Зов сердца - Блейк Дженнифер (первая книга .TXT) 📗

Эта история ничуть не заинтересовала Рене, когда она выложила ее ему. Причиной могло быть то, что она слишком живо напоминала о его собственной судьбе, или, может быть, у него просто не было времени и еще меньше желания думать о грешках своих товарищей по несчастью.

Он все больше времени проводил в гостиной за письменным столом. Поскольку бумаги, которые он получил, были доставлены ему с борта «Ле Парам», следовало предположить, что те, над которыми так прилежно трудился Рене, должны были отправиться обратно с тем же кораблем. Сирен пришла к выводу, что его усилия могли быть направлены только на то, чтобы вернуться во Францию. Не было ничего другого, что так сильно привлекло бы его внимание или потребовало такого прилежного обращения с пером.

Армана же просто интересовали люди с их причудами и слабостями, а также с тайными проделками. Он вспоминал разные истории и рассказывал их Сирен, чтобы позабавить ее. Даже губернатора и его жену его озорной юмор не оставил без внимания, и о них нашлось что рассказать.

Оказалось, что госпожа маркиза выдала мужу за обеденным столом одного из слуг. Обнаружилось, что тот воровал вино. Хозяйка дома обвиняла слугу в самых определенных выражениях, а бедняга в это время стоял, повесив голову, с трясущимися руками, и стонал от страха, что его высекут или еще каким-нибудь ужасным способом накажут за его преступление. Пока мадам Водрей произносила свою обвинительную речь, маркиз мерил взглядом слугу. Когда мадам замолчала, он небрежно махнул рукой: «Вы так вогнали беднягу в дрожь, моя дорогая, — сказал он, — что он заслуживает бутылки вина, чтобы успокоиться. Отдайте ее ему.

— А мадам Водрей, как она отнеслась к этому? — спросила Сирен.

— Никто не знает. Она не вдается в подробности, а никто не осмелится предположить, не надуманна ли эта история. По мне она звучит правдоподобно — своего рода упрек даме за то, что она устраивает такой шум из-за бутылки вина, словно жена какого-нибудь торгаша. Однако губернатор — человек с прекрасным чувством юмора, и это могла быть просто шутка над маркизой.

— Вы так думаете?

— Никогда нельзя сказать наверняка, он мастер скрывать свои чувства. Посмотрите только, как он принимал Рувийера на музыкальном вечере.

— Главного интенданта?

— Именно.. Не знаю, почему Рувийер появляется в доме губернатора, разве, может быть, из духа противоречия и потому что считает такие вечера общественными собраниями. Не понимаю я и то, зачем мадам Водрей приглашает его, если не для притворства, что ничего не знает о его жалобах.

— Но это уж слишком неправдоподобно, не так ли? Всем известно, что губернатор и главный интендант всегда не ладят, кем бы они ни были.

Слабым местом администрации колонии было то, что полномочия губернатора и главного интенданта, человека, отвечавшего за снабжение колонии и солдат, частично совпадали. Это вызывало трения в прошлом и продолжалось бы столько времени, сколько сохранялось бы подобное положение.

— А, но это же другое дело. Рувийер нападает на Водрея через его жену, пишет королевскому министру, обвиняя ее во всех мыслимых преступлениях, возможно, за исключением проституции. Водрей, чтобы его не обошли, подает официальные донесения, обвиняя Рувийера в том, что он продал предназначенные для Луизианы товары с выгодой для себя, подменил их товарами более низкого качества, а потом взвинтил цены на ту малую часть, которая была поставлена, до астрономических высот.

— Да это настоящая вражда.

— Можно сказать и так, и в немалой степени она вытекает из того, что оба — и мадам Водрей, и Рувийер — претендуют на право продавать торговые концессии и лицензии на питейные заведения с выгодой для собственных кошельков.

Именно цена взятки за концессии, как и удовольствие, получаемое от контрабанды, в прошлом удержали Бретонов от приобретения законного статуса торговцев.

— Так и делаются дела, я полагаю.

— К несчастью.

