Мадам Змея - Холт Виктория (версия книг TXT) 📗
Мария свободно говорила по-французски. В этой крохе была бездна достоинств. Катрин нашла ее чересчур властной. Девочка словно говорила: вы — королева, но я — будущая королева. Я — дочь королей, а вы родом из купеческой семьи.
Нет, это ерунда. Она, Катрин, слишком чувствительна на сей счет. Она вынесла столько унижений, что была готова видеть их во всем.
Катрин послала за гувернанткой Марии — хорошенькой рыжеволосой вдовой, дочерью шотландского короля Джеймса Четвертого. Ее звали леди Флеминг; она сама изъявила желание служить королеве Франции.
Катрин поговорила с ней о воспитании детей, сообщила шотландке, что она лично курирует его. Улыбка леди Флеминг показалась ей насмешливой, высокомерной. Женщина словно знала о том, что последнее слово принадлежит мадам Диане. Право, подумала Катрин, моя чувствительность чрезмерна. Это последствия лионского унижения.
— Я буду давать вам указания, — сказала Катрин, отпуская леди Флеминг. — А теперь, дети, расскажите мне, чем вы занимались, ожидая нашего возвращения.
Франциск собрался раскрыть рот, но Мария заговорила вместо него. Они играли в игры, которым она научила его, читали привезенные ею книги. Мария заявила, что Франциск плохо знаком с латынью, а Элизабет вовсе не слышала об этом языке.
— Я вижу, что ты — весьма образованная девочка, — сказала Катрин, обрадовав этим маленькую королеву Шотландии.
Катрин стала задавать ей вопросы о шотландском королевском дворе; Мария отвечала на них; Франциск и Элизабет восхищенно смотрели на девочку. Франциск то и дело говорил: «Мама, Мария сказала, что…» Или: «Мария, расскажи моей маме о том, как ты ездишь верхом в Шотландии…» Элизабет тоже часто повторяла имя гостьи и дергала ее своими пухлыми пальчиками за платье.
Очаровательный ребенок, думала Катрин. Но не помешает преподать ей урок скромности.
В комнату вошли Генрих и Диана.
Няньки упали на колени, а маленькая Мария Стюарт сделала чудесный реверанс.
— Дай-ка я погляжу на тебя, малышка Мария, — сказал Генрих.
Прелестные синие глаза посмотрели на него с почтением. Она, возможно, станет королевой Франции, а он уже был королем.
Как красив мой Генрих, подумала Катрин. Увидев мужа в черном бархатном одеянии, она забыла о его спутнице. Знаменитая монограмма, вышитая бриллиантами по черному бархату, украшала его шапочку.
Он испытал беспокойство, сравнив красивую девочку с болезненным Франциском. Бедный мальчик! Если и раньше он не производил впечатление здоровяка, то рядом с цветущей Марией он казался еще более хилым.
Несомненно, Генрих умел находить общий язык с детьми. Они обрадовались его появлению. Казалось, он забыл о своем положении; опустившись на колени, он обхватил руками прелестную головку Марии, поцеловал девочку сначала в одну щеку, потом в другую.
— Думаю, мы подружимся с тобой, Мария, — сказал Генрих, и девочка разрумянилась от радости; она уже любила его.
Он жестом попросил принести кресло, которое всегда ждало его в детской. Усевшись, он представил девочке Диану.
Мария поклонилась ей. Она смотрела на женщину весьма уважительна. Значит, слава Дианы долетела до Шотландии; умная девочка знала, что порадовать короля можно почтительным отношением не к королеве, а к мадам Диане.
— Добро пожаловать, Ваше Величество, — сказала Диана. — Я счастлива видеть вас; похоже, вы уже завоевали симпатию дофина.
— О да, — небрежно согласилась Мария. — Он меня любит. Правда, дорогой Франциск?
— Да, Мария.
— Он будет в отчаянии, если я уеду. Он сам сказал мне об этом.
Франциск кивнул.
— И Элизабет тоже! — пробормотала его сестренка; Диана взяла девочку на руки, а Франциск забрался на одно колено отца и похлопал рукой по другому, приглашая Марию сесть на него.
Генрих обнял обоих детей.
— А теперь вы расскажите мне, чем вы тут занимались, мои дорогие малыши.
