Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
– Не знаю, простят ли вам сегодня вечером вашу красоту принцессы Анна и Маргарита? Ибо я боюсь, что рядом с вами их красота затмится, как затмеваются звезды рядом с солнцем. Нехорошо выглядеть такой красивой, моя дорогая! Это неприлично, почти скандально!
Эрменгарда казалась искренне встревоженной, но, несмотря на это, похвала ее была не менее искренней. Однако на этот раз Катрин не находила удовольствия в комплиментах. Она ощущала необъяснимую грусть и усталость и с радостью сняла бы свой чудесный наряд, чтобы уютно зарыться в белую мягкую постель над зелеными водами канала. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.
Скоро Гарэн зайдет за ней. Он возьмет ее за руку, и поведет в парадный зал, где сейчас собираются гости. Там она присядет в реверансе перед герцогом Филиппом, его сестрами – принцессами и их будущими мужьями. Она снова будет смотреть в эти серые глаза, непроницаемое спокойствие которых она когда-то на миг возмутила. Она знала, что Филипп ждет встречи с ней, чтобы в этот вечер удовлетворить свою страсть, но эта мысль не приносила ей радости. То, что этот высокородный и могущественный герцог стремился обладать ею, даже по – своему любил ее, ничуть не волновало ее. В толпе, стремившейся во дворец, она особо отметила одну пару. Они казались очень юными, кавалер – почти еще мальчик, такой же белокурый, как Мишель де Монсальви, гладко выбритый и сияющий в своем темно-синем атласном костюме, вел за руку девушку, скорее девочку, тоже блондинку, как и он, с волосами, схваченными простым веночком из розовых роз, таких же свежих, как ее платье из розового муара. Время от времени юноша наклонялся к своей спутнице и шептал ей что-то на ушко. Она улыбалась и заливалась румянцем. Катрин представила, как они пожимают друг другу руки, обмениваются шепотом нежными словами, страстно целуются. Эти двое были как будто одни во всем мире. Он на разу не взглянул на ослепительно нарядных, зачастую жгуче прекрасных женщин, которые их окружали. Ее шаловливые глазки ни разу не отвлеклись от его лица. Они любили друг друга со всем пылом очень юных существ, и им ни на миг не могло прийти в голову скрывать свою страсть. Они были счастливы…
Это блаженное счастье Катрин сравнила с пустотой своего собственного существования. Тоскующее, но одинокое сердце, пародия на супруга, который нарядил ее в красивые одежды, чтобы бросить в объятия другого мужчины, похоть незнакомцев, которая не находила в ней отклика, несмотря на многие бессонные ночи, когда все ее тело ныло от неутоленных, ненасытных желаний и кровь, казалось, кипела в жилах. И, наконец, презрение того единственного мужчины, которого она любила… Да, это был печальный итог.
– Ваш супруг здесь, госпожа Катрин, – послышался позади нее голос графини. Катрин не слышала, как вошла хранительница гардероба, но это была она, кричаще безвкусная, но впечатляющая фигура в красном с золотым узором бархатном платье и в головном уборе высотою с кафедральный собор. Она, казалось, заполонила собой все свободное пространство и почти совсем заслонила Гарэна, чей черный силуэт смутно вырисовывался на фоне двери.
Он шагнул вперед, окинул Катрин быстрым испытующим взглядом и заявил:
– Превосходно!
– Больше, чем превосходно, – поправила его Эрменгарда, – поразительно! Дух захватывает!
Слово было метким. Катрин была поразительна в тот вечер, благодаря обдуманной простоте ее убора. Платье из гладкого черного бархата, схваченное под грудью широким поясом из той же материи, ничем не было отделано, кроме проблеска золотой парчи, которой были подбиты очень длинные рукава. По контрасту с этой нарочитой строгостью ткани и покроя, смелое декольте еще больше подчеркивало ослепительный цвет ее кожи. Спереди вырез был низкий и прямоугольный, обнажавший грудь так глубоко, как только дозволяло приличие, и почти полностью открывающий плечи. На спине он сходился углом ниже лопаток. Непомерно длинные рукава, наоборот, закрывали руки до самых кончиков пальцев. Многие женщины в зале будут одеты так же дерзко, но, благодаря глубокой матовой черноте платья Катрин, ни одна из них не будет выглядеть столь обнаженной, как она. Еще один смелый штрих, который придумала графиня де Шатовилен, заключался в том, что Катрин не надела головного убора. Великолепная копна ее волос свободно, как у молодой девушки, рассыпалась по плечам. Один-единственный драгоценный камень, но такой, что приковывал взгляды своим блеском, сверкал на лбу, У молодой женщины; он был укреплен на кованом золотом обруче, скрытом под волосами. Это был черный алмаз, очаровывающий, как зловещая звезда. Камень этот, несравненного блеска, был самым большим сокровищем Гарэна в его коллекции драгоценностей. Он купил его несколько лет назад в Венеции у капитана каравеллы, только что вернувшейся из Калькутты. Он дорого заплатил за него, но не так дорого, как того заслуживала исключительная красота камня. Казалось, моряк хотел поскорее избавиться от своего черного сокровища. Он выглядел тяжелобольным, а его судно – сильно потрепанным во время последнего рейса.
– Как будто все бури на земле сговорились против нас с тех пор, как я купил этот проклятый камешек, – сказал он Гарэну. – Я буду рад избавиться от него. Он приносит несчастье! Едва мы подняли паруса, как на нас стали обрушиваться все беды, какие только могут случиться с судном, вплоть до чумы, которая поразила нас у Малабарского берега. Как добрый христианин, я считаю своим долгом предупредить вас, что это несчастливый камень, настолько несчастливый, насколько и красивый! Я бы, пожалуй, оставил его у себя; я скоро, должно быть, умру, и удача или неудача мало что значат для меня, но выручка за камень обеспечит моей девочке хорошее приданое…
Гарэн заплатил и забрал алмаз. Он был совсем не суеверен и не верил в дурные приметы, что было редкостью в тe времена. Его интересовала только несравненная красота камня, который, как признался венецианский моряк, был украден с головы идола в каком-то храме, затерянном в глубине индийских джунглей.
Катрин знала историю алмаза, но не боялась его носить. Напротив, он занимал ее воображение, и в этот вечер, надев его с помощью Сары, она предалась каким-то странным фантазиям о языческой статуе, чей лоб он когда-то украшал.
– Время приспело идти в парадный зал, – сказала хранительница гардероба. – Монсеньор только что прибыл, а скоро появятся и принцессы. Я войду вслед за ними. Не бойтесь!
И в этот момент где-то в глубине огромного здания зазвучали фанфары, возвещая прибытие герцога Филиппа.
– Идем, – отрывисто сказал Гарэн, протягивая Катрин руку.
Большой зал представлял собою такое ослепительное Зрелище, что вряд ли кто обратил внимание на великолепные шпалеры арраской работы, изображавшие двенадцать подвигов Геракла, которые привез с собой Филипп, чтобы украсить стены зала. Дамы и кавалеры толпились на черно-белом мраморном полу, который блестел как зеркало, отражая их искрящиеся драгоценностями фигуры.
Катрин, войдя в зал, не видела никого, кроме герцога, возможно, потому, что он так резко выделялся среди этой пестрой толпы. Как и она, он был одет в черное, – траур по убитому отцу, носить который он поклялся над его телом, выставленном для торжественного прощания в часовне Шанпольской обители. Он стоял на помосте, возвышавшемся на несколько футов над полом, на котором стояли три кресла для владетельных герцогов: в центре для герцога Бургундского, справа от него – для англичанина и слева – для бретонца. На высоких спинках кресел были вышиты яркими шелками гербы этих принцев, а само возвышение обито золотой парчой. Темная стройная фигура Филиппа резко выделялась на этом фоне. Роскошная цепь из рубинов в золотой оправе, сверкавшая на его груди, смягчала мрачную строгость костюма.
При появлении Катрин разговоры смолкли, и внезапная тишина охватила весь зал, тишина настолько глубокая, что музыканты, сидевшие на хорах над дверью, бросили свои инструменты и перегнулись через перила, чтобы узнать, что случилось. Катрин боязливо остановилась на секунду, но рука Гарэна поддержала ее и тут же подтолкнула вперед. Она шла с опущенными глазами, чтобы не встретиться с устремленными на нее взглядами, – удивленными и похотливыми у мужчин, удивленными и ревнивыми у женщин; ей достаточно было одних перешептываний, поднявшихся вокруг, чтобы смутиться.