— И какое же впечатление производит на вас мысль о том, что дама замешана в подобных сделках, после того как недавно вечером вы превозносили влияние нашего пола на формирование общества?

Он улыбнулся ласковыми карими глазами.

— Вы думаете, вот и поймали меня, да? Но я признаю, что, хотя нахожу дела этой дамы менее чем утонченными, восхищаюсь ее сообразительностью и дерзостью.

— Вас восхищает сила в женщине?

— Только до некоторой степени! — поспешно сказал он.

Сирен улыбнулась, но не ответила, позволяя ненадолго воцариться тишине, и смотрела на Армана, пытаясь решить, задавать ли вопрос, вертевшийся в голове.

— Что такое, мадемуазель? У меня галстук в табаке? Или остатки завтрака на лацканах? Скажите скорее!

— Нет, нет, я просто думала, знаете ли вы что-нибудь о другой деятельности мадам Водрей в… в области коммерции.

— Как вы тактичны, дорогая. Если вы имеете в виду ее занятия контрабандой, об этом давно известно, хотя, мне кажется, с начала войны с англичанами она не проявляла особой активности. Если вы намекаете на ее торговлю гашишем среди солдат, это не так широко известно, но слухи ходят постоянно.

Сирен была не так уверена в том, что контрабандные дела маркизы уменьшились, но ничего не сказала.

— Вы думаете, губернатор об этом знает?

— Я бы так предположил. А как же может быть иначе? Быть королевским губернатором — дело дорогостоящее. Водрей может проявлять щедрое гостеприимство и время от времени делать широкие жесты, как с бутылкой вина, но он очень беспокоится о своих денежных сундуках.

— Он беспокоится и о торговле с англичанами.

— Конечно. Говорят, что «Ле Парам» привез Водрею решительное требование от короля покончить с этим. Никакие оправдания не принимаются. А еще ходят слухи, что губернатор заранее получил предупреждение о новом строгом указе. Несколько месяцев назад его привез Лемонье.

— Рене? Как странно. Может быть, этим и объяснялось его участие в попытке схватить Бретонов?

— Именно так, дружеский намек от королевского министра Морепа, от одного политика другому.

— Тогда губернатор должен непременно пресечь контрабанду.

— Да, или увидит, как его шансы на губернаторство в Новой Франции сведутся к нулю. И его, несомненно, ждет успех. Это будет выгодно для госпожи маркизы, ибо конкуренция будет устранена, и она сможет возобновить свою деятельность.

Сирен покачала головой.

— Что вы за циник.

— Неужели? — Он казался чрезвычайно доволен собой. — Вот какое качество я должен развивать.

— Умоляю вас не делать ничего подобного.

— Я вам нравлюсь такой, как есть?

— Очень.

— Ах, наконец-то признание. Я уже начинал думать, что на вас не действует мое обаяние.

— Я бы и раньше похвалила вас, — сказала она с мягкой иронией, — если бы знала, что ваше самолюбие настолько нуждается в этом.

— Жестокая, жестокая, — опечалился он. — Возможно, мне следует прямо отсюда пойти к маркизе. Она, может быть, женщина корыстолюбивая и забыла счет своим годам, но, по крайней мере, знает, как ценить в мужчине прекрасную форму, умственную или физическую.

Сирен не смогла удержаться от смеха при виде такого притворства, но через секунду успокоилась.

— Так, значит, правда, что у нее есть молодые любовники?

— Про любовников ничего сказать не могу, но на мужские формы глаз у нее зоркий, и она не гнушается проверить собственной рукой, естественные они или поддельные.

Свободные брюки, которые носили простые люди, в том числе Бретоны, были вполне приличными. Но облегающие одеяния из шелка и атласа, которые носили дворяне, кроились таким образом, чтобы показать, что они ни в коем случае не опустятся — в самом прямом смысле слова — до физического труда, и выставляли мужские принадлежности напоказ.

— Вы имеете в виду, что она…

— Постоянно. Если кто-то неблагоразумно нанесет ей визит в одиночку или рискнет оказаться в темном углу, когда она поблизости.

— Слухи были, но мне не верится в это. В ней столько достоинства.