Последнее лето - Арсеньева Елена (читать книги без сокращений .txt) 📗

Девушка подняла на него чудные черные глаза, покраснела и вдруг шепнула заговорщически:

– Вовсе не сама. Она приколота изнутри тремя маленькими шпилечками. Иначе ни за что не удержится! А коли ветер поднимется, то лучше косынку пуховую сверху набросить, не то никакие шпильки не помогут – непременно шапочку сдует и унесет.

Охтин просиял улыбкой благодарности. Наконец-то он узнал эту тонкость! От радости даже позабыл, о чем шла речь.

– Да-да, – напомнила барышня. – И что же дама с булавкою?

– Дама вздумала в трамвае ту булавку перекалывать, вагон в это время дернулся, ну, наконечник с булавки соскочил, и острие царапнуло стоявшую по соседству особу по щеке. Конечно, беда, конечно, больно, однако ведь понятно, что налицо несчастный случай. Однако соседка усмотрела в этом злостный, преступный умысел и явилась жаловаться господину Смольникову лично.

– Отчего же непременно лично? – изумилась барышня.

– Да видите ли... – потупился Охтин (неохотно потупился, потому что ему доставляло огромное удовольствие любоваться прелестным, бледно-румяным, черноглазым личиком). – Оказалось, что некогда меж этими двумя дамами существовало соперничество из-за некоего господина, ну и, сами понимаете, раненая особа решила, что происшествие в трамвае – месть неудачливой соперницы, достойная самого сурового наказания...

– Так, значит, – с живейшим интересом перебила барышня, – господин предпочел ту из них, которая впоследствии была ранена, да?

– В том-то и состоит пикантность ситуации, – тоже заговорщически улыбнулся Охтин. – Господин не предпочел ни ту, ни другую, а выбрал вовсе третью! Однако женская логика, видите ли, предмет сложный... Говорят, мужчина может сказать, мол, дважды два – будет пять, а женщина скажет, что дважды два – стеариновая свечка...

– Отчего-то, – сухо перебила барышня, с личика которой мигом пропало дружеское расположение, – эту крайне неудачную фразу Тургенева непременно цитируют, когда желают женщину унизить. И вообще, не пойму, к чему вы мне какую-то глупую трамвайно-шляпную историю поведали. У меня никаких пошлостей на уме нет, мое дело... оно...

Она осеклась, услышав громкий женский плач. Резко повернулась.

В сопровождении двух полицейских мимо прошла, рыдая и закрывая лицо руками, барышня в бараньем извозчичьем тулупе, распахнутом на груди. Видно было, что одета она в гимназическое платье. Наивная девичья коса лилась по спине. Коса была с коричневым бантом...

– Ну, слава богу, – вздохнул дежурный, осеняя себя крестным знамением. – Нашли беглянку, а то отец все слезы источил. Ох, дети, дети...

Собеседница Охтина с невольным любопытством проводила гимназистку взглядом.

– Вот, изволите видеть, – покачал головой Охтин, – какими делами приходится господину Смольникову заниматься. Девица из приличной, очень приличной семьи – не буду называть фамилию, но можете мне на слово поверить, – завела, представьте себе, роман с неподобающим молодым человеком. Неровня он был ей. Такой неровня, что дальше некуда.

– Он был титулярный советник [29] , она – генеральская дочь? – усмехнулась барышня, с презрением поглядывая на Охтина.

– Да если бы! Извозчик он, вот кто. Деревня непро... – Охтин осекся, сообразив, что едва не ляпнул непотребное. – Извините великодушно! Деревня, словом, она деревня и есть. Смазные сапоги да вонючие онучи. Конечно, сердцу не прикажешь, конечно, любовь, однако совсем голову терять не следует. Отец, само собой разумеется, запретил дочке даже думать о таком Ромео, ну так она возьми да и сбеги с этим дуралеем! И прямиком к священнику расстриженному, куда-то в Высоково. Не имел он права венчать, однако же венчал молодых. На счастье, поссорился с дьячком, таким же беспутником и нечестивцем, как он сам, тот его и выдал. Теперь и молодым солоно придется, и этому иерею препоганому. Надо надеяться, его тоже взяли?

– Взяли, взяли, – кивнул дежурный, – наверх провели за пять минут до того, как вы, господин Охтин, вышли.

– И этим делом господин Смольников тоже лично будет заниматься, – сообщил Охтин барышне. – Так что, может быть, вас к какому-нибудь помощнику его сопроводить? Или я сам могу вашим делом заняться. Если будет на то ваша воля...

Барышня смерила его испытующим взглядом и покачала головой:

– Нет, сударь, вы тут не годитесь. Мое дело, оно... оно касается недавней попытки ограбления Волжского промышленного банка. Слышали, наверное?

Охтин поперхнулся.

Слышал? Наверное, слышал? Ничего себе! Да в поисках господина Морта Охтин наизнанку вывернул справочное бюро, перетряс всех возможных Мертвяковых-Смертиных-Мертваго-Труповых и иже с ними, обнаружил даже вовсе кошмарную фамилию «Трупоядцев», но ни один из этих людей не оказался бывшим циркачом, метателем ножей Полем Мортом. След, поданный Шулягиным, привел в тупик. Никаких успехов не достигли агенты, шарившие в Коммерческом институте и наводившие справки через осведомителей в кругах уже сугубо уголовных. Приходилось признать, что Лидия Николаевна Шатилова не ошиблась, и происшествие было типичным политическим эксом, однако Смольников еще не достиг договоренности с начальником жандармского управления о том, чтобы задействовать секретных агентов, которые работали среди политических. Агентов таких было раз-два и обчелся, а потому они ценились на вес золота, это раз, а во-вторых, все они были мелкой сошкой, к обсуждению таких важных дел, как эксы, вряд ли допускались и могли попросту ничего не знать и не узнать никогда, несмотря на все усилия.

И вот, вообразите, в минуту всеобщего отчаяния и опускания рук является в сыскное барышня в шапочке, моргает прелестными глазками и заявляет, что у нее ценнейшие сведения по поводу этого почти безнадежного дела!

– Что ж вы сразу, барышня, не сказали, что ваше сообщение по эксу! – взвился Охтин. – Конечно, идемте скорей! Думаю, его благородие примет вас безотлагательно!

Он рванул вперед по коридору, но через пять шагов осадил, сообразив, что бежит в одиночестве. Оглянулся. Барышня так и стояла на прежнем месте, еще крепче, словно бы в порыве отчаяния, прижимая к себе муфточку. Глаза у нее... это уже были не глаза, а глазищи, полные такого ужаса, словно перед ней разверзались поистине бездны преисподние.

«Что-то здесь не то. Не то, не то... Возможно, страшно ей, – смекнул Охтин. – И хочет сообщить, и опасается, что налетчики узнают и отомстят».

Он немедленно отмерил пять шагов назад и снова оказался с ней рядом.

– Ничего не бойтесь, – прошептал, глядя прямо в испуганные глаза. – Ни-че-го. Ни единая душа не узнает о тех сведениях, которые вы нам сообщите. О вашем приходе – тоже. Конечно, вам бы лучше было нам телефонировать, мы б подъехали к вам на встречу, куда бы вы сказали.

– Что, сам господин Смольников подъехал бы? – со странной, горестной усмешкой спросила барышня.

– Ну, это вряд ли, – честно сказал Охтин. – Скорей всего, кто-то из агентов.

– С агентами я и говорить не стала бы, – покачала она головой, и шапочка даже не шелохнулась, а горестное выражение накрепко задержалось на лице...

«Что-то, воля ваша, здесь не то!» – опять подумалось Охтину. Дежурный в это время кашлянул, и он взглянул в его сторону.

– Извините, господин Охтин. Дозвольте обратиться. Вы сейчас к его благородию уйдете, видать, надолго, а у меня тут бумага, до вас касаемая, неподписанная который день лежит, еще с прошлого дежурства. Соблаговолите подписать, а? Вот здесь, в дежурке. Извините великодушно, барышня, одна минуточка только! – И он щелкнул перед незнакомкой каблуками, словно перед самим полицмейстером.

Охтин и глазом не моргнул, и бровью не повел. Последовал за унтером в дежурку, дивясь его изобретательности: нагородить столько ахинеи в одно мгновение да с таким естественным видом... Чтобы агент сыскного подписывал в дежурке какие-то бумаги?! Ну и артист же этот дежурный, как его... кажется, Началов его фамилия, ну, артист... Не Началов, а просто тебе Качалов или, к примеру, Мочалов...