Тайное венчание - Арсеньева Елена (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗

– Знаешь ли ты, что на пороге смерти можно прозревать будущее? Я вижу тебя на нескончаемой дороге… Но я не вижу на ней себя. Мой путь оборвется, твой путь еще продлится.

– Твой оборвется?! – вне себя вскричала Эрле. – То есть ты умрешь?! Значит, мне все равно не излечить тебя, как бы ты ни уговаривал меня остаться?

В полутьме блеснули зубы Эльбека.

– Я знаю, что меня не возьмет черная смерть. Еще ребенком был я, когда мне предсказали гибель в огне. А потому я повторю свою клятву: помоги мне, и я увезу тебя к твоему племени.

Эльбек умолк, завел глаза, и Эрле показалось, что он даже дышать перестал. Странно спокойная, она сбросила учи и, достав из-под нар мешок с кизяком, раскрошила одну сухую лепешку в горящий шумур. Едкие струйки потекли вверх, и Эрле покорно дала охватить себя дыму, прежде чем подошла к обеспамятевшему Эльбеку и смочила его пересохшие губы водой.

Порою Эрле казалось, что она низвергнута в некую бездну безначального и бесконечного времени, из которой никогда уже не выберется. В эти дни впервые в своей жизни она захотела потребовать от Судьбы ответа за новую напасть, которую та на нее обрушила. Эрле безропотно, смиренно снесла бы собственную болезнь, ибо в этом видела прямое наказание за свои грехи, уж сколь времени не отпущенные в церкви. Но то, что она принуждена ходить за Эльбеком… Никто не сделал ей столько зла, как он! Даже лиходейства Неонилы Федоровны, даже лютость Вайды и насилие Вольного меркли. И вот, поди ж ты, жизнь зависит от того, выздоровеет ее враг или нет.

Но чем, о господи, могла она вылечить Эльбека?! Только тем, что поила его мясным отваром да обтирала горячей водою бесчувственное, изнуренное тело, меняла подстилки? Тем, что, ненавидя его до дрожи, молила Пресвятую Деву сохранить ему жизнь, ибо против воли, против рассудка, сердцем поверила клятве, данной на пороге смерти? Страх собственной погибели как-то притупился в ней. Когда ударялась в слезы, печаль ее текла безутешно; однако ж хоть немного, а научилась она терпению…

Чудо не чудо, но она не подхватила даже легкого жара! Или и впрямь дым оборонял от заразы? Или прежде слишком часто бывала она куда более легкой добычей для Смерти, чтобы сейчас эта госпожа тратила на нее силы?

Ну а Эльбек хворал тяжко. Лицо его распухло, вздулись пузырьки. Лопаясь, они сочились гнойной сукровицей, и Эрле с трудом заставляла себя утром и вечером обтирать лицо больного тряпицей, смоченной в отваре сухого джагамала, дикого лука. Лук – он ведь от семи недуг! Все равно иных лекарств не было.

Ветры выли над сухими, обтрепанными ковылями, над затаившейся степью, над плоскими курганами, теребили черную тряпку над кибиткой, которая молчаливо и страшно рассказывала миру, что здесь обиталище смерти…

Эрле потеряла счет дням и, когда однажды в лицо ей пахнуло не сырым морозом, а пряным теплом, даже не сразу поняла, что зима наконец иссякла, пришло время Цаган-Сара. Время выхода из холодов, время весны…

Степь изменилась в одночасье. Солнце слизнуло остатки снега, высушило черную грязь и песок; земля подернулась такой дружной, яркой зеленью, что Эрле могла часами бродить вокруг кибитки без дела, с умилением глядя на ожившую степь.

Наверное, правду сказал тот, кто предрек Эльбеку, злому калмыку, иную смерть! Ибо он хоть и медленно, но начинал выздоравливать. Лицо его покрылось коростой, но Эльбек уже был в полусознании, а потому мог удерживать свои руки, рвущиеся к зудящей коже. Эрле смазывала ее бараньим салом, чтобы размягчить; и там, где короста постепенно отваливалась, она видела чистую, гладкую кожу, не тронутую рябинками-оспинами. Она-то боялась, что, увидев свое лицо, на котором черти горох молотили, Эльбек исполнится новой ненависти к ней, ибо на ком он еще мог срывать свою злобу? Пока можно было уповать на лучшее.

Впрочем, он был еще так слаб, что головы не мог поднять, не то что лютовать.

Однажды она забрела в степь довольно далеко. Травка все выше поднималась над землею, и Эрле хотела поискать съедобной зелени: от мяса уже с души воротило, а запасы сушеной толченой боронцы [46] , из которой она варила кашу, давно вышли.

Воротилась уже после захода солнца с охапкой молоденьких листочков и тут же затеяла варить зеленые щи прямо на дворе – невыносимо захотелось еще побыть на свежем воздухе. Серый слоистый столб дыма поднимался над землею, и Эрле мысленно побранила себя: Хонгор учил ее никогда не разводить огня в открытой степи вечером, ибо дым виден очень далеко и может привести недоброго человека к одинокому кочевью. И все же она доварила щи, потом еще нагрела воды помыться самой и обмыть Эльбека.

Она знала, что нет ничего приятнее и целебнее для болящего тела, нежели прохладная чистота. Ну а иссохшая нагота Эльбека почему-то смягчала ее ожесточившееся сердце. Голый и беспомощный, он был похож на спящего мальчика; и Эрле часто вспоминала в такие минуты белоголового Алекса-Алешеньку, тепло сопевшего на ее плече. В этот вечер она до того забылась в раздумьях, что вообразила Алекса и Эльбека своими младшими братьями. Тотчас с ужасом спохватилась: у нее уже был брат! Был… или даже есть, если остался жив. Стиснув зубы, чтобы удержать рыдания, она одела Эльбека, погасила свет и легла спать. Сон долго не шел к ней, и только тяжелые слезы наконец-то сморили ее.

Ей снился Алексей. Он шел куда-то по мощенной бревнами Ильинке, мимо Ямской слободы, а Лиза бежала за ним. Надо было что-то сказать ему, упредить от чего-то. И она спешила, задыхаясь от страха, что не догонит Алексея, а пуще от того, что не помнит, о чем же надо ему сказать!

Она путалась в тяжелых юбках, с каждым шагом бежать было все труднее. Ноги словно бы в песке вязли! Лиза с досадой поглядела вниз и ужаснулась, увидев, что по щиколотку проваливается в бревна: они были насквозь прогнившие, трухлявые, как могильный тлен!..

От страха силы ее удесятерились, и она все же догнала Алексея.

Запыхавшись, не в силах молвить ни слова, схватила его за плечо, заставила обернуться… и отпрянула с диким воплем: на нее смотрело мертвое, черное, обугленное лицо Эльбека.