Маньчжурская принцесса - Бенцони Жюльетта (читаем книги TXT) 📗
Орхидея грациозно вытянулась в шезлонге, наблюдая, как золотится море в лучах заходящего солнца. Рядом с ней, любуясь великолепным пейзажем, лорд Куинборо расхваливал фантасмагоричного Тернера – своего любимого живописца – по очереди вспоминая его творения: «Догана в Венеции», полотна из цикла «Одиссея», «Пожар в Лондонском парламенте» и свою любимую «Отважный», влекомый к последнему причалу». Орхидея его почти не слушала, а он и не обращал на это внимания, по обычаю отдавая предпочтение молчаливой аудитории. Он и вообразить не мог, какие смертоносные планы вынашивает эта высокая очаровательная женщина, пока яхта везет их обратно в порт.
Через несколько минут Орхидея, облокотившись о поручень, уже внимательно наблюдала на маневрами «Робин Гуда» возле причала, отмечая место стоянки, дабы без труда найти его ночью. И вдруг на террасе одного из портовых кафе она увидела двух мужчин, сидящих за столиком с огромными бокалами в руках, на тарелках перед ними лежали небольшие жареные рыбешки. Они были немного похожи друг на друга, носили одинаковые шляпы и выглядели самыми невинными людьми на свете. Однако она голову могла дать на отсечение – это были те, кто напал на нее на Орлеанском вокзале. Орхидея узнала их по едва заметным штрихам: манере держаться, носить чуть наискось шляпу... Во всяком случае она была абсолютно уверена, что не ошибается.
Бывшая царская фаворитка – после полудня она практически все время спала – первой сошла по трапу в окружении сонма своих слуг, внимательный хозяин почтительно проводил ее до кареты, Леди Куинборо повернулась к Орхидее, которая собиралась последовать за русской княгиней:
– Вы едете в «Эксельсиор» с нами, баронесса? А как вы отнесетесь к тихому ужину в зимнем саду отеля, только вы и мы? Ни я, ни муж не собираемся сегодня больше выходить.
– А как же бал?
– Ой, только не сегодня! Что-то говорит мне, что у меня непременно будет мигрень.
– В таком случае я присоединюсь к вам с величайшим удовольствием.
Когда Орхидея спустилась на пристань, солнце скрылось за замком, и раскрывать зонтик было бы просто смешно. Но она все-таки украдкой вглядывалась в лица сидящих на террасе мужчин: те рассматривали спускающихся по трапу на причал пассажиров яхты. Орхидея инстинктивно нашла глазами Альфиери, в надежде заметить какую-нибудь связь, а следовательно, и сговор между ним и мужчинами с Орлеанского вокзала. Но Альфиери уже исчез. Лорд Шервуд в одиночестве махал рукой последним гостям.
Ужин в зимнем саду прошел быстро, Куинборо оказались милейшими людьми. Дамы вскоре ушли отдыхать, оставив лорда Куинборо наедине с бутылкой порто. Робер Лартиг не появился, чему Орхидеядаже была рада. Несмотря на заключенное между ними соглашение, она решила не открывать ему своих тайных планов, чтобы быть абсолютно уверенной, что никто ей не помешает.
Но на следующее утро грум принес оставленное для нее письмо. Подписи не было, но со всей очевидностью писал Лартиг. Краткий текст сопровождал аккуратно сложенную вырезку из газеты: «Это он, – писал журналист, – будьте осторожны, не связывайтесь с ним без моего ведома. Прочтите статью и вы поймете, что не должны выдавать себя. Приду, как только смогу. Доверяйте мне!»
