Узник в маске - Бенцони Жюльетта (полные книги txt) 📗
– Вот это зрелище! Жаль, что ненаглядный Пеглен не может им полюбоваться. Интересно, что он подумает, когда ему обо всем расскажут?
Драчуньи немедленно вскочили – оказалось, что младшая одолела в схватке старшую, – и вытянулись перед нежданной гостьей. Испуг не мог служить им оправданием. Старшая, Мария-Жанна-Батиста, именуемая мадемуазель де Немур, и младшая, Мария-Жанна-Элизабет, именуемая мадемуазель Амалией, присели в небрежном реверансе и завопили в один голос, не успев отдышаться:
– Госпожа герцогиня де Фонсом! Вы с ним увидитесь?
– Без всякого сомнения: его величество предложил мне место фрейлины при новой королеве. Завтра утром я отбываю в Сен-Жан-де-Люз. Рассказ о ваших проказах очень позабавит двор, а также главное заинтересованное лицо.
Не слушая протесты, она принесла из соседней туалетной комнаты два зеркальца и протянула их девушкам.
– Полюбуйтесь на себя! И потрудитесь объяснить, каким образом собираетесь стать от тумаков красивее.
Схватка оставила в целости роскошные рыжие волосы старшей и белокурые локоны младшей, голубые глаза тоже не пострадали, зато лица у обеих донельзя раскраснелись. Один взгляд в зеркало оказался полезнее долгих уговоров: обе дружно разрыдались и стали умолять гостью ничего не рассказывать... она знает кому!
– Ладно, обещаю. Но только из привязанности к вашей матушке, – ответила им Сильви, поднимая с пола и пряча игральные кости. – И при одном условии: обещайте мне, что это никогда больше не повторится. Принцесса и та не добьется любви мужчины, бросая кости. Гораздо лучше попытаться ему понравиться.
Оставив девушек одних, чтобы они, приводя себя в порядок, хорошенько поразмыслили над услышанным, Сильви вернулась к Элизабет. Та ждала ее в нетерпении.
– Шум прекратился. Неужели вы одержали победу?
– Как будто да. Надеюсь, теперь вы сможете насладиться покоем. Держите! Я лишила их вредной игрушки. – С этими словами госпожа де Фонсом вручила подруге кости. – Проследите, чтобы они не раздобыли им замену.
Госпожа де Немур прочувственно поблагодарила ее и проводила до дверей. Прежде чем проститься, она спросила:
– Погодите! Наверное, вы теперь поселитесь в Париже?
– Я действительно об этом подумываю. Конечно, так было бы удобнее.
– Тем более что вам уже не придется опасаться тягостного соседства. Мой брат съехал с улицы Кенкампуа и перебрался в небольшой особняк вблизи ворот Ришелье и Пале-Рояль.
– Вот как? В таком случае я распоряжусь, чтобы дом приготовили к моему возвращению. Спасибо за предупреждение, дорогая.
Новость действительно была доброй. Даже отдавая предпочтение Конфлану, Сильви считала, что, находясь в свите королевы, гораздо практичнее жить в парижской резиденции, особенно в зимнее время. Она решила этим же вечером увидеться со своим управляющим и старшим садовником и распорядиться, чтобы подняли рухнувшую стенку в глубине цветника и высадили вдоль нее деревья и высокую живую изгородь, закрывающую вид на соседний дом. Тогда наслаждение этим изысканным уголком не будет испорчено неуместными воспоминаниями о минувшем...
Видимо, в глубине души Сильви боялась увидеть мысленным взором не столько Франсуа, опустившегося на колени для молитвы, а промелькнувшую как-то летним вечером в пустом доме Бофора госпожу де Монбазон...
Как всякая чувствительная натура, Сильви верила в призраки. Ее память часто тревожил призрак красавицы герцогини, бывшей любовницы Бофора. Началось это с тех пор, как она узнала о смерти госпожи де Монбазон в апреле 1657 года. Смерти при престранных обстоятельствах...
В то время Мария де Монбазон, недавно похоронившая мужа, герцога Эркюля, который по причине восьмидесятишестилетнего возраста не играл в ее жизни никакой роли, одаривала благосклонностью как Бофора, которому время от времени отказывала в свиданиях, так и молодого аббата Жана-Армана Ле Бутилье де Рансе. Он принадлежал к числу «потешных» церковников, которых принято было держать в знатных семьях, где стремились служить не столько богу, сколько церкви, ожидая от нее благодарностей. Аббат де Рансе, прославившийся как игрок, дуэлянт, пьяница, дамский угодник и красавчик, влюбился в красавицу Марию, несмотря на разницу в возрасте. Для нее, как и для Бофора, с которым он иногда охотился, он был удобным соседом: его замок Верез находился неподалеку от Монбазона и Шенонсо.
