Серебряный лебедь - Лампитт Дина (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Он очень понравился аббату, и, когда его принимали в братство, тот дал ему особое имя. Но сейчас Маленького Монаха уже никто так не называл, кроме нового высокого и худого аббата, который оказался нехорошим и жестоким человеком.
Что могло быть лучше, чем спокойно сидеть у мельницы и из-под широкополой соломенной шляпы смотреть на воду, текущую на колесо и превращающуюся в пену?
— Брат мой, брат мой! Чем ты занят? — обычно грубо прерывали его уединение.
Но у Маленького Монаха не было объяснения, почему его так тянуло смотреть на воду, на копошащихся маленьких гусят… Приходилось снова вставать на ноги, возвращаться в монастырь и заниматься дойкой коров, уборкой двора и всеми теми тысячами дел, которые заполняли его тихие и ничего не значащие дни.
И даже сейчас, в свое свободное время, неслышно совершая молитву, он иногда оглядывался, проверяя, не хочет ли его и здесь кто-нибудь побеспокоить, дать какое-нибудь поручение или просто занять другим делом. Но все было спокойно. Монастырь спал, молчаливо распростершись в беспросветной темноте. Однако он был прав — даже в этот час в церкви кто-то был. Маленький Монах обернулся, чтобы получше рассмотреть присутствующего, и его очки с толстыми стеклами отразили пламя свечи.
— Святой отец?
— Нет, это я, брат Аугустус. Что ты делаешь, Маленький Монах?
— Молюсь… и думаю.
В темноте послышался тихий смех.
— Думаешь, брат мой? О чем же ты думаешь?
— Не знаю, — вздохнул он в ответ. — О том времени, которое не могу хорошо вспомнить. Ты не поймешь.
— Ты так полагаешь?
Когда-то, в то страшное время, когда произошло восстание 1715 года, брат Аугустус был якобитом. Он боролся самозабвенно и готов был вцепиться в горло всякому, кто пошел бы против него, а когда его имя попало в списки разыскиваемых, укрылся здесь, в тиши романтичного монастыря в Беркшире, стал набожным и толстым, и оба эти обстоятельства помогли всему миру забыть о нем.
— Ты считаешь, я не пойму, брат мой?
Но монах уже поднялся с колен, бормоча что-то себе и всемогущему Господу. Пришло время убивать гусей. Брат Аугустус вдруг с нежностью посмотрел на него. Безобидный, приятный человек…
— Ты не знаешь, что значит убивать по-настоящему, — сказал брат Аугустус почти шепотом.
— О нет, знаю, — неожиданно ответил монах.
— Что ты знаешь?
— Это я виноват в том, что она утопилась в колодце. Дин-дон, моя бедная девочка! Но я не могу вспомнить, кто она. Брат Аугустус, я не могу вспомнить, кто она.
И толстяк остался стоять, глядя вслед Маленькому Монаху, который отправился резать гусей.
Даже для английского климата Рождество выдалось холодным. И Джозефу, хотя и довольно сильно опирающемуся на свою трость, поручили собственноручно принести апельсинов для празднования Крещения.
— Ты старый? — спросила его внучка Пернел.
— Конечно, черт возьми! Разве не видно?
— И да, и нет. Ты замечательно выглядишь в своем наряде.
Она была такой, что лучшего и желать нельзя. Смышленой, потому что рождена дочерью Тэмсин Миссет, Сары, — Гарнет женился на дочери одной из самых старых и знаменитых семей якобитов, