Время дикой орхидеи - Фосселер Николь (электронная книга TXT, FB2) 📗
Им было теперь четырнадцать и двенадцать; Дэвид еще ребячливый образец жизнелюбия, усидчивость давалась ему с трудом, Дункан – только руки и ноги, острые углы и торчащие кости, временами своенравный и уже с низким голосом. В следующий раз, когда Георгина увидит их, это будут юные мужчины, а не те мальчики, которых она носила в сердце и чьи коричневатые портреты в серебряных рамках были ее бесценным сокровищем.
Тогда исчезнет и опасность, что Рахарио отнимет у нее Дункана, если когда-нибудь узнает, что это его сын; в Англии он был вне досягаемости.
По Боннэру она не пролила ни слезинки. Она принадлежала Л’Эспуару. Как и ее отец. Как Семпака и Ах Тонг.
Ибо счастье было преходящим. А надежда оставалась.
Надежда найти положительные стороны в жизни, которую она себе не выбирала, но которая была подарена ей судьбой. В браке с Полом, которому она не могла простить, что он ее отослал, как она не прощала себе собственной глупости.
Надежда оставалась. Всегда.
20
Мей Ю счастливо напевала.
Для нее светило солнце в этот мрачный день, когда сильные потоки дождя били по крыше, заливали сад и заставляли реку разбухать до ревущего потока, слышного даже в доме, освещенном лампами.
Туан снова был дома.
Она смолкла и прислушалась к плеску, бульканью воды и отфыркиванию, слышному из-за двери ванной. Тот туан, как он выходил из воды и стоял на берегу, – это воспоминание она хранила и лелеяла в памяти столько месяцев – снова возник перед ее внутренним взором. Она просунула пылающее лицо между гладкими тканями его костюмов, чтобы остудить его, прежде чем продолжить в который раз поправлять и без того безукоризненные стопки рубашек и брюк.
Она копошилась намеренно: она хотела еще раз увидеть туана, когда он выйдет из ванной.
Мей Ю любила свою новую работу, которая к этому времени вошла ей в плоть и кровь. Не только потому, что она могла при этом быть поблизости от туана, но и потому, что ей нравилось заниматься красивой одеждой, действовать иголкой и ниткой и у нее был вкус к порядку. Кроме того, это была легкая работа. Даже слишком легкая. Поскольку, когда туан по нескольку недель был в море, ей, по сути, нечего было делать.
Она как собачка бегала по всему дому за Кембанг, которая раз за разом пыталась ее отогнать, полагая, что Мей Ю хочет перехватить ее должность. Пока Кембанг не поняла, что та действительно хочет всего лишь быть полезной. Поначалу с сомнением и критично, но потом с удовольствием она знакомила Мей Ю с гардеробом госпожи. Мей Ю быстро научилась обращаться с ценными шелковыми тканями и устранять сперва пятна от материнского молока, а потом следы липких детских пальчиков. То и дело отпарывалась вышитая кайма, то и дело требовалось пришить или заменить выпавшую жемчужину, блестящий камешек, зеркальную вставку.
Мей Ю была полна любопытства к жене туана. Она была ошеломлена и сокрушена тем, как прекрасна тай тай, ее госпожа. Кожа как коричневый бархат, с большими глазами и густыми, блестящими волосами, которые были куда более красивого, более теплого цвета, чем жидковатые, иссиня-черные волосы самой Мей Ю. Сталкиваясь с госпожой лицом к лицу, она казалась себе фигуркой, вырезанной из рисовой бумаги, на которой наспех набросали тушью несколько деталей. Богиня плодородия с пышными бедрами и высоким бюстом, вот кем была госпожа, которая так и сочилась любовью к своим милым детям, так и фонтанировала чувственностью.
Мей Ю не могла понять, почему брак тай тай с туаном был несчастливым.
Лишь изредка они делили друг с другом кровать, как по секрету рассказала ей Кембанг, меняя простыни. И всегда только у нее наверху, но никогда у него внизу; госпожа никогда не входит в его покои. Хотя он ее не бил, по крайней мере ни Кембанг, ни кто-либо еще из прислуги не был свидетелем ничего подобного. Но есть такого рода жестокость, которая ничем не лучше побоев, добавила Кембанг, укоризненно качая головой и с сожалением цокая языком.
