Маскарад в лунном свете - Майклз Кейси (список книг TXT) 📗
— Похоже, Билли, у тебя в конечном счете все-таки есть характер. Отлично! Думаю, я попрошу дедушку повысить тебе жалованье и дать также рекомендательное письмо, столь лестное, что при его чтении у тебя на глаза слезы навернутся.
— Повысить… повысить мне жалованье? — Миссис Биллингз поспешно бросила взгляд налево, затем направо, словно ожидая, что вот-вот прямо посреди музыкального вечера леди Саутби в зале взорвется шутиха, и вновь уставилась на Маргариту. — И рекомендательное письмо? Почему?
— Почему? — повторила Маргарита, по-прежнему улыбаясь. — Все очень просто, Билли. Ты и так уже убеждена, что я погибла окончательно, без всякой надежды на спасение, поэтому я могу больше не слушать твои бесконечные проповеди о том, как следует вести себя юной дебютантке. К тому же, ты прекрасно знаешь, что ожидает того, кто осмелится мне в чем-либо препятствовать. И последнее, но не менее важное обстоятельство. Мне не хочется утомлять себя поисками такой же знающей и весьма сообразительной леди, которая всегда смотрит в другую сторону, когда я занимаюсь тем, что гублю себя. Короче говоря, я не могу тебя потерять, Билли. Ты сама компетентность, и, боюсь, мне не удастся найти тебе замену.
— Вы ужасное, ужасное создание, Маргарита Бальфур, — проговорила с чувством миссис Биллингз. — Я буду молиться за вашу бессмертную душу.
— Сделай это, Билли, — ответила Маргарита, видя, что Донован идет к той же балконной двери, сквозь которую они с Лейлхемом прошли несколько минут назад. — Но ты останешься?
— Увы. Грехи мои заставляют меня сказать «да».
— Хорошо. Я вижу, мисс Клеммонз подходит к арфе, собираясь начать первый номер нашего концерта. А теперь, почему бы тебе не посидеть здесь, как и подобает хорошей компаньонке, позволив мне избегнуть того, что явно будет не самой удачной интерлюдией? Пожалуйста, молись, сколько угодно, пока меня не будет… присоединив свои молитвы к молитвам Мейзи, которая, вне всякого сомнения, стучится в этот самый момент в дверь доброго Боженьки, умоляя Его о милосердии. Или займись подсчетом тех денег, которые ты получишь дополнительно, делая вид, что не замечаешь моих проделок.
Миссис Биллингз схватила Маргариту за юбку, остановив ее в тот самый момент, когда Донован скрылся на террасе.
— На этот раз, — простонала она, — вы ведь сами придете за мной, не так ли? Не то чтобы мне не нравилось общество мистера Донована… поскольку он весьма обходительный и веселый джентльмен…
— Да, Билли, так все говорят. И не волнуйся, я сама приду за тобой… через какое-то время. А теперь улыбнись и сделай вид, что тебе нравится игра мисс Клеммонз. А я отправляюсь бросать на ветер остатки своей репутации.
Пройдя вдоль стены, так что почти никто не обратил на нее внимания, Маргарита проскользнула сквозь высокие застекленные двери на террасу. Сумерки быстро сгущались, и, помедлив несколько мгновений, чтобы дать привыкнуть глазам к полумраку, молодая женщина спустилась по широким каменным ступеням лестницы в сад леди Саутби.
— Донован? — громко прошептала она, оглядываясь. — Где, черт побери, ты прячешься? Я не могу отсутствовать более тридцати минут.
Едва она успела сделать несколько шагов по мягкой траве, как кто-то схватил ее за руку и увлек в кусты.
— Донован! — воскликнула она, обнимая его крепко за плечи.
— Я получил твою записку, — проговорил он, пожирая ее глазами, словно не видел тысячу лет. — Маргарита, не может быть, чтобы ты написала мне об этом серьезно.
Она облизала внезапно пересохшие губы.
— Но это так, Донован. Я извиняюсь от всего сердца. И, да, я хочу, чтобы мы были вместе, но о браке не может быть и речи. Я… у меня есть дела, которые я должна закончить, прежде чем думать о будущем.
— «Клуб», — сказал Донован, и в его глазах она увидела сталь. — Ты все еще за ними охотишься. И не собираешься сказать мне, почему. Я прав?
