Причуды богов - Арсеньева Елена (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– Да где же он?! – крикнула Юлия, почти с мольбою взглянув на дверь. – Что ж он не едет, этот Белыш?
Отчетливые, размеренные шаги промаршировали по коридору, замерли у ее двери.
Она невольно перекрестилась, как бы отгоняя наваждение, но нет – чья-то рука рванула дверь, и очень высокая, худая фигура, освещенная сзади светом коптилки в руках прибежавшего Павлина, стала на пороге.
На какое-то мгновение почудилось, что это Виктор Петрович вернулся – вонзить еще одну отравленную стрелу в ее сердце, – но блеснули эполеты, султан колыхнулся, когда незнакомец, пригнувшись, шагнул в комнату.
Юлия провела языком по пересохшим губам и только и могла, что отрывисто кивнула, когда он произнес каким-то сдавленным голосом, словно говорил в нос:
– Юлия Никитична? Позвольте представиться: штабс-ротмистр Акимушкин… с поручением от генерала Аргамакова.
Два чувства: ужас, что вот оно, свершается, – и облегчение, что это еще не Белыш, еще есть время дух перевести, – враз овладели Юлией, и она, ни о чем не спрашивая, как во сне, пошла за Акимушкиным, успев увидеть, что он чрезвычайно, просто-таки устрашающе усат. В коридоре мелькнуло лицо Павлина, прилипшего к стене со своею коптилочкою в руках. Глаза его были изумленно выкачены – верно, усы офицера произвели на него неизгладимое впечатление, – губы шевелились, не то творя молитву, не то намереваясь что-то произнести, но Акимушкин шикнул на него, и санитар порскнул в какую-то палату, захлопнув за собой дверь.
У крыльца стояла маленькая темная карета; Акимушкин подсадил Юлию, вскочил сам; кони понеслись.
Страшная слабость и безразличие овладели Юлией. Мелькнула только одна мысль, что ежели везут ее к жениху на смотрины, то одета она для такого судьбоносного события на редкость плохо: в пестрядинное домашнее платье, все усыпанное по подолу обрывками ниток. Юлия безотчетно попыталась отряхнуть юбку, но рука замерла на полдороге: какое все это имело теперь значение? Участь ее решена, так что чем хуже, тем лучше!
Акимушкин сидел, забившись в самый угол кареты, и тихонько сопел: верно, нос у него и впрямь был заложен. В темноте Юлия видела, как смутно белеют его руки, торопливо мелькая, как если бы Акимушкин радостно или нервно ломал их.
А с чего бы ему радоваться, тем паче – нервничать? Юлия была благодарна ему за молчание, то ли сочувственное, то ли равнодушное, какая разница! Может быть, он даже и не знал, сколь неблагодарную роль выполняет. Однако Александр Белыш, верно, состоит в чинах значительных, ежели для него служит порученцем штабс-ротмистр! Хотя нет, это же все по приказу отца…
Мысли бродили в голове вялые, сонные, да и сама Юлия от безысходности и духоты, царившей в карете, впала в какое-то оцепенение и на малое время даже задремала, испуганно вскинувшись, когда карета вдруг встала и Акимушкин, неуклюже согнувшись, протиснулся, открыл дверцу, выскочил, стал вытянувшись… Юлия, как о чем-то важном, подумала: как странно, что он не снимает треуголку, подавая руку даме, но все же оперлась на протянутую руку Акимушкина и сошла наземь. Порученец еще глубже натянул треуголку и, пробурчав в нос:
– Прошу вас следовать за мной! – деревянно зашагал к смутно различимому строению, окна коего были заложены ставнями, но в щелочки пробивался бледный лучик.
Она потащилась за ним, как полонянка, чуть морща нос: от Акимушкина пахло чем-то едким. Похоже, карболкою. Верно, Акимушкин ранен в голову, потому и не трогает свою треуголку. Было бы чем – ударить бы его легонечко по макушке – и дай бог ноги! Было бы чем… да было бы зачем!
Акимушкин взошел на крыльцо, трижды стукнул в дверь. Юлия замерла было на пороге от изумления, но Акимушкин со всей возможной осторожностью втащил ее за собой, и Юлия недоверчиво воззрилась на единственную свечу, озарявшую некое подобие алтаря с криво лежавшей иконою. Священник повернулся к Юлии: худой, маленький, усталый – типичный полковой священник, до полусмерти заморенный войной. Тени играли на хмуром, озабоченном лице. Он бросил беглый взгляд в темноту:
– Невесту привезли?
