Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия (читаем книги онлайн txt) 📗
«Господи, услышь меня, - беззвучно шептала Софья. – Прошу, даруй мне счастие, даруй мне его прощение. Хочу любить, хочу быть любимой. Дитя хочу», - крестилась она. Хор закончил пение стихиры, и прихожане потянулись к выходу, дабы завершить службу Крестным Ходом. Прикрыв трепещущий огонек от резких порывов ветра рукой, Софи ступила на крыльцо. «Ежели не погаснет во время Крестного Хода, - загадала она, - то в этом году мне суждено зачать будет». Кити следуя за ней запнулась о порог и тихо вскрикнула. Обернувшись к ней, Софья опустила руку, и трепетный огонек свечи, лишившись защиты от ветра тотчас погас. «Не сбудется», - удрученно вздохнула она, глядя как Раневский подхватил под локоток сестру.
Завершив Крестный Ход, господа вернулись в усадьбу. Софи казалось, что она промерзла до костей. Обманчиво теплый вечер, сменился довольно прохладной ночью, а ее модное бархатное пальто, хоть и было ей весьма к лицу, но почти совсем не грело. Дрожь сотрясала ее с головы до пят, зубы выбивали дробь.
- Тимофееич, - обратилась она к дворецкому, - пусть чаю подадут в белую гостиную.
- Эка вы, барыня, замерзли-то, - неодобрительно покачал головой старый слуга, принимая из ее рук пальто. – Так и простудиться недолго.
- Да наливки подай, - добавил Раневский.
Лакей поспешно зажег свечи в подсвечнике на столе и удалился, оставив господ одних. Неловкое молчание повисло в комнате. Погрузившись в собственные невеселые мысли, Софья даже не обратила внимание на скоро накрытый расторопной прислугой стол, и Кити сама взялась разливать чай по чашкам. Александр подал знак лакею, подать еще одну рюмку и, наполнив обе, протянул одну Софье.
- Софья Михайловна, выпейте. Согреетесь.
Очнувшись от дум, Софи взяла из его рук рюмку и поднесла к губам.
- Пейте, - усмехнулся Раневский, глядя на то, как она поморщилась.
Выпив одним глотком содержимое, она закашлялась.
- Боже! Что это? – откашлявшись, прошептала она.
- Рябиновка, - улыбнулся уголками губ Александр. – Только у нашей поварихи она столь крепкая выходит.
Софье, словно некое дурное предзнаменование, вспомнился алый куст рябины у сторожки в тот день, когда Тимошка привез заколоченный гроб. Допив свой чай, Кити, поднялась из-за стола.
- Я, пожалуй, еще посплю. Ночь еще на дворе, - прикрыла она ладошкой рот, явно зевая.
- Покойной ночи, Кити, - отозвалась Софья, чувствуя, как приятная истома и тепло разливаются по всему телу.
Раневский присел на стул подле жены.
- Можно мне еще? – подвинула ему пустую рюмку Софи.
Александр молча вновь наполнил рюмки. Потянувшись за рюмкой, Софья случайно дотронулась до руки Раневского. Она хотела отдернуть руку, но не успела. Теплая ладонь супруга накрыла ее холодные пальцы.
- Вы и впрямь замерзли, - поднося к губам ее руку, прошептал Раневский.
- Я уже почти согрелась, - отозвалась Софи, не в силах отвести взгляда от его лица.
Взъерошенные ветром русые кудри, волной падали на его лоб, в глазах отражалось пламя свечей, отчего совершенно невозможно было разобрать, что за выражение скрывалось в них. Протянув руку, Александр заправил ей за ухо, выбившийся из узла на затылке локон, провел костяшками пальцев по бледной щеке. Тихий изумленный вздох сорвался с полуоткрытых губ Софи. Как зачарованная, она смотрела, как Раневский склоняется к ней и, закрыв глаза, подставила губы его губам. Томительно нежное, едва ощутимое касание превратилось в сметающий остатки разума горячий поцелуй, от которого перехватило дыхание у обоих. Из растрепанного его рукой узла волос на пол посыпались шпильки. Софи и сама не заметила, каким образом, она оказалась сидящей у него на коленях. Упираясь подбородком в его макушку, она чувствовала, как его губы скользят по ее шее, касаются поцелуем тонких ключиц, спускаясь все ниже к самой кромке довольно скромного выреза платья. Обвив руками его шею, Софи прильнула к нему всем телом. «Господи! Как хорошо!» - улыбнулась она. Нежные щеки полыхали румянцем, глаза светились, она с улыбкой растрепала кудрявый вихор, падающий ему на лоб, но вдруг нахмурилась и, оттолкнув его, поднялась с его колен.