Они стали оживленно болтать, смеяться. Большеглазая Мария поведала подробности своего опасного путешествия. Король засмеялся, услышав о том, как они оставили с носом английскую эскадру. Диана, обнимавшая Элизабет, тоже засмеялась; Катрин внезапно поняла, что Мария уже не была маленькой, полной собственного достоинства королевой; в обществе Генриха и Дианы она превратилась в обыкновенную шестилетнюю девочку.
Для Катрин не была места в этом волшебном кругу.
Она незаметно отошла к колыбели, в которой лежала маленькая Клаудия. Девочка, похоже, обрадовалась появлению матери. Когда Катрин склонилась над дочерью, Клаудия зачмокала, улыбнулась. Катрин протянула ей свой палец, и девочка уставилась округлившимися глазами на бриллиант.
Засмеявшись, она коснулась его.
— Клаудия, детка, похоже, ты любишь свою маму, — сказала Катрин.
Но она знала, что малышка Клаудия скоро подрастет и переключит свое внимание с матери на Диану… если не произойдет чуда.
Влияние Дианы на короля становилось все более сильным. Он сделал ее герцогиней де Валентинуа, подарил много великолепных имений. Она была ревностной католичкой, и король считал, что поступает справедливо, передавая ей конфискованные владения протестантов, а также штрафы, которые периодически выплачивали ему евреи.
Размышляя о своей ненависти, Катрин презирала себя. Почему она не находит способ устранения Дианы? Что за безумие эта любовь! Только страх потерять Генриха мешал ей воспользоваться одним из имеющихся у нее в наличии ядов. Иногда Катрин казалось, что стоит рискнуть. Даже если это обречет ее на вечную ненависть Генриха, она все же избавится от унижения, которое она испытывала, наблюдая за тем, как они предаются любви. Но она знала, что ее любовь к Генриху сильнее ненависти к Диане. В этом заключалась вся проблема. При нынешнем положении дел в промежутках между родами она делила Генриха с Дианой. В другие моменты она давала волю своему воображению. Но смерть Дианы грозила Катрин разлукой с Генрихом… она лишится визитов мужа и той близости с ним, которая происходила в ее сознании.
Иногда она умоляла братьев Руджери помочь ей. Они проявляли твердость. Каким бы коварным ни был яд, они боялись рисковать. Они умоляли ее внять голосу рассудка. Только любовь Катрин к мужу спасала Диану.
В начале следующего года родился Луи; в июне состоялась коронация Катрин. Французская корона была надета на голову Катрин, но королевские бриллианты носила Диана. На медалях чеканили изображение Дианы и короля.
Устав от торжеств, состоявшихся по случаю коронации, Катрин легла в постель и с тоской подумала о короле: в тот день она видела его в кольчуге, прикрытой серебристой туникой, с мечом, рукоятку которого украшали рубины и бриллианты. В какой величественной лозе сидел он на прекрасном гнедом жеребце! Всадники, ехавшие рядом с королем, держали над его головой балдахин из голубого бархата с лилиями, вышитыми на нем золотыми нитями.
Он выглядел весьма впечатляюще. Неудивительно, что народ бурно приветствовал его.
Катрин сжимала и разжимала кулаки. Если бы только… я сделаю это. Сделаю. Пусть будет что будет. Я перестану видеть, как он любит ее, как отдает ей то, что по праву принадлежит королеве.
Не раз по ночам она отравляла Диану в своем воображении; она сыпала ядовитый белый порошок в еду женщины; видела ее листающей книгу, страницы которой были пропитаны ядом; наблюдала за тем, как Диана натягивает перчатки, обработанные специальным составом.
Но утром осторожность возвращалась к ней вместе со здравым смыслом; хотя Катрин не могла освободиться от этой навязчивой идеи, ставшей наряду с любовью к Генриху и ненавистью к Диане неотъемлемой частью ее жизни, она знала, что время для ее осуществления еще не пришло.
Наблюдавшей за веселой жизнью двора Катрин казалось, что под роскошной тканью скрывается нечто страшное — религиозные распри все сильнее захватывали страну. Парламент распорядился о создании специальной камеры, где пытали гугенотов. Генрих был менее жесток, чем его приближенные, он не хотел подвергать мучениям своих подданных, хотя и считал, что люди, разделявшие ошибочные религиозные убеждения, заслуживают наказания; однако он был окружен безжалостными мужчинами и женщинами, требовавшими сурового обращения с еретиками. Это были коварные де Гизы, чье положение укрепилось с приездом во Францию их племянницы Марии Стюарт, жестокий Монморанси, и сама Диана.
