Гентианский холм - Гоудж Элизабет (читать книги полностью .txt) 📗
Начало путешествия было тяжелым. Поздно вечером они вышли в город и направились к маленькой пекарне, которую содержала старая служанка семьи Кольбер. Насколько это было возможно, они хотели обходить города, но еще не привыкли к трудностям бродячего существования. Шарль не был еще силен, и оба были так истощены, что решили рискнуть и довериться старой служанке, и она не выдала их. Она и ее сын накормили их, уступили им свои постели, выстирали их одежду, пока они спали, и дали им немного денег на дорогу. Но утром они, казалось, очень торопились выпроводить своих гостей из дома. Они разбудили беглецов до рассвета, позвали выпить кофе, когда те даже не оделись толком, и поторопили уйти, пока свет был еще серым, дав им, правда, подробные наставления о предстоящей дороге.
Хотя было очень рано, по улицам слонялось множество людей, и большинство из них принадлежало тому типу, который Шарль свирепо называл крысами из сточных канав, а Тереза — бедными бездумными волками. Все они торопились в одну сторону, с ожиданием в глазах и жестоко обострившимися чертами. Все человеческое было стерто с их лиц, и это было самое ненавистное зрелище из всех, которые доводилось Шарлю увидеть в этом мире. Они с Терезой уловили обрывки разговоров и поняли, почему их добрая хозяйка старалась поскорей удалить их из города.
На базарной площади была установлена гильотина, и на утро была назначена казнь. Шарль посмотрел на Терезу, затем взял ее руку и сжал, все еще ничего не понимая. Не страх и не ужас при мысли о внезапной смерти заставили побледнеть ее лицо, а облик людей, которые проходили мимо.
Он увидел заброшенный переулок и увлек Терезу туда, хотя это был не самый быстрый путь из города, указанный им. Они сделали поворот, потом другой, и уже точно не знали, где находятся. Затем они почему-то оказались в узком проходе между двумя домами, оттуда виднелась дорога и слышались телеги, громыхающие по булыжникам. Шарль подумал, что это были крестьяне, везшие на рынок свежую провизию из деревни, и что они могут узнать у них, в каком направлении следует идти. Он повел Терезу по проходу, и в конце его они увидели проезжающие телеги. Но они ехали не на рынок. Это были три телеги, полные заключенных, выезжавшие из ворот тюрьмы и следовавшие по улице, в конце которой их уже ожидали волки в человеческом облике.
Шок был таким сильным, что беглецы остановились в сумраке прохода, держась за руки, словно двое перепуганных детей. На телегах стояли мужчины и женщины со связанными за спиной руками, молодые и старые, среди них священники и монахини. Некоторые лица были бледными от гнева, некоторые, — от страха, но большинство из обреченных сохраняло гордое спокойствие. Шарль почувствовал прилив гордости. Люди его класса умели умирать достойно.
Последняя телега проехала мимо. Сзади на ней стоял старый священник, ободряюще говоривший с испуганной женщиной, жмущейся к нему. Он оглянулся, когда телега проезжала мимо прохода, и посмотрел прямо на беглецов. Это был кюре. Спокойствие сделало его лицо моложе, чем раньше. Он увидел Шарля и Терезу и улыбнулся, и его лицо так преобразилось, что на один короткий момент показалось, будто серую улицу затопило солнечным светом. Он выглядел, как влюбленный юноша. Тереза обеими руками схватила руку Шарля, хотя в этом и не было необходимости. При виде этого старика, отдающего свою жизнь ради него, все существо Шарля охватило одно болезненное желание побежать за телегой, забраться на нее и идти вместе с кюре к своей смерти. И все же он даже не пошевелился. Он знал, что он должен был делать: принять жертву и позаботиться о Терезе. И в этот короткий момент он смог принять ее с радостью. Он посмотрел на кюре, как и Тереза, и улыбнулся. Их улыбающиеся лица были последним, что видел кюре, прежде чем телега достигла конца улицы и въехала на площадь.
Шум, который производила толпа, был отвратителен. Шарль обнял Терезу одной рукой и прижал ее к себе, обхватив ее голову так, чтобы она ничего не слышала. В этот момент он забыл свою клятву, что во время путешествия он ни разу не коснется, не поцелует и не обнимет ее. Он чувствовал только желание, присущее всякой большой любви, спрятать любимую внутрь своего существа, обернуть ее душой и телом, чтобы защитить от любого вреда.
Когда шум стих, он поднял лицо Терезы, в страхе перед тем, что мог на нем увидеть. Но его поразило, что ее лицо было почти счастливым, как и лицо кюре. На мгновение Шарля пронзил отталкивающий холод. Его руки упали, а в глазах потемнело от боли и тоски. Понимала ли она, что этот добрый старик отдал свою жизнь за совершенно недостойного молодого негодяя, за человека, жизнь которого с самого начала не была отмечена ничем, кроме беззаботности, снисхождения к себе, безнадежной гордыни? Знала ли она, кем он был? Разве для нее не было ужасным то, что невинный должен умереть за виновного и старый за молодого? Очевидно, нет. Тереза посмотрела на страдающее лицо, склонившееся над ней, и улыбнулась. Она ничего не сказала, да он был тогда и не в состоянии понять то, что она могла бы сказать. Она молча взяла Шарля за руку, повела его по проходу и через несколько минут нашла дорогу из города.
В последующие недели, когда они вместе шли через поля, залитые солнечным светом, укрывались в амбарах или стогах сена от ветра и дождя или сидели вечером в лесу у костра, готовя ужин из яиц и овощей, которые они выпросили или купили (а иногда украли) в течение дня, Тереза многое рассказала ему. Она пыталась заставить Шарля увидеть смерть кюре так, как видела ее она — не как отталкивающую казнь, а как радостную смерть за другого, такую смерть, какую он выбрал бы сам, если бы мог. Это был дар ему от милосердного Бога. И это был дар им, а не ужасное несчастье, что они смогли увидеть его в этот момент. Если бы они не увидели этого, то могли бы никогда не узнать, что с ним случилось. Теперь же они знали, что он в безопасности в раю.
Но рай для Шарля был не более чем словом. Как Тереза ни пыталась, она не смогла сделать для него реальными те ценности, которые были совершенно реальны для нее. Что было реальным для него в эти дни, так это угрызения совести за все, что он сделал, за его любовь к ней и несчастья, которые эта любовь вызывала. Чем больше она пыталась укрепить значение католической веры для Шарля, тем больше он понимал, как много она значила для него и как она требовала ее полной подчиненности. Но через дни и ночи он пронес с собой одно утешение — это была память о выражении лица кюре, который выглядел, как влюбленный юноша. В этом выражении, чем бы оно не было вызвано, казалось, таилась некоторая надежда для Шарля и для всего мира.
Их путешествие продолжалось, и они затерялись среди многих других, бегущих на юг от террора. Говорили, что англичане захватили Тулон и что там было безопасно. Безопасно для кого? — размышляли Тереза и Шарль. Для некоторых, может быть, но для остальных? То, что происходило сейчас, часто происходило и раньше, и, видимо, будет происходить в истории мира снова. Зло, как вулкан, вырывается через кору вещей, и грязная лава заливает землю, в то время как по дорогам мира беглецы стремятся от известного к неизвестному ужасу, из темноты снова к темноте, с непобедимой надеждой в душах, что в ночи впереди появится какая-то звезда.
— Вот почему люди еще живут, — сказала Тереза. — Они верят, что как-то, где-то, что-то появится для них.
Оба они честно цеплялись за эту веру. Точнее, у Шарля такой веры не было. Но у него была Тереза и память о кюре.
Прямо в Тулон они не пошли, а повернули немного в сторону, чтобы попасть в замок, где жили родственники Терезы. Они нашли его пустым и заброшенным.
— Они, должно быть, слишком испугались, — сказала Тереза с легким оттенком презрения. — И, наверное, направились в Тулон. Мы последуем за ними.
Они добрались до Тулона на рождественской неделе, вместе со многими другими беглецами, и услышали зловещие новости, что англичане захватили уже город. На те жалкие деньги, которые он все это время держал в мешочке, висящем на шее, Шарль ухитрился снять мансарду для Терезы в грязной таверне около гавани. Там она провела одну спокойную ночь, в то время как он лежал в проходе у ее двери, чтобы никто не мог попасть в комнату, не наступив на него. На следующий день террор тоже достиг Тулона. Ничто из того, что Шарль видел в Париже, не могло сравниться с ужасом, который разразился здесь в рождественскую неделю 1793 года.