В марте названного года госпожа де Монбазон возвращалась в Париж. Старый мост, по которому она проезжала, обвалился, и ее вытащили из-под обломков израненную. Беды на этом не завершились: в Париже она заразилась корью. Болезнь протекала тяжело, и она почувствовала необходимость покаяться в грехах. Злые языки утверждали, что на покаяние не хватило времени и что грехи госпожи де Монбазон так и не были отпущены...
Молодой аббат, узнав о несчастном случае и о болезни любимой, покинул Турень и устремился в Париж, чтобы поставить ее на ноги своей любовью. Измученный долгой скачкой, он достиг под вечер улицы Бетизи, где жила де Монбазон. Дом ее он недолюбливал, потому что именно в нем в Варфоломеевскую ночь был убит адмирал Колиньи. В тот вечер улица показалась ему еще более зловещей, чем обычно.
Двери дома оказались открыты. Падая с ног от утомления, аббат увидел внутри дома силуэты слуг. Где сама герцогиня? В своей спальне – той самой, где он нередко возносился на вершину блаженства. Он побежал, толкнул дверь – и тут же повалился на колени, сраженный ужасным зрелищем. Перед ним стоял открытый гроб, озаренный пламенем больших восковых свечей. В гробу лежало тело без головы. Тело принадлежало Марии. Принадлежавшая ей же голова с закрытыми глазами лежала рядом, на подушке. Реальность или кошмар?.. Несчастный решил, что повредился от волнения рассудком.
Однако он не сошел с ума. Кошмар, представший его взору, имел ужасное, но в то же время простое объяснение. Столяр, доставивший в дом гроб, понял, что просчитался с размером и не учел длину грациозной шеи. Чтобы не повторять дорогой заказ, хирург, препарировавший тело, попросту отсек голову...
В тот вечер из отеля «Монбазон» вышел не прежний аббат де Рансе, а совсем другой человек. Прежний повеса умер, уступив место истово верующему человеку, преследуемому угрызениями совести и стыдом за свою прошлую жизнь. Он вернулся в Турень и распродал имущество, сохранив только жалкое аббатство – несколько полуразрушенных построек на топкой почве. Это аббатство он собирался со временем превратить в самый суровый и аскетический французский монастырь – Нотр-Дам-де-ла-Трап...
Об этой ужасной истории Сильви узнала от герцогини Вандомской, а та слышала подробности от своего сына Франсуа, которого вставший на путь покаяния Рансе навещал в Шенонсо. Семья носила в то время траур по молодой герцогине де Меркер, но горе Бофора было вдвое горше, и Сильви, сама не отдавая себе в этом отчета, полюбила его за страдания еще сильнее. Ревность заставляла ее ненавидеть Марию де Монбазон: признавая глубину и искренность ее любви к Франсуа, она не могла смириться с тем, что он оплакивает связь, длившуюся целых пятнадцать лет...
Сама она мечтала забыть его как можно быстрее.
Глава 2
Шоколад маршала Грамона
Найти себе угол в Сен-Жан-де-Люз в момент, когда в этот маленький приморский городок одновременно нагрянули король со свитой и семейством, семейства его матушки и кардинала Мазарини, а также добрая часть двора, было равносильно подвигу. Тем не менее Сильви и Персеваль не столкнулись с трудностями, за что были бесконечно благодарны все тому же Никола Фуке. Узнав, что его друзьям предстоит присутствовать на королевском бракосочетании, всесильный суперинтендант финансов отправил курьера к своему другу Эшевери, владельцу нескольких китобойных судов.
Познакомились они прошлой осенью, когда Фуке узнал про намерение Кольбера очернить его в глазах Мазарини. Кольбер составил полное ложных утверждений донесение, а Фуке выяснил содержание фальшивки и немедленно отправился в путь, чтобы перехватить Мазарини на другом конце Франции, опередив Кольбера с его донесением. Мазарини находился с начала лета в Сен-Жан-де-Люз, где обсуждал с испанским посланником доном Луисом де Харо условия Пиренейского договора и готовил брак короля, которому предстояло поставить в договоре последнюю точку. Фуке только-только оправился после болезни, и Мазарини, здоровье которого все стремительнее ухудшалось, оценил отвагу суперинтенданта, так как понимал, что значит совершить насилие над своим немощным телом. Донесение Кольбера не было принято во внимание.
