Генерал Его Величества - дю Морье Дафна (книга жизни .TXT) 📗
Ричард поцеловал мне руку и прижал ее к щеке.
– Ну что же, всемогущий Господь славно пошутил, поразив и тебя и меня в чресла.
– Очень больно? – спросила я.
– Господи, конечно! Осколки ядра, впиваясь в бедро, жгут больнее, чем женские поцелуи. Что и говорить, очень больно.
– Кто осматривал рану?
– Да все хирурги в армии. И каждый норовил в ней покопаться.
Я позвала Матти, которая ждала под дверью. Она тут же вошла, неся таз с теплой водой, бинты и полотенца.
– День добрый тебе, красотка, – сказал Ричард. – Ну-ка, признайся, сколько капралов ты уложила в постель по дороге сюда?
– Не было у меня времени на кроватях лежать, – огрызнулась Матти. – Мы так торопились, что мисс Онор делала остановки только ночью, чтобы передохнуть несколько часов. Приехали, а тут нас ждут одни оскорбления.
– Я не собираюсь тебя оскорблять, особенно если ты не станешь слишком туго бинтовать мне рану.
– Дайте-ка я посмотрю, что они с вами сделали. Матти быстро и уверенно сняла бинты и раскрыла рану. Она оказалась глубокой, осколки проникли в кость и там застряли. Пока Матти ее осматривала, Ричард морщился и стонал, обзывая ее по-всячески, но она не обращала внимания.
– Первое дело, рана чистая, – заключила она. – Я очень боялась, как бы не началась гангрена. Но эти осколки вам придется терпеть до конца дней, если не дадите отрезать ногу.
– Этого я не позволю, – ответил Ричард. – Лучше буду терпеть боль и ходить с осколками.
– В этом случае у вас всегда будет оправдание для дурного нрава.
Матти промыла рану, снова ее перевязала, а Ричард все время держал мою руку, чем напомнил мне Дика. Когда она закончила и собралась уходить, Ричард успокоился и спросил меня:
– Последний раз я видел тебя три месяца назад. Как там Поллексефены? Такие же злые, как и все твое семейство?
– Пока ты их не вывел из себя, мое семейство было вполне благожелательным.
– Нет, меня с самого начала невзлюбили. Ты, наверное, знаешь, как они преследуют меня по всему графству. Сейчас в Эксетер приехала депутация из Девоншира, и у них список жалоб на меня длиной в милю.
– Я ничего про это не знаю.
– И весь этот заговор плетет твой братец. Трое из приближенных принца, члены его совета, должны приехать из Бристоля и обсудить жалобы вместе с депутацией. Как только я смогу двигаться, я должен буду туда явиться. Джек Беркли, который командует тут, в Эксетере, тоже по уши в этой интриге.
– Да что за интрига такая?
– Естественно, ее цель убрать меня и назначить на мое место Беркли.
– Неужели ты будешь возражать? По-моему, осада Плимута не принесла тебе большого удовлетворения.
– Пусть Беркли берет Плимут. Но я вовсе не собираюсь ложиться кверху брюхом и ждать, когда совет принца, как кость, бросит мне какую-нибудь второстепенную должность. Меня назначил на этот пост Его Величество король!
– У Его Величества теперь, видимо, много своих забот. Кто этот Кромвель, о котором столько говорят?
– Еще один чертов пуританин, вообразивший, будто на него возложена миссия. Про него говорят, будто он каждый вечер говорит со Всевышним, но я-то думаю, он просто пьет за закрытыми дверями. Однако он хороший солдат. И он, и Фэрфакс. Поэтому их новая образцовая армия быстро сделает из нашей шайки котлету.
– И зная все это, ты ссоришься с друзьями?
– Какие они друзья? Просто кучка мерзавцев, готовых в любую минуту укусить меня. Так я им прямо и сказал.
Возражать было бессмысленно, к тому же, рана сделала его особенно раздражительным. Я спросила, какие новости от Дика. Ричард показал мне потрепанное письмо от учителя и копию своего письма с наставлениями, которое он отправил Герберту Эшли. В нем не было ни одного ласкового или ободряющего слова. Я успела прочитать только следующее: «Чтобы продолжать образование, ему следует постоянно и с усердием упражняться в изучении французского языка, чтении и арифметике, а также в верховой езде, фехтовании и танцах. Все это соответствует моему желанию, и если он будет исполнять мою волю для собственной же пользы, я позабочусь о том, чтобы он не испытывал недостатка ни в чем. Но ежели увижу, что он хотя бы в чем-нибудь не повинуется моим приказаниям, я не дам ему более ни пенни и перестану считать его своим сыном».
