Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗

— Он вернется, он обещал, — ответила Анна. — Cela suffit [262]. Я не желаю думать о том ныне.

— А ты вообще думала о чем-либо? — едко спросил Петр, по-прежнему не пуская ее рук. — Думала, когда давала свое согласие на этот брак? Что за выгода тебе от этого союза? Ротмистр совсем не тот, каков тебе нужен. Отчего ни ты, ни papa не видите того?

— Да отчего ты не видишь иного? — вскипела Анна. — Отчего ты так против него? Быть может, у тебя кто другой на примете? Не князь Чаговский-Вольный ли часом? И что за долг у тебя пред ним, что ты так печешься о его персоне уж столько времени?

Она вовсе не имела в виду никаких долгов, особенно денежных, просто к слову пришлось. Замерла, удивленная, когда Петр вдруг побледнел заметно даже в полумраке спальни.

— Это он сказал тебе? — прошипел он вдруг, сжимая ее предплечья с силой. — Оленин поведал о том?

— Отпусти! Ты делаешь мне больно! — Анна с трудом вырвалась из цепкой хватки брата, отступила от него на пару шагов, перепуганная его видом. Его лицо было белее полотна, глаза казались совсем темными на фоне бледности лица, ноздри раздувались.

— Это Оленин, est-ce vrai [263]? Только он! Он и никто иной! Ведь он недавно из Москвы…

— Прекрати! Андрей ничего не говорил мне о тебе. Никогда. Ни единого слова! Как ты можешь оскорблять его подобными подозрениями? Он слишком благороден для того, — отрезала Анна резко и нахмурилась, когда Петр вдруг зло расхохотался в голос.

— Un coup frappe droit au but, ma chere! [264] — а потом зааплодировал, ставя ее в тупик своими словами и резким злым смехом. — Слыхала бы ты, что за толки ходят о нем, ma chere, и слова бы ни говорила о его благородстве.

— Я не желаю ничего слушать! — выкрикнула Анна, но Петр уже говорил о том, что узнал, что подслушал в офицерских кружках в Москве и Вильне, собирая сведения об Оленине.

— Ведала ли ты, что наш бравый ротмистр обожает вот таких невинных девиц, как ты, судя по тем сплетням, что ходили о нем в столице? Совсем недавно, еще прошлой осенью его имя было у всех на устах, когда его брат погиб якобы от неосторожного выстрела на охоте. И ведаешь, о чем говорили? О нем и о его belle bru [265], madam Nadine, прекрасные глаза и дивный стан которой как-то отметил сам император комплиментом на одном из балов. И ведаешь, о чем сии толки ходили? Что невинности была лишена madam Nadine в объятиях младшего брата, а женился на ней старший, видно, прикрывая грех. Что дочь madam Nadine от того, кого должна бы та называть «mon oncle» [266]. И что навещал порой свою belle bru наш благородный кавалергард далеко не по-родственному, видимо, в память о прошлых днях.

— Que c'est salete! [267] — проговорила презрительно Анна, глядя на брата так, словно только заметила его в комнате, изгибая губы в злой усмешке. — А ты смотрю, не службу в Москве несешь, а отменно собираешь всю мерзость, как старый злобный potinier [268]! Достойно, Петр!

И тут случилось то, чего они оба никак не ожидали. Петр размахнулся и наотмашь ударил сестру ладонью по щеке, и снова оба замерли, потрясенно глядя друг на друга.

— De grace, Annette [269]…, - Петр притянул к себе застывшую на месте без единого движения сестру, коснулся губами ее лба, будто стремясь стереть этим нежным поцелуем тот удар, что нанес ей. Анна же не шевелилась, позволила ему это, как и провести после ласково ладонью по ее щеке, краснеющей от пощечины. — Прости меня, Анечка. Сам не ведаю, что на меня нашло…

— Уходи, — глухо сказала Анна, и его рука упала. — Оставь меня.

— Выслушай меня, Анна, — попросил он, но она только отступила от него в сторону, уворачиваясь от протянутых рук. — Только выслушай. Я все тебе скажу… все!