Глава XII
Старинный дворец
Спектакль оказался восхитительным, а сверкающие небеса, казалось, пестрели цветами... Вдоль всего Английского бульвара двигалось два ряда экипажей и автомобилей, украшенных цветами и присутствием красивых женщин. «Сражение» продолжалось, но теперь на смену конфетти и противным конфеткам пришли ветки и букеты анютиных глазок, гвоздик, маргариток, фиалок, мимоз, камелий, – всех тех цветов, которыми изобиловали сады Ниццы и ее окрестностей. Итак, цветы были повсюду: в корсажах женщин и в бутоньерках мужчин, на колесах экипажей и на ушах лошадей. Все это придавало ни с чем не сравнимое поэтическое очарование толпе, экипажам, вытянувшимся вдоль пляжей трибунам. В бесчисленных корзинах громоздились цветочные венки, они же украшали собой коляски и колесницы, с которых женщины старательно целились по избранным ими мишеням. Некоторые из них, под напором обрушившегося весеннего града, вставали на колени. Естественно, что больше всего доставалось самым красивым женщинам, которые оказались до пояса засыпаны многоцветьем букетов. Если же колесницы изображали аллегорию деревенского фонтана или сельского дома, ими управляли девушки, переодетые в крестьянок, но все равно сохранившие на себе шарм парижской моды. Другие же дамы были подобны принцессам времен королевы Елизаветы, их окружали заправские пираты, в которых без труда угадывались плейбои из жокей-клуба. Половина европейской элиты, занесенной в списки Готского альманаха, вдруг оставила привычное салонное времяпрепровождение и погрузилась в радость жизни, в стихию молодости, красоты, сиюминутного удовольствия. И над всем этим празднеством царила обильно украшенная цветами статуя короля карнавала, окруженного своим двором. Величественный господин снисходительно улыбался своим подданным, осеняя увитым мимозами скипетром то галантное сражение, в котором с такой увлеченностью участвовали его подданные.
Терраса отеля «Вестминстер» в этот момент превратилась в удачливого конкурента знаменитому Цветочному рынку, на котором уже не осталось и букетика цветов. Здесь же на выбор, как правило, более пожилым и респектабельным клиентам предлагались роскошные цветочные корзины. Повсюду мелькали увитые лентами букеты натуральных цветов, которые, впрочем, ничего не стоило спутать с искусственными цветами из тюля, шелка или бархата, украшавшими прически дам. Один из таких букетов, , венчавших голову маркизы Цессоле густой зарослью ирисов, упал прямо в руки некоего господина, искусно преобразившего себя в этакого пастушка Ватто. Тот вернул ей букет, сделав немыслимо изысканный поклон и преподнеся от себя камелии. Как метко заметила леди Куинборо, «пить чай в подобной обстановке означает риск получить вместо чая суп из фиалок и гвоздик». И тем не менее, в должный час над террасой был развернут тент и началась подготовка к чайной церемонии.
Облекшись в безукоризненный костюм бисквитного цвета, «Альфиери» ожидал своих гостей в компании лорда Шервуда, который не стал переодеваться, оставшись в своем одеянии яхтсмена с характерной каскеткой на голове. Наш псевдограф заблаговременно заказал себе один из лучших столиков: не слишком близко от балюстрады, увенчанной вазами в стиле Медичи, но и не настолько далеко от нее, чтобы упустить из виду какую-либо деталь происходящего внизу спектакля. Устремившись навстречу прибывшим дамам и поцеловав каждой руку, он преподнес им бесподобные букеты. Букет, предназначенный для леди Куинборо, был подобран из крупных бледных роз и черных ирисов. Ее молодая подруга, принимая букет белых орхидей, искусно увитый разноцветными лентами, лишь дрожанием век выдала свое волнение.
– Очень похоже на букет новобрачной, – пошутила англичанка, добавив с обольстительной улыбкой, – вы совершаете настоящие безумства, дорогой граф, но поверьте, я никому не отдам этих прелестных цветов.
– От всей души надеюсь на это, – живо отреагировал молодой человек, учтиво поклонившись, – ибо, пока они будут украшать вашу комнату, вы, миледи, быть может, иной раз вспомните о своем друге.
Относительно орхидей она не сказала ничего. Лишь краска слегка прилила к ее лицу, прикрытому большой шляпкой. Поэтому Этьен не удержался и первый спросил о том, нравятся ли ей цветы.
– Они великолепны, – прошептала она, а затем, неожиданно вскинув глаза, набралась смелости и задала вопрос, чем он руководствовался при своем выборе. С необычной для него серьезностью Этьен ответил:
– Мне просто показалось, что эти цветы вам подойдут.
В этот момент мимо террасы проезжала колесница, изображавшая руину древнегреческого храма. Девушки, стоявшие на ней, были переодеты в жриц; их украшали венки из нежных роз. Появление колесницы вызвало взрыв энтузиазма. Раздались выкрики на разных языках, и на жриц посыпался дождь цветов.