- Софи, я хочу вас, - хриплым шепотом прошептал Раневский, заглядывая ей в глаза. - Софи… - недоуменно глядя, как она попятилась к двери, Александр сделал было попытку ухватить ее за руку и вернуть в свои объятья.
Софья отрицательно покачала головой и отступила еще на несколько шагов. Его слова словно вернули ее с небес на землю. «Ей он тоже говорил, что желает ее? Или может, говорил, что любит? Какая это мука, думать о том!»
- Вашей любовнице вы говорили тоже что и мне сейчас? – усмехнулась она.
Раневский промолчал, гадая, что за птичка принесла сии толки на своём хвосте из первопрестольной.
- Так это правда? – ахнула Софья, верно истолковав его молчание.
- Софи, - шагнул к ней Раневский. – Забудем о том. Она ничего не значит для меня.
- Как и я. Я ведь тоже ничего не значу для вас?! – выкрикнула она. – Ненавижу вас.
- Повторяетесь, madame, - усмехнулся Раневский.
- Зато у вас, что ни день, то новая пассия, - не помня себя от гнева, бросила Софи.
В несколько шагов Александр преодолел разделяющее их расстояние. Софья вырвалась из его рук.
- Не смейте касаться меня! – рука ее взметнулась и замерла в воздухе.
- Чего же вы испугались, ma chйrie? Смелее, - не спуская с нее тяжелого взгляда, ответил Раневский. – Сей урок я хорошо усвоил. Ну, же!
Софья опустила руку и, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.
- Езжайте к своей любовнице в Москву, - выдавила она из себя. – Найдете утешение в ее объятьях.
- Как пожелаете, сударыня, - отвесил ей издевательский поклон Раневский и вышел, громко хлопнув дверью.
Вернувшись в свои покои, он велел Тимошке готовиться поутру в дорогу. Предстояло вновь вернуться в Москву, чтобы завершить дела с опекунским советом и выцарапать из цепких рук благодетелей Анатоля Вознесенское.
Глава 18
К исходу апреля сезон в первопрестольной подошел к концу. Представители света, отметившись чередой прощальных раутов, покидали город, уезжая на лето в свои имения до начала сезона следующего, надеясь, что он будет еще увлекательнее предыдущего.
По приезду в Москву Раневский встретился сначала с Бергманом, который подготовил все бумаги о выкупе закладной на Вознесенское, а уже затем отправился в опекунский совет. Несколько раз по пути из Немецкой слободы, где он арендовал квартиру, в контору Бергмана он проезжал мимо особняка Домбровских, но так и не зашел. Пусть Мари ничего не требовала от него на словах, не навязывала ему своего общества, но ее желания не были секретом для Раневского. Александр не хотел продолжать эту связь, жалел о той единственной ночи, что провел в объятьях Марии, потому как удовольствие от близости с умной и красивой женщиной было омрачено сознанием того, что рано или поздно они вынуждены, будут расстаться. И ничего кроме боли и сожалений эта связь им обоим не принесет. Он был уверен, что она не примет его дружбу, хотя рад был бы стать ей именно другом, не любовником.
Расплатившись по оставшимся долгам Анатоля, он, наконец, мог вздохнуть свободно. Дела его были улажены, и находиться в Москве далее более не было никакого повода. Раневский задумался об отъезде.
В свой последний день в первопрестольной Александр после визита к Бергману проезжал мимо Екатерининского парка. Мари, идущую по аллее в полном одиночестве, он увидел сразу, не доезжая ворот и, не желая быть ей замеченным, намеревался повернуть жеребца в противоположную сторону, но не успел. Избежать встречи не было никакой возможности. Спешившись, Раневский пошел ей навстречу, ведя гнедого на поводу.
- Bonjour, Мария Федоровна, - приложился к изящной ручке Раневский.
- Как же я рада видеть вас, Александр Сергеевич, – улыбнулась Мари. – Вы в Москве и не зашли, - попеняла она ему.
И пусть сказано это было шутливым тоном, во взоре, обращенном на него, легко читался немой укор и обида.
