно поглядывая на Джессику поверх стакана. Она подумала, что так мышь наблюдает за кошкой, и это многое меняло.
— Ты можешь расслабиться, Лукас, — спокойным и сильным голосом отозвалась она. — Все слезы, какие у меня еще были, я выплакала. Теперь мне нужны ответы.
— Джесс, уже поздно… — промямлил он.
— Ты сам начал этот разговор, — твердо напомнила Джессика.
Он подошел и, ссутулившись, сел в ногах кровати.
