Английская наследница - Джеллис Роберта (книги хорошего качества TXT) 📗
Роджер согласно кивнул. Имена не были названы, и Роджер почувствовал, как и при заговоре Тулона, что чем меньше он будет знать, тем лучше.
— Я уверен, что чистку уже не предотвратить, — продолжал визитер, — но можно спасти людей, хотя бы некоторых.
— Я сделаю, все что смогу, чтобы помочь в этом, — ответил Роджер, — но что именно?
— Вы могли бы спрятать человека?
— Не уверен, — ответил Роджер и щелкнул пальцами. — Подождите-ка! Если он не слишком стар и достаточно проворный, то смогу. Однако это не очень удобное место, открытое всем ветрам. — Он немного помедлил, а потом добавил, — вы хотите знать, где?
— Нет, чем меньше осведомленных, тем лучше. Однако поскольку я знаю ваше имя, будет справедливо, если вы узнаете мое. Меня зовут шевалье де Рочевиль. Бывший полковник гренадеров. Моя цель — вновь увидеть эту страну под законным правлением короля.
Роджер не застонал, потому что этого де Рочевиль не понял бы. Это просто замечательно, что шевалье такой галантный джентльмен, не желающий иметь никаких преимуществ перед Роджером. Но они ведь не в теннис играют и даже не собираются драться на дуэли в Англии. Здесь даже слово, произнесенное шепотом и подхваченное случайным ветерком, может стоить человеку жизни. Роджер предпочел бы, безусловно, осторожность галантности. Однако, напомнил он себе, только галантные кавалеры и ввязываются в безнадежные дела. Если бы он обладал хоть каплей здравого смысла, то отказался бы иметь что-либо общее с де Рочевилем. Он был совершенно уверен, что револьвер его отца предназначался совсем не для этой цели.
И, тем не менее, он не смог отказаться, как не смог сослаться на опасность, возникающую при освобождении Марии Антуанетты. Он не принимал участия в осуждении этих людей, но отказать в помощи было равносильно смерти. Расписываясь в собственной глупости, он предложил использовать свою лошадь и повозку, если есть нужда в транспорте. Предложение было с радостью принято. В этот вечер Роджер ничего не сказал Леонии, уповая на то, что кризис может миновать, но она смотрела на него как-то особенно, догадываясь, что он от нее что-то скрывает. На следующий день, второго июня, надежды пошли прахом — 27 жирондистов были официально отстранены от дел и взяты под домашний арест. Роджер признался Леонии, что хотел помочь им, и Леония с восторгом поддержала его.
— Но где ты можешь их спрятать, Роджер? — спросила она.
— На крыше.
— Крыша остроконечная. Это невозможно.
— Такая же и у соседей. Один или даже несколько человек могли бы лечь в желоб между домами. Ночью они проберется по крышам, и спустятся по канату.
— Да, конечно, очень разумно. Фифи, успокойся. Почему ты лаешь?
Собачка успокоилась. Роджер прислушался, но не услышал шагов возле дома, что обычно выводило Фифи из себя. Позже, однако, послышалось легкое царапание. Он молча сделал знак Леонии и она, подхватив Фифи, побежала к лестнице. Затаившись, она отпустила собаку, умоляя молчать, вытащила револьвер, взвела курок и спрятала в складках юбки.
Защищаться, однако, не пришлось. Когда дверь открылась, вошли два испуганных до смерти человека. Они были так взволнованы, ожидая погони в любую секунду, что готовы были прямо сейчас лезть на крышу, но Роджер возразил. Он заметил, что неразумно открывать и закрывать люк, ходить по чердаку и крыше без крайней необходимости. Маловероятно, но возможно, что в это же время сосед заинтересуется шумом.
Они пробыли три дня, и ни разу им не пришлось прятаться. Если их и искали, дом Роджера был вне подозрений. Роджер подумал, что Рочевиль оградил его также от подозрений в будущем. Беглецы не знали его имени, не знали даже района города, где находятся. В закрытой повозке их довезли до конца улицы и объяснили, в какую дверь войти, и велели снять сапоги, чтобы не наделать шума. Возникла единственная проблема, как прокормить два лишних рта. Не могла же Леония покупать двойное количество еды. Им повезло, что соседки знали, какая неважная хозяйка Леония. Они привыкли видеть Роджера, мчавшегося в кафетерий за едой, хотя его жена покупала продукты для обеда утром. На второй день жена рыботорговца решила подшутить над ним, спрашивая, неужели Леония забыла все, что умела.
— Au contraire, — ответил, смеясь, Роджер. — Она становится очень отважной, поэтому все, что умеет, делает так хорошо.
Женщина засмеялась и посоветовала быть терпеливым:
— Она хитра, эта малышка. Сейчас, когда она такая хорошенькая, она учится. А потом, когда состарится и подурнеет, привяжет вас вашим желудком.
Роджер вымученно улыбнулся и пошел дальше. Любое упоминание об их будущем ввергало его в водоворот противоречивых чувств. С тех пор, как Леония обнаружила свою ревность и удовольствие от занятий любовью, Роджер готов был думать, что они поженятся. Это было возможно, хотя и опасно. С одной стороны, их принимали за супругов, с другой — чтобы узаконить связь, им пришлось бы раскрыть свои настоящие имена. Голос рассудка убедил Роджера, что это слишком опасно, и он решил просить руки Леонии сразу по приезде в Англию.
Тут возникали более болезненные преграды, чем Роджер знал, что стали бы говорить у них за спиной, возможно, и в лицо Леонии, если бы они поженились сразу же. Любая мать, у которой сын обременен долгами, любой охотник за удачей сможет сказать, что он заарканил наследницу, прежде чем она сделала свой выбор. Это, конечно, не так, но как докажешь? Если Леония этому поверит? А если она выйдет за него, считая, что любит, a на самом деле все будет по-другому, замужество не помешает ей полюбить другого. Роджер знал, что это убило бы его.
Если бы Леония выбрала в мужья другого, он смог это пережить. Постарался бы не видеть ее, даже если для этого пришлось покинуть родину, и жил бы, как прежде. Но если бы она стала его женой, а потом охладела изменяла ему…
Роджер знал, что в нем скрывается бездна неистовств он, как сухой ствол, заполненный зловещим порохом. Соланж заполнила его, но именно Леония может поднести спичку к взрывоопасному веществу и сама из-за этого погибнуть.
Конечно, была и другая сторона медали. Иногда Роджер доставлял себе удовольствие думать об этом. Если он привезет Леонию в Англию и предоставит самой себе, позволяя ходить на балы, принимать ухаживания, и после того она все же выберет его, он больше не сомневался бы.
Он старался не думать об этом слишком часто, не позволял себе верить, что может сбыться, но Леония говорила… Когда он смог поверить, что не только юность, но опытность и благодарность притягивали к нему Леонию, он стал искать пути спасения. Слишком мучительно был упиваться ее прелестью и постоянно бояться, что в этой сладости таится горечь разлуки. Лучше уж не заблуждаться, чем одурманивать себя любовью, которая может оказаться только грезой.
К сожалению, надежд на побег не было, только постоянный страх, что их выдадут. Опять Роджер пытался убедить Леонию уехать в более безопасное место. Двое «гостей» исчезли без происшествий, но Роджер полагал, что они не последние. Если бы это не угрожало Леонии, он сейчас наслаждался бы. Он любил острый вкус близкой опасности и верил, что де Рочевиль делает доброе дело. В провинции росло возмущение действиями Конвента. Если бы жирондисты могли объединить тех, у кого умеренные республиканские настроения, настроенных промонархически, правящая группировка кровожадных безумцев была бы низвергнута.
На этот раз Леония не смеялась.
— О, нет, — пылко сказала она. — Ты думаешь, я не понимаю, что это последняя надежда для Франции на мир и доброе правительство? Я больше не хочу жить здесь, Роджер. Здесь слишком много жестокости, боли, душевных потрясений. Мне нужна новая, совершенно новая жизнь. Я хочу в Англии ее найти, но здесь моя родина. Папа и мама любили эту страну. Когда отец стал поместным генералом, он знал, что это может стоить ему жизни, но ни разу не поколебался.
— Достаточно того, что жизнь любимых людей отдана, — перебил Роджер.
— Но я еще жива, — сказала она. — А ты говоришь, чтобы я стояла в стороне и наблюдала. Ты все, что у меня есть, Роджер. Ты ведь рискуешь своей жизнью. О, нет. Если ты сможешь отказаться от этой последней надежды, я убегу с тобой, потому что только ты у меня остался. Я последняя из рода де Коньеров и обязана ради памяти отца сделать что-нибудь для этой страны.
