Опал императрицы (Опал Сисси) - Бенцони Жюльетта (читать книги без сокращений .txt) 📗
Какое-то время ничего не происходило: баронесса молилась. Потом она внезапно повернула голову вправо, затем влево, явно желая убедиться, что она действительно одна и никто за ней не следит. Успокоенная царившим вокруг безмолвием, нарушаемым только шумом ветра, она опустилась на одно колено, положила на землю букет и муфту из того же меха, что и манто, и принялась рыться под венками. Аль-до, не двигаясь с места, вытянул шею, силясь понять, что ока может делать, стоя коленями на мокрых камнях. Она досадливо махнула рукой: ей явно мешал зонтик, но отказаться от этого укрытия – значило бы обречь на гибель бархатную штучку, красовавшуюся у нее на голове...
Затем женщина достала из своей муфты какой-то предмет и сунула его под венки. После этого, держа в одной руке муфту, а в другой – зонтик, она повернулась и направилась к выходу, туда, где ее ждала машина.
Альдо все еще опасался двинуться с места. Застыв, подобно каменному ангелу на соседней могиле, он продолжал мокнуть, пока звук включенного мотора не известил его об отъезде баронессы.
Князь мгновенно покинул свое убежище и встал в точности так, как стояла она. Подобно ей, он огляделся, нет ли кого поблизости, присел на корточки и принялся ворошить землю под венками. Эта женщина пришла не для того, чтобы молиться, и не для того, чтобы воздать жалкие почести любившему се человеку, а для того, чтобы что-то спрятать. И князь хотел выяснить, что она прятала.
Это оказалось совсем не так легко, как он рассчитывал. Только что насыпанная земля была еще мягкой, но баронесса, должно быть, закопала свой клад достаточно глубоко. Альдо нащупал несколько камней, досадливо отбросил их подальше, и вот его указательный палец наконец подцепил нечто, похожее на кольцо. Он дернул, да так резко, что едва не опрокинулся навзничь, и вытащил автоматический пистолет. В могилу убитого человека баронесса закопала сразившее его оружие.
Князь вытащил носовой платок, завернул в него свою находку, засунул ее в один из просторных карманов плаща и направился к дороге. Бедром он ощущал стальную тяжесть той самой улики, которой так недоставало полиции. Пули, извлеченные при вскрытии из тела Александра Голоцени, могли быть выпущены только из этого орудия убийства.
При мысли, что Шиндлер вполне мог уже уехать в Зальцбург, Морозини пустился бежать. К счастью, когда он примчался в полицейский участок, машина начальника уже стояла у крыльца. Запыхавшись, князь распахнул дверь. Шиндлер негромко беседовал с местным коллегой.
– Извините! – бросился к нему Морозини. – Найдется ли здесь место, где можно было бы спокойно поговорить?
Не задавая лишних вопросов, полицейский открыл дверь, ведущую в маленький кабинет:
– Идите сюда!
Морозини осторожно выложил на покрытую чернильными пятнами промокашку свой грязноватый сверток. Шиндлер, увидев, что лежало внутри, прищурился:
– Где вы это взяли?
– Баронесса, сама того не подозревая, сделала мне такой подарок... – И рассказал, что произошло на кладбище.
– И, конечно же, – проворчал Шиндлер, – вы прямо так его и схватили?
– Нет. Я вытащил его за колечко спускового крючка, потом завернул в носовой платок. Впрочем, я буду сильно удивлен, если вы найдете хоть какие-нибудь отпечатки пальцев. Чтобы выполнить эту небольшую работу, госпожа Гуленберг надевала перчатки, а мокрая земля должна была уничтожить немало следов, даже если бы никто не позаботился об этом раньше...
– Увидим! Бесспорно, вы оказали нам большую услугу, но теперь вам придется давать показания: кроме вас, никто не видел, как она зарывала оружие...
– Вы хотите сказать, что ее слово будет против моего? Не вижу в этом никакого для себя неудобства. Вот только я все время задаю себе один вопрос...
– Держу пари, я задаю себе тот же самый вопрос! Где был спрятан этот пистолет после убийства советника Голоцени? Остановив машину, мы прочесали все ее нутро частым гребнем, а оружие – не тот предмет, который частый гребень пропустит...
– Но тех, кто сидел в машине, вы ведь не обыскивали?
Шофера – да. Что касается баронессы, она вручила нам свою муфту и свою сумочку. И даже сняла меховое манто, чтобы показать нам: под таким облегающим платьем, какое было на ней, невозможно было хоть что-то спрятать.
– И все же где-то он должен был лежать, ведь эти люди не готовились специально к встрече с полицией. Или же Солманский все время держал его при себе, а это означает, что он у вас под носом встречался со своей сестрой...
Круглое, полное лицо австрийца внезапно сморщилось. Шиндлеру определенно не поправились слова Морозини «под вашим носом».
– Есть еще одна возможность, – проворчал он, – и именно на ней будет настаивать адвокат баронессы: кто докажет, что оружие закопали не вы? Как вы совершенно справедливо заметили, здесь ее слово будет действовать против вашего. Вдобавок вы – иностранец!
– Можно подумать, она не иностранка!
– Она – полька, а часть Польши входила в Австро-Венгерскую империю.
Альдо почувствовал, что им овладевает гнев:
– И вы полагаете, что в Варшаве испытывают к вам за это благодарность? Не больше, чем мы, венецианцы, землю которых вы захватили в нарушение всяких международных прав! Мне тоже пришлось испытать во время войны ваше тюремное гостеприимство. Так что мы играем на равных. Тем более что настоящее имя ее брата – Орчаков и он – русский. Честь имею кланяться, господин начальник полиции!
Князь подхватил брошенную им на стул шляпу, резким движением нахлобучил ее на голову и бросился к двери, однако, уже распахнув ее, спохватился:
– Не забудьте, что я сидел в машине графини фон Адлерштейн, когда убивали ее кузена, и она может за меня поручиться! И еще позвольте дать вам совет: если будете писать господину Уоррену, попросите его разъяснить вам, как полагается вести расследования! Вам это не помешает!
– Зря ты ему это высказал, – заметил Адальбер, когда Альдо вернулся в гостиницу. – Он уже и так не слишком нас любит, и, если бы не то, что мы вхожи в Рудольфскроне, возможно, у нас даже были бы неприятности...
– ...только этого недоставало! – проворчал Морозини. – Слушай, приятель, ты можешь делать все, что тебе угодно, но я отвечу на вопросы судебного следователя, или как там его называют в этих местах, распрощаюсь с дамами и возвращаюсь в Венецию! А оттуда попробую выудить Симона!
– О, мне тоже не улыбается здесь застрять! Здесь слишком гнусная атмосфера. Но, что касается наших прекрасных дам, не мы простимся первыми. У меня здесь приглашение на завтрашний ужин, – прибавил он, доставая из кармана изящную гравированную карточку. – Как ты можешь убедиться, это почти официальный прием... и в парадной одежде! Здесь есть еще менее торжественная записка, извещающая нас, что дамы по настоянию «эрцгерцогини» решили вернуться в Вену!
– По настоянию Эльзы? О боже! – простонал Морозини. – Я сказал ей, что должен вернуться в столицу, чтобы закончить лечение! Ставлю десять против одного, что она попросит меня ехать вместе с ней!
– Думаю, здесь ты ошибаешься. Напротив, графиня хочет оставить тебе лазейку. Иначе к чему затевать парадный ужин?
– Напомнить тебе, что Эльза говорила об ужине по случаю помолвки? А я вовсе не хочу быть помолвленным! Эльза моих лет или почти моих, и, как она ни трогательна, я не собираюсь на ней жениться. Если уж я женюсь, так для того, чтобы иметь детей!
– Женишься на утробе, как говаривал Наполеон? Как это романтично и как приятно, должно быть, услышать такое влюбленной женщине! – насмешливо произнес Адальбер. – Однако, по-моему, тебе нечего опасаться. Ей нужен некий Франц Рудигер, а ты ведь не собираешься менять имя?.. Впрочем, я зайду перемолвиться об этом словечком с Лизой, узнаю, как нам себя вести и...
– Никуда ты не пойдешь! Для этого существует телефон! Ведь так намного удобнее, разве нет? Особенно в дождливую погоду!
При виде грозной физиономии друга Адальбер еще шире заулыбался.
– А почему ты не хочешь, чтобы я туда пошел? Можно подумать, тебе это неприятно.
