Мальтийское эхо (СИ) - Саврасов Игорь Фёдорович (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Литта в письмах Гомпешу отзывается о Павле с удовлетворением. Русским послом на Мальте назначен О'Харра. Через него барон неоднократно обращался к Павлу за помощью, финансовой, да и военной. Однажды в странном для него эмоциональном порыве Гомпеш достал из кармана золотой мальтийский крест, усыпанный бриллиантами и вручил О'Харре. В присутствии членов Совета Большого Креста! Это же признание за О'Харрой статуса «рыцаря по праву». И такой же крест дается графу Литте.
Не только во Франции, но и по всей Европе исчезают приорства Ордена. И «побрели» многие рыцари в Россию. И не просто странствовать отправились, а стали упорно просить Павла принять титул великого магистра. 15 августа 1798 г. в Петербурге состоялся капитул Великого приорства российского, на котором его, Гомпеша, заочно (он уже почти месяц «отсиживался» в Триесте), сняли с должности великого магистра и выбрали новым 72-м великим магистром Ордена госпитальеров российского императора Павла I! Но, несмотря на то, что 27 октября I798 г. это решение было ратифицировано Орденом, Павел ждал окончательного официального решения Папы. Но тот был во французском плену и лишь написал в письме Литте о поддержке Павла.
В то же время европейские лидеры ждут от барона его официальной реакции на агрессию Наполеона. Он еще юридически великий магистр. Но он четко высказал свое осуждение Бонапарта лишь 12 октября 1798 года. Гомпеш был уверен, что «игра» не окончена. И все-таки 6 июля 1799 (чрез год!) под давлением императора Франца II он «добровольно» отречется от звания великого магистра. Ведь иначе ему грозило лишение австрийского подданства!
«Все зыбко, все может поменяться! Я могу все еще вернуть», — тогда подумал барон.
Между тем в ноябре 1798 г. Павел I принимает звание великого магистра. Ватикан был возмущен, но решения и указы Павла не отменял. Тем более что Павел, став великим магистром, оплатил долги Ордена и оказывал большую и разностороннюю помощь рыцарям. И звон монет как всегда приглушал возмущенные восклицания чересчур ревностных рыцарей и других догматичных католиков: «Павел — православный, ранее не был даже членом Ордена, женат, не давал обетов нестяжательства, благочестия и послушания».
От табачного дыма ело глаза, и барон сел у маленького оконца, чуть приоткрыв его. И все вспоминал и анализировал события последних лет. Ум его до конца дней был проницательным и память великолепной. Он один из немногих понял весь замысел Павла в отношении Ордена: тот хотел «наднационального и межконфессионального» сплочения европейской аристократии против влияния (весьма зловредного и крайне опасного!) Французской революции! Это конечно и умно, и благородно, но такие глобальные дон-кихотские идеи всегда чреваты неожиданными и самыми серьезными поворотами. Да еще в России, где над головой монарха всегда «висит петля».
Да и Наполеон ведь тоже оправдывал свои действия в отношении Ордена якобы тем, что тот хочет «отдаться» православной России, разыгрывал в глазах Европы карту защитника католической веры.
«Я никогда не доверял этому «прагматичному цинику» Бонапарту, но и русским тем более», — барон встал со стула и направился к прикроватному столику, чтобы набить еще одну трубку.
Орден был унижен и обессилен, и играть в благородство поздно и глупо. И как показали дальнейшие события, он ведь во многом оказался прав!
От великого до смешного один шаг… В России 1799 г. все началось по-русски: «семейные» командорства, по селениям стали появляться «рыцари». Вокруг Павла интрига за интригой. Сам он в вечном эмоционально-мистическом напряжении, меняет решения, сумасбродствует. 17 марта 1800 г. губернатор Петербурга граф Пален (протестант!) объявил Литте волю императора: он лишается звания лейтенанта великого магистра и отправляется в ссылку в имение своей жены.
Гомпеш вспомнил время своего пребывания в Триесте. Он тогда остановился в загородном доме А. Псаро. И даже общался с О'Харрой до тех пор пока Павел I не высказался с сердитым отзывом относительно поведения барона.
У него разболелась голова. Нужно приять сердечные и успокоительные капли и лечь в кровать. Во дворе уже кричали петухи, моросил дождь. Странный, нудный дождик для мая. Он, не успев прилечь, снова встал, чтобы закрыть окно. На обратном пути к кровати по привычке отметил на календаре дату: 12 мая 1805 года.
Уже более четырех лет он живет во Франции и из них почти два года в Монпелье, в небольшом крестьянском доме, в изгнании и бедности. Больной и измученный человек. Что произошло, где он просчитался? Он вновь сосредоточил мысли на характерах Наполеона и Павла I.
Оба склонны к мистицизму. Для него эта их черта была главной тогда, в 1801, когда он задумал разделить Укладку… Ах, ошибка, ошибка!
Бонапарт, став императором, уже не стеснялся своей атеистической политики, сажает священников, закрывает церкви. А этот чудак Павел? Заявил однажды, что он католик сердцем. Как и его кумир — Фридрих, хотел соединить мораль и политику! А ведь убили его отца, Петра III, потом и его, Павла. Имена-то какие: апостольские! Ты, бедный, бедный барон Гомпеш, бывший великий магистр, оказался плохим политиком и плохим рыцарем! Ведь были знаки! Ты «купился» на то, что Павел в конце 1800 года начал сближаться с Наполеоном. И ты написал тогда, 25 декабря, в католическое Рождество, это секретное злосчастное письмо Бонапарту…
Он вдруг вспомнил один случай, который произошел с ним там, в Триесте в начале октября 1800 г. Как-то утром, гуляя по городу, он оказался перед православным храмом. Он в очередной раз (который уже!) мучительно размышлял о том, как ему следует поступить со второй частью Пергамента и Укладки. Дать окончательный приказ Италийскому отдать эту вторую часть в руки Павла (Она у Италийского сейчас)?
Просто хранить их у себя в тайнике и ждать не разумно. «Богу — богово, кесарю — кесарево». Последние его козыри и он не хочет сглупить и «сбросить» их «задешево».
Он полагал: «Корпус Укладки переправить в Россию. Вместе со спрятанной в Сиракузах первой половиной Пергамента — это будет для Божьего Провидения, так как об этом корпусе он не скажет правды. Золотая старинная вещь, подарок императрице Марие Федоровне…»
Гомпеш не решался войти в храм. Ему, католику, трудно перешагнуть порог… Мысль перескочила на прискорбный для великого магистра католического Ордена факт, что его родной брат, живший в Вене, принял протестантизм и собирается стать служителем в лютеранской церкви.
Барон обошел храм. Задняя дверь со стороны алтарной части была приоткрыта.
«Да, да, именно Марие Федоровне! Хотя слухи, что она переживает, что среди множества ее талантов, у нее отсутствует голос, а футляр вполне сойдет за укладку для яиц. Далее кесарю… Павлу нужно неофициально, но секретно, с оказией окончательно передать вторую часть пергамента, сопроводив письмом. Лично в руки передать! Остался главный кесарь… главный козырь — Наполеон. У него нужно испросить личной аудиенции и передать «камушки» из Укладки! Но в обмен! Пусть вернет, что отнял… Хотя бы титул великого магистра. Это все нужно тщательно обдумать… Ах, да, секретный конверт от ля Валетта пусть лежит пока у меня в архиве Ордена…»
Гомпеш заглянул вовнутрь храма. И опрянул, чуть не упав навзничь от увиденного! Прямо перед ним спиной к двери стоял человек в черном одеянии до пола, ростом более двух метров, с невероятно широкими прямыми плечами и длинными чуть волнистыми черными волосами до плеч. Теперь он знает его имя: мессир. «Черный монах» обернулся, посмотрел на барона внимательно и строго, произнес лишь одну фразу:
— Ничего не нужно разделять, оставь все в пещере, барон Гомпеш.
И исчез, растворился.
«Нет, нет, — подумал тогда Гомпеш, — это какой-то священник, он просто высоко стоит на ступенях алтаря в типичном облачении».
Однако Черный человек стал являться к нему во снах, тяжелых видениях. Он сажал ему на голову страшную огромную сову, та очень больно сжимала когтями лоб и капли крови, соединяясь в струйку, оставляли на мокрой подушке след и утром барон мог прочесть: «Иуда!»