– Так точно! – прогнусавил Акимушкин, вышагивая к алтарю и влача за собою остолбеневшую Юлию.
– Жених ждет! – объявил священник, сделав приглашающий жест, и еще одна фигура выступила из тьмы в этот зыбкий, неровный полусвет, вовсе затеняя его, так что Юлия и Акимушкин, исполнявший, верно, при невесте роль дружки, принуждены были идти в полнейшей темноте.
Впрочем, у Юлии и без того все смерклось в глазах – такого оскорбления она и вообразить себе не могла. Неужто сие свершается с благословения отцова? Да что же сделала она, чем нагрешила, что родной отец уготовил ей такую кару?! А знает ли матушка?!
Слезы хлынули из глаз, но Юлия уткнулась в согнутый локоть и не дала им пролиться.
Знает ли матушка, да? Тебя обеспокоило, знает ли матушка о том, что с тобою происходит? Не поздненько ли спохватилась? Ведь матушка не знала, куда и с кем сбежала из дому ее ненаглядная, единственная дочка, не знала, что она забралась в постель к незнакомому мужчине, а потом перебрала еще чуть ли не десяток постелей, движимая одной страстью: получить наслаждение большее, чем то, коим ее одарил тот, первый… жестокий, насмешливый, все забывший… чужой, недоступный, любимый до того, что Юлия и эту издевательскую, унизительную церемонию венчания с неизвестным готова выдержать, только бы навеки проститься с безнадежной мечтою и забыть Зигмунда!
Она опустила руку, выпрямилась и постаралась принять достойный вид. Кто бы ни был этот жених, он не виноват, что их отцы самовольно решили участь детей своих. В конце концов, Юлия сама на себя накликала беду, назвавшись фамилией Белыш. Вот судьба и не растерялась, пустила стрелу – и угодила в самое яблочко! Надо полагать, будущий муж Юлии (дрожь прошла по ее спине) тоже не больно-то счастлив предстоящим бракосочетанием, верно, полагает, что и его жизнь отныне кончена, если столь равнодушно стоит в этой тьме, почти не глядя на невесту. А ежели он устроил сие нарочно? Может быть, Юлия, сама того не ведая, чем-то его прогневила? И теперь он мстит ей – в точности как какой-нибудь Король-Дроздобород, отвергнутый прекрасной принцессою и прикинувшийся нищим, чтобы сломить ее гордыню? Ну так Белыш своего уже добился – в компании с судьбой.
А может, все проще? Может, жених столь уродлив, что опасается до смерти перепугать невесту?
Почему-то мысль о предполагаемом уродстве Белыша очень мало обеспокоила Юлию. Убожество события, о котором она, как всякая девушка, грезила будто о чем-то небывало прекрасном, торжественном, сверкающем фейерверками, когда в небесах летали бы букеты ракет, звезды, менявшие цвета солнца, подавило ее всецело, и она только и могла, что по-детски простонала:
– Господи, хоть бы фату…
Рука Акимушкина дрогнула, он запнулся, и какое-то неясное бормотание вырвалось из его усов. С невероятным прозрением, которое осеняет людей в минуты опасности, она почуяла союзника в этом долговязом, усатом человеке со смешной привычкой ломать руки и запахом карболки, вдруг напомнившим ей Виктора Петровича. Ах, почему глупый Павлин, а не доктор Корольков попался ей в коридоре! Он бы не допустил…
«Нет. Все! – сурово оборвала она себя. – Уповай лишь на Господа – на все его воля!»
Безотчетно пошарив в кармане, она вынула марлевую тряпицу – чистенькую, хоть и помятую, – и одной рукой неловко набросила себе на голову на манер шарфа. Странно, однако ей стало легче…
Акимушкин домаршировал с Юлией до жениха, принял из рук второго шафера, явившегося из тьмы подобно призраку (да и все здесь были призраками, в том числе и сама Юлия, прежде всего она со своими глупыми надеждами!), венец и стал за спиной невесты, пытаясь его нахлобучить на голову ей, но венец соскальзывал с марли.
Юлия молча терпела, опустив глаза.
– Чада, не мешкайте, – нетерпеливо прошептал священник, и Акимушкин взорвался гнусавым клекотом:
