Любовь изгнанницы - Вилар Симона (мир бесплатных книг TXT) 📗
В это время младшая дочь графа находилась еще под опекой Эдуарда. Глостер тогда возымел желание жениться на Анне, или… Уорвику сообщалось, что, если он не прибудет на обручение своей дочери с младшим из Йорков – Ричардом Глостером, с девушкой поступят вопреки законам рыцарской чести и христианской морали.
При воспоминании об этой части письма Эдуард даже вслух застонал: как, какими дьявольскими ухищрениями Глостеру удалось оплести его разум, чтобы заставить собственноручно написать подобное? Глостер уверял, что Уорвик смирится, не станет рисковать жизнью своей любимицы… И вот что из этого вышло!
Слишком поздно Эдуард узнал о дерзком побеге Анны Невиль из аббатства. Правда, Ричард тогда только криво усмехался: «Бежать ей некуда».
И вот теперь Эдуард узнает, что проклятая девчонка все же добралась к отцу. Да еще и вместе с тайным гонцом и страшным письмом. А ведь, посылая Филипа Майсгрейва с посланием к Делателю Королей, король втайне надеялся, что, прочтя об угрозе жизни своей дочери, граф выместит свой гнев прежде всего на посланнике. Боже, как же Эдуард ревновал Элизабет к этому красавцу рыцарю!
Сейчас это не играло никакой роли. Элизабет ждет от него уже второго ребенка, она стала для него доброй супругой. А Майсгрейв – будь он трижды проклят! – сумел доставить в Париж и письмо, и Анну. Ведь теперь у графа все нити – даже не переходя Ла-Манш, он может лишить Эдуарда трона, ославив его на весь христианский мир как изверга, чудовище, без малейших понятий о рыцарской и мужской чести. Кто тогда поднимет за Эдуарда свой меч?
О Боже, как он проиграл!
Несколько дней король никого не желал видеть и надолго заперся в своей молельне в Вестминстерском аббатстве. Целые дни Эдуард Йорк простаивал на коленях, молясь и доведя себя почти до изнеможения. Он отказывался принимать жену, гнал прочь приближенных, выдворял советников и парламентеров. Груда писем и грамот скопилась на его рабочем столе, и даже послания герцога Бургундского Эдуард отшвыривал прочь, ожидая, что в одном из них рыцарственный Карл, дознавшись, какими методами принялся действовать его союзник, изольет на него свое презрение и негодование.
Когда королю сообщали о прибытии гонца, он вздрагивал:
– Что?.. В стране мятеж? Уорвик высадился в Англии? Идут за мной?
И лишь однажды за все время он вышел из транса. Это случилось, когда из Уэльса прибыл его брат, Ричард-горбун, и принялся увещевать Эдуарда, советуя ему взять себя в руки. Он рассказал, что направил ко всем европейским дворам послания с уведомлением о том, что мятежный вассал Уорвик стал распространять слухи, порочащие честь его короля, которые на самом деле являются чистейшей ложью и клеветой.
Сам Ричард в дни полнейшей апатии короля повел себя как истинный государственный муж. Он подавил на юге Уэльса мятеж, заложив свои драгоценности, расплатился с наемниками, усилил береговую охрану. Казалось бы, Эдуард должен молить Бога за брата, но тот со все большей ненавистью смотрел на этого хромого, горбатого калеку с ниспадающими вдоль щек волосами цвета воронова крыла. Когда же Ричард попросил его подписать какие-то петиции, король неожиданно пришел в ярость и, схватив герцога за ворот, вышвырнул его вон, дав ему такого пинка, что Ричард лишь чудом не расшибся, скатившись с лестницы.
– Вон! – ревел вдогонку ему Эдуард. – Сгинь с моих очей, мерзкий паук с душой сатаны! И благодари Бога и Его Пречистую Матерь, что я не приказал бросить тебя в один из каменных мешков Тауэра!
Впрочем, все изменилось, едва только в Лондон вернулся тайный посол Эдуарда к Уорвику. Когда королю сообщили, что сэр Филип Майсгрейв ожидает его распоряжений в приемной, тот, словно не расслышав, несколько раз переспросил и, наконец, изменившись в лице, велел впустить к себе рыцаря.
О чем они говорили, никто не ведал. Утомленные придворные толпились в длинном полутемном зале с высокими готическими окнами. Под сводами в чашах светильников, подвешенных на цепях, металось пламя. Часы на башне Вестминстера гулко пробили семь раз. Король беседовал с Майсгрейвом уже более пяти часов.
В зал вступила королева Элизабет, окруженная многочисленной родней, которую Эдуард возвысил в противовес древним родам Бофоров, Невилей, Стаффордов и прочих, косо поглядывавших на нового короля. По залу волной прокатился шепот. Еще не забылись слухи о том, что до своего брака с королем Англии Элизабет Грай была невестой захолустного рыцаря Майсгрейва, воина с англо-шотландской границы.
И действительно, королева взволнованно поглядывала на узкую двустворчатую дверь, за которой так надолго уединились ее муж и бывший возлюбленный.
Наконец дверь отворилась, и вошел король. Его поступь была легка. Придворные невольно переглянулись. Давно уже они не видели лица своего монарха столь просветленным. Эдуард же, взяв за руку идущего рядом с ним Майсгрейва, произнес во всеуслышание:
– Милорды и миледи, я хочу представить вам нового барона Англии – сэра Филипа Майсгрейва, моего преданного вассала и друга. Тот, кто выше людей, наделил его благородством и способностью быть честным перед своим монархом. Все, что я могу сделать для него, – это воздать ему надлежащие почести, одарить титулом и земельными угодьями.
Глаза короля светились, и, казалось, он был не в силах выпустить руку новоявленного нортумберлендского барона.
У королевы дрогнули брови. Ведь после того, как Майсгрейва вместе с Анной Невиль разыскивали по всей Англии и за его голову была назначена награда, она полагала, что возвращаться ко двору Эдуарда IV было бы для Филипа чистейшим безумием, и ждала, что наименьшим наказанием для ее прежнего возлюбленного будет плаха. Вышло же по-иному…
Что же произошло между королем Англии и Филипом Майсгрейвом? Этого никто так и не узнал. Лишь истопник, разжигавший поутру камин в королевском покое, обратил внимание на клочки обгоревшей дорогой бумаги. Он подтолкнул их кочергой в разгоравшееся пламя, и от письма, способного погубить целую династию и изменить судьбы Европы, не осталось и следа.
Эдуард Йорк словно воскрес к новой жизни. Он стал весел, к нему вернулась прежняя молодцеватая осанка, во взгляде читалась уверенность. Он вновь принялся устраивать пиры, турниры и пикники, не придавая значения лившим почти беспрестанно несколько месяцев подряд дождям. Король и двор пребывали в похмельном веселье, несмотря на то, что Англии по-прежнему грозило вторжение, хлеба гнили на корню, а крестьяне, предвидя голод, с тоской взирали на проносившихся по залитым водой пажитям разудалых, забрызганных грязью знатных охотников.
