Пленить сердце горца - Монинг Карен Мари (книги серии онлайн TXT) 📗
— Жил-был однажды могучий лев, непобедимый герой. Был он царем зверей и хорошо знал это. Чуточку самодовольный, можно сказать, но все равно хороший царь.
И она остановилась, чтобы приветливо улыбнуться Гримму.
Тот нахмурился.
— Одним вечером этот могучий лев прогуливался по лесу в долине и увидел прекрасную женщину…
— С волнистыми золотистыми волосами и янтарными глазами, — вставил Бальдур.
— Ну да! Откуда вы знаете? Вы слышали эту басню, да, Бальдур?
Гримм закатил глаза.
Подавив в себе сильное желание рассмеяться, Джиллиан продолжила:
— Могучего льва очаровали ее красота и грация, а также прелестная песня, которую пела девушка. Он тихо вышел вперед — на подушечках лап, чтобы не напугать ее. Но девушка не испугалась — она увидела льва таким, каким он был на самом деле: сильным, храбрым и благородным созданием, иногда устрашающе рычащим, но с чистым, бесстрашным сердцем. На его высокомерие она не обращала внимания, потому что знала из наблюдений за своим отцом, что высокомерие часто является неотъемлемой частью силы.
Джиллиан украдкой глянула на Ронина: тот широко усмехался.
Найдя поддержку в осознании того, с каким интересом слушал ее Ронин, Джиллиан взглянула прямо в глаза Гримму и продолжила:
— Лев влюбился. На следующий день он отыскал отца женщины и попросил у него руки девушки, предложив взамен свое сердце. Отца женщины беспокоила звериная натура льва, хотя его дочь отнеслась к этому предложению совершенно спокойно. Не уведомив дочь, отец согласился принять ухаживания льва при условии, что царь-лев позволит выдернуть ему когти и вырвать зубы, чтобы сделать его ручным и цивилизованным. Лев был безнадежно влюблен и согласился. Так они и поступили.
— Еще одни Самсон и Далила, — пробурчал Гримм.
Джиллиан не обратила на это замечание внимания.
— Когда же лев затем потребовал выполнения обещаний, отец прогнал его из своего дома палками и камнями, потому что зверь был больше не опасен, он больше не был страшным существом.
Джиллиан многозначительно остановилась, а Бальдур и Ронин захлопали в ладоши.
— Удивительно рассказано! — воскликнул Ронин. — Эта была любимая басня моей жены.
Гримм нахмурился.
— Это конец? И в чем же мораль этой истории, черт возьми? — обиженно спросил он. — Что любовь делает мужчину слабым? Что он теряет любимую женщину, когда предстает перед ней бессильным?
Ронин взглянул на него с пренебрежением.
— Нет, парень. Мораль этой басни в том, что любовь может усмирить даже самых мужественных.
— Погодите — есть продолжение. Дочь, — тихо проговорила Джиллиан, — тронутая его беззаветной любовью, сбежала от отца и обвенчалась с царем-львом.
Теперь она поняла страхи Гримма. Какую бы тайну он ни скрывал, он опасался того, что, как только она ее узнает, то оставит его.
— Я все равно считаю, что это ужасная история! — проворчал Гримм, сердито взмахнув рукой.
Он зацепил кружку, и та полетела через стол, заливая Ронина сидром. Долгий, напряженный миг Гримм смотрел, как на белой полотняной рубашке отца расплывается ярко-красное пятно.
— Извини, — неловко промолвил он и, оттолкнув стул, вылетел из комнаты, ни на кого не глядя.
— Ах, девочка, боюсь, иногда от него исходят одни беды, — сказал Ронин с извиняющимся видом, вытирая рубашку платком.
Джиллиан поковырялась в своем завтраке.
— Как бы мне хотелось понять, что здесь происходит.
И она с надеждой посмотрела на братьев.
— Ты не спрашивала его, нет? — спросил Бальдур.
— Я хочу спросить его, но…
— Но ты понимаешь, что, возможно, он не сможет дать тебе ответов, потому что, похоже, у него и самого их нет, а?
— Просто мне хотелось бы, чтобы он поговорил со мной об этом! Если не со мной, тогда, по крайней мере, с вами, — сказала она Ронину. — У него так много накопилось в душе, и я понятия не имею, что делать, кроме как дать ему время.
— Он любит тебя, девочка, — заверил ее Ронин. — Это у него в глазах, в том, как он прикасается к тебе, в том, как он двигается, когда ты рядом. Ты в самом его сердце.
— Я знаю, — сказала она просто. — И не сомневаюсь в том, что он меня любит. Но доверие — неотъемлемая часть любви.
Бальдур обратил на брата пронизывающий взгляд.
— Ронин поговорит с ним сегодня, не так ли, брат?
И он поднялся из-за стола.
— Принесу тебе свежую сорочку, — добавил Бальдур и покинул парадный зал.
Ронин снял испачканную сидром рубашку, перекинул ее через спинку стула и принялся вытирать тело полотняной тряпочкой. На него пролилось немало сидра.
Джиллиан с любопытством наблюдала за ним. Хорошо сложенный и сильный торс, широкая грудь, потемневшая от горного солнца и усыпанная волосами, как у Гримма. И, как у Гримма, широкое и чистое полотно кожи оливкового оттенка, совершенно без шрамов и родимых пятен. И Джиллиан ничего не могла с собой поделать: она уставилась на отца Гримма, озадаченная тем, что на теле мужчины, участвовавшего не в одной дюжине битв без малейшей защиты — кроме пледа, если он воевал в обычной для шотландцев манере, — не было ни единого шрама. Даже у ее отца на груди было несколько шрамов. Она смотрела, охваченная недоумением, пока не поняла, что Ронин не двигается и наблюдает за тем, как она рассматривает его.
— Последний раз красивая девушка смотрела на мою грудь больше пятнадцати лет назад, — дразнящим тоном молвил он.
Взгляд Джиллиан взлетел к его лицу. Старик нежно смотрел на нее.
— Это столько времени прошло после смерти вашей жены?
Ронин кивнул.
— Джолин была самой красивой женщиной из тех, кого я видел. И у нее было самое верное сердце.
— Как вы ее потеряли? — мягко спросила она.
Ронин немигающим взглядом посмотрел на нее.
— Это было в битве? — наседала Джиллиан.
Ронин принялся рассматривать свою одежду.
— Боюсь, рубашка испорчена.
Тогда Джиллиан попробовала пойти по другому пути, надеясь, что так он станет разговорчивее.
— Но за эти пятнадцать лет вы наверняка встречали других женщин, да?
— Для нас может быть только одна женщина, девочка. И после того, как она умрет, другой не может быть никогда.
— Вы хотите сказать, что ни разу не были с… за пятнадцать лет, что вы… — она запнулась, смущенная тем, куда зашел разговор, но уже не могла подавить любопытства. Ей было известно, что мужчины часто вновь женились после того, как их жены умирали. А если они не женились, считалось вполне нормальным, что они заводили любовниц. Неужели этот человек оставался совершенно один все эти пятнадцать лет?
— Здесь может быть только одна, — ударил себя кулаком в грудь Ронин. — Мы любим только раз, и без любви женщине от нас мало проку, — промолвил он с тихим достоинством. — Мой сын по крайней мере знает это.
Взгляд Джиллиан снова застыл на его груди, и она высказала причину своего оцепенения.
— Гримм говорил, что Маккейн разрубил вам грудь боевым топором.
Ронин быстро отвел взгляд.
— На мне все быстро заживает. И это было пятнадцать лет назад, девочка.
Он пожал плечами, словно это все объясняло. Джиллиан шагнула ближе и в изумлении протянула руку. Ронин отпрянул.
— Солнце, делающее мою кожу смуглой, скрывает много шрамов. И еще волосы, — поспешно сказал он.
Он отпрянул слишком поспешно!
— Но я не вижу даже намека на шрам, — возразила она.
По словам Гримма, топор вошел в грудь его отца по клин топорища. После такого большинство людей не выжили бы, не говоря уже о том, что такая рана оставила бы толстый белый рубец.
— Гримм говорил, что вы участвовали во многих битвах. Можно было бы предположить, что у вас должны остаться по меньшей мере парочка шрамов. Подумать только, — дивилась она вслух. — И у Гримма тоже нет никаких шрамов — нигде. Да, собственно говоря, я, кажется, никогда не видела у него даже небольшого пореза. Неужели он никогда не ушибался? Ни разу не порезался, брея свой упрямый подбородок? Не споткнулся? Не сорвал заусеницы?