Я свернула письмо и убрала его в ящичек, стоявший рядом с Ричардом, который он тотчас же запер.
– Неужели ты рассчитываешь таким образом добиться его любви?
– Мне не нужна любовь, я хочу добиться послушания.
– К Джо ты относился совсем по-другому. Даже к племяннику Джеку ты куда снисходительнее.
– Таких, каким был Джо, один на тысячу, а Джек немного напоминает мне его. Когда бедняга Бевил пал при Лансдауне, этот парнишка дрался, как тигр, а ведь ему было тогда около пятнадцати, как Дику теперь. Я люблю этих мальчишек, потому что они ведут себя, как мужчины. В то время, как Дик, мой сын и наследник, дрожит, стоит мне заговорить с ним, и хнычет при виде крови. У меня нет повода для отцовской гордости.
Вот так бывает в жизни. Ссора. Удар. Детский плач. И в течение пятнадцати лет в жилах несчастного ребенка течет отравленная кровь. Я не знаю лекарства, способного вылечить их взаимную неприязнь. Может быть, время и расстояние немного затянут рану, которая при близком общении постоянно кровоточит.
Ричард снова поцеловал мне руку.
– Давай забудем молодого Дика Гренвиля, – попросил он. – Ведь не у него же в бедре сидит целая дюжина осколков.
Не было на свете пациента хуже Ричарда Гренвиля, и не родилась еще сестра милосердия, способная так хладнокровно относиться к стонам, угрозам и проклятьям, как Матти. Моя роль, возможно, не была такой трудной, но тоже требовала большой выдержки. Благодаря тому, что я женщина, он не запускал мне в голову шпорами, как проделывал иногда со своими бедными офицерами. Но мне частенько доставалось за то, что я была из семьи Гаррис, он попрекал меня тем, что я родилась и выросла в юго-восточном Корнуолле, где все женщины – ведьмы и склочницы, а мужчины – трусы и дезертиры, во всяком случае, Ричард так считал.
– За исключением северного побережья, Корнуолл – самое никчемное место, – говаривал он.
Видя, что я не сержусь и не раздражаюсь, он начинал искать новые способы досадить мне, а для больного это плохо и вредно. Я, однако, прекрасно его понимала, потому что семнадцать лет назад мне частенько хотелось вести себя именно так, только тогда мне не хватало смелости дать себе волю.
Ричард провел в постели около пяти недель, и в конце мая мог уже ходить по камнате, опираясь на палку и понося своих офицеров за безделье.
А когда он впервые спустился вниз, от них полетели пух и перья. Сцена напоминала драку индюков на птичьем дворе. Никогда не доводилось мне видеть боевых офицеров, майоров и полковников в таком состоянии, как в то раннее майское утро, когда он нещадно трепал их. Они только жалобно поглядывали на дверь, как нашкодившие школьники. Видно было, что на уме у них только одно – как бы поскорее сбежать. Но оказалось, что я была неправа. Меня вывозили на небольшую прогулку по городу, и, вернувшись, я сразу высказала им свое сочувствие. Однако все офицеры до единого выразили радость по поводу прекрасного состояния духа и здоровья своего командующего.
– Как хорошо, что генерал бодр по-прежнему, – сказал один полковник от инфантерии. – Еще месяц назад я даже не смел на это надеяться.
– Выходит, вы не держите на него зла? – спросила я. – Ну, за все то, что он наговорил вам утром?
– Зла? – полковник очень удивился. – С какой стати? Генерал просто размялся немного.
Воистину, образ мысли профессиональных вояк мне решительно недоступен.
– Когда дядя сердит и всех распекает, это очень хороший признак, – объяснил мне племянник Ричарда Джек. – Обычно это означает, что он доволен. Вот если он улыбается и рассыпается в любезностях, тогда жди беды, того и гляди, можешь оказаться под арестом. Одного офицера он распекал без передышки минут пятнадцать, а вечером того же дня произвел в капитаны. Потом к нему привели пленного, какого-то сквайра, кажется, из Барнстейпла, который должен был дяде какие-то деньги, тот встретил его улыбками, угостил вином, а через пару часов сквайра повесили на дереве в Букланде.