— Да, Донован, не собираюсь. Как не собираюсь спрашивать тебя, почему ты ведешь дела с ними, вместо того чтобы действовать через дипломатические каналы, как поступают остальные посланники Мэдисона. Мне кажется, мы должны просто довериться друг другу… или разойтись в разные стороны и забыть, что была прошлая ночь.
Она почувствовала на своих плечах его руки.
— Не могу, ангел. — Он покачал головой. — Не могу я забыть этого. Называй меня лжецом, называй меня дураком, но я люблю тебя, Маргарита, и никогда об этом не пожалею. Даже если мы с тобой больше никогда не поцелуемся, даже если я никогда тебя больше не обниму, я буду любить тебя до самой смерти… и даже после.
У Маргариты защипало глаза, и она поспешно моргнула. В последние двадцать четыре часа слезы лились у нее из глаз с необычайной легкостью. И это после стольких лет жесткого самоконтроля, когда она ни разу не позволила своим чувствам вырваться наружу, боясь, что окружающие догадаются о глубокой незаживающей ране в ее сердце.
— Я вела себя прошлой ночью просто отвратительно, Донован, тогда как ты был необычайно добр ко мне. Я даже не подумала о возможности появления ребенка… как и о том, что могу причинить боль тебе или вообще кому бы то ни было. Я просто действовала. Эгоистично, не думая о других. Я не всегда была такой, поверь мне. Я едва узнаю себя в этот последний год. Только что я вела себя с Билли совершенно возмутительно, хотя она такая, какая есть. Прости меня. С изумлением она увидела на лице Томаса улыбку.
— Ты знаешь, ангел, мне доставляет огромное удовольствие видеть тебя такой смиренной. Интересно, доведется ли мне еще когда-нибудь увидеть подобное?
Она улыбнулась ему в ответ.
— Весьма в этом сомневаюсь, Донован, но ты все же не теряй надежды.
— Могу я надеяться когда-нибудь завоевать твою любовь?
Маргарита закрыла глаза. Пора было сказать ему то, что подсознательно она знала почти с их первой встречи, но в чем лишь недавно… совсем недавно осмелилась признаться себе. Она открыла глаза и с необычайной серьезностью произнесла:
— Моя любовь уже принадлежит тебе, Донован. Тебе остается лишь решить, хочешь ли ты сохранить ее.
Больше ей не удалось сказать ни слова, так как Томас заключил ее в объятия и закрыл поцелуем рот.
В следующий момент она слегка прикусила ему нижнюю губу, и он ответил ей тем же. Губы их раскрылись, и его язык скользнул ей в рот.
Она почувствовала, как руки Донована стискивают ей ягодицы, прижимают ее к его возбужденному члену, залезают ей в вырез платья и грубо, лихорадочно впиваются ей в груди, и сама вжималась в него все сильнее и сильнее.
Это было безумие. Это был голод, какого она никогда прежде не знала. Это был жар, и свет, и страсть, и желание, слитые воедино. Это значило больше, чем воздух, вода или еда. Это была ее жизнь, ее единственная реальность, ошеломляющее разум объяснение того, почему она вообще существует на свете.
Это была любовь.
Она погладила Томаса по спине, ощущая с восторгом, как перекатываются под плотной материей сюртука его мышцы. Затем провела рукой по его волосам и, притянув к себе его голову и впившись в его рот жадным поцелуем, принялась легкими круговыми движениями тереться о него, чувствуя, как его член, касающийся внизу ее живота, с каждым мгновением увеличивается в размерах. Внезапно она сунула одну ногу между его ног и прижала его член к своему бедру, с восторгом говоря себе, что совсем сошла с ума, — как, несомненно, и он.
Он оторвался от ее рта, и она застонала было с чувством невыносимой потери, но тут его губы коснулись ее горла, и она тяжело задышала, когда он начал покрывать горячими, страстными поцелуями ее плечи и грудь.
В следующую минуту ноги ее оторвались от земли, и она поняла, что он увлекает ее в самую глубь кустов, подальше от льющегося из окон особняка света. Она никак не облегчала ему эту задачу, покусывая его слегка за ухо и проводя по нему влажным языком, что исторгало из груди Донована совершенно восхитительные, на ее взгляд, стоны.
Внезапно она почувствовала, что падает, но не испугалась, и лишь крепче обхватила обеими руками Донована за спину. В следующее мгновение она оказалась на чем-то шерстяном, вероятно, пальто или плаще, который захватил для нее ее неизменно предусмотрительный Донован. Похоже, он ничуть не сомневался в своей способности вновь завоевать ее сегодня вечером.