— Уходи! — повторила она, поворачиваясь к нему спиной, чтобы не показать ему своего потрясения от его поступка, своей боли, разрывающей сердце. Этот человек, стоящий за ее спиной, человек, которого она звала своим братом… Она поняла, что совсем не знает его настоящего, что он не тот, образ которого хранила в своем сердце, которого обожала.

— Ты разбиваешь мне сердце своими словами, — глухо произнес Петр из-за спины, и она поняла, что сказала последнее вслух. Он положил руки на плечи Анны, попытался удержать ее, заставить выслушать, но она скинула его ладони, отошла к гардеробной, намереваясь укрыться от него там, если он не оставит ее в покое, если и далее будет пытаться заставить остановиться, задержаться возле него, внимая его словам.

— Ne vous en faites donc pas [270], говорил ты мне, помнишь? Не принимай все близко к сердцу. И никто тогда не разобьет тебе его, — напомнила Петру когда-то сказанные ей слова. — Вспомни свои слова, mon cher. Ne vous en faites donc pas… И еще — помнишь о моем выигрыше? Желание, pas [271]? Так вот, — только ныне она повернулась к нему, взглянула на него привычным ей уже отстраненно-вежливым взглядом. — Я желаю, чтобы ты держался подальше от Полин. Боюсь, она не разделяет nos principes, mon cher [272], а я бы не хотела, чтобы ее сердце было разбито. Un peu plus loin [273], Петруша, запомни.

Петр кивнул, не говоря ни слова в ответ. Нынче он бы на все пошел, чтобы Анна только простила ему ту вспыльчивость, ту ярость, что захлестнула его с головой, пока он ждал ее и представлял в деталях, что происходит ныне где-то за пеленой дождя, как исчезает единственная возможность поправить свои дела. Только Анна могла помочь ему в том. Но как ему может помочь эта Анна?

А потом поймал прядь ее волос, выбившуюся из узла на затылке, и с радостью отметил, что она не стала отстраняться от него на этот раз, заправил его нежным движением за ухо, легко щелкнул по носу, как делал это в детстве, и она улыбалась в ответ. Но ныне Анна не улыбнулась, только смотрела пристально в лицо брата, скрывая свои мысли от него, словно за непроницаемой стеной.

— Прости меня, Анечка, милая, — Петр вдруг обнял ее мимолетно, крепко прижимая ее к себе. Он был готов отрубить себе ладонь, что оставила уже едва заметный след на ее левой щеке. А ее слова, что он не тот человек, которого она обожала некогда, жгли его словно огнем ныне. — Прости меня, милая… прости… Прошу тебя.

— Ne vous en faites donc pas, — улыбнулась Анна. Очаровательно-вежливо, как обычно. С пустотой в глазах. А потом обхватила его голову ладонями и коснулась безжизненными губами его лба. — А ныне я хотела бы лечь в постель, устала. Bonne nuit, mon cher frere, bonne nuit! [274]

Глава 14

Всю ночь до самого рассвета лил дождь, тихо шурша за открытым окном спальни. Анна не спала, слушала этот тихий шелест и прикусывала губу, надеясь в душе, что Андрей не едет где-то в этот ливень, кутаясь от холодных капель в плащ, а остановился на постой на станции или в избе какой по пути к западной границе империи, где был ныне его полк. Вспоминала его глаза, такие светлые, как ей казалось ныне отчего-то, его нежный взгляд, его руки. И тот тихий шепот вспоминала, настолько ей чудился он ей в шуршании дождя по траве: «Моя милая… милая моя…»

Думать же о тех словах, что бросил в этой самой комнате Петр, Анна не хотела, как не хотела позволить запачкать свои воспоминания, их волшебный свет, что так сладко грел душу, этой грязью, этой мерзостью. Пришло на миг воспоминание о том, как отвердел подбородок, и погасли на миг глаза, когда Андрей смотрел на кольцо с гранатами на ее пальце, и она поспешила отогнать его прочь. Не будет она думать ни о той, на чьем пальце это кольцо было несколько лет, ни о том, что могло связывать ее с Андреем. Впервые Анна чувствовала себя слабой и в то же время такой защищенной в кольце его рук, в тепле его присутствия. И размышлять о том, не обманчиво ли это ощущение, не зря ли она так открылась, было страшно.