Мей Ю сгорала от стыда всякий раз, когда видела госпожу – такую добрую к ней – такой печальной, когда она полагала, что никто на нее не смотрит. Потому что рассказы Кембанг питали ее дерзкую, заносчивую надежду, что когда-нибудь господин увидит в ней нечто большее, чем всего лишь девочку, которая заботится о его белье.
Звуки в ванной комнате стихли. Дверь открылась, и Мей Ю замерла, крутанувшись. Она сделала глубокий вдох, снова выдохнула и переступила порог гардеробной.
Она сложила перед подолом ладони, которые давно уже не были красными и потрескавшимися, а были белыми и мягкими, ногти в силу железного самообладания больше не обгрызались, а коротко и аккуратно подстригались. Потупившись, она украдкой поглядывала из-под ресниц.
Одетый лишь в брюки, туан сидел на краю кровати, широко расставив колени, и ошеломленно смотрел на нее.
– Мей Ю. А ты все еще здесь.
– Не угодно ли что-нибудь еще, туан?
Заметил ли он, что на ней был надет тот саронг зеленой и матово-красной расцветки, который он ей привез из последней поездки и который ей обычно жаль было надевать для работы? Вышитые комнатные туфли из предпоследней поездки, которые она никогда не носила, потому что они были ей велики? И что на его простыне лежал цветок кембойи, который она сорвала в саду еще до того, как разразился дождь? Иногда он замечал цветы, которые она подкладывала ему, и говорил ей какую-нибудь любезность или улыбался, что с лихвой возмещало насмешливо поднятые брови Кембанг.
– Нет.
Полотенце, которым он только что вытер голову, он небрежно бросил на пол. Мей Ю сделала шаг, чтобы поднять его, но он ее остановил:
– Пусть лежит. Кембанг завтра будет застилать постель и подберет.
Мей Ю подчинилась, но в ней поднималось отчаяние; ей не хотелось уходить, она так давно его не видела.
– Может… может, принести вам чаю? Кофе? Или что-нибудь поесть?
Иногда он принимал такое предложение, даже с благодарностью; бывали дни, когда он рассказывал ей о своем плавании, и Мей Ю впитывала каждое его слово как губка.
– Нет. – Голос его звучал устало. – Ты можешь идти.
Он разминал затылок, наклоняя голову туда и сюда, пока не протянул руку к рубашке, которую Мей Ю расстелила для него наготове на кровати.
– У вас… болит… это? – Она никак не могла вспомнить малайское слово для обозначения затылка и показала пальцами на свою шею.
Его губы дрогнули в улыбке:
– Ничего страшного. Рейс был тяжелым. А я просто становлюсь старше.
Мей Ю вцепилась в соломинку.
– Я могу вам помочь!
Быстрыми семенящими шажками она подлетела к кровати, сбросила шлепанцы, взобралась на матрац и принялась энергично массировать ему шею. Она видела по нему, что застала его врасплох, чувствовала это по тому, как судорожно напряглись его плечи, когда она вонзила в него свои пальчики и принялась обрабатывать его твердые как дерево мускулы. Но тут же его напряжение спало, и он вздохнул с шумом, который звучал как мурлыканье.
Его гвоздично-коричневая кожа была теплой, пахла после воды терпким мылом. Из волос, которые влажно курчавились на затылке, скатилась капля и заскользила между лопатками вниз по позвоночнику; Мей Ю попыталась поймать ее языком.
– Прекрати!
Он грубо стряхнул ее с себя и развернулся.
Впоследствии Мей Ю признала правоту Бунги: туан был поистине тигром. Своенравным, раздражительным и опасным, при случае даже смертельно опасным. Потому что не выносил тюрьмы, в которую был заперт. Тюрьмы, в которую его поместила жизнь, а может, и он сам.
Мей Ю видела это в его глазах, которые грозили спалить ее огнем, но в которых все-таки вспыхивала неуверенность.
Тоненький голосок разума предостерегал ее, чтобы она не гневила туана; он определенно накажет ее, возможно, в ярости даже поднимет на нее руку. А то и вышвырнет из дома, куда ей тогда деваться. Однако она зашла слишком уж далеко. Отведала слишком много из того, по чему тосковала больше, чем по чему-либо другому на свете.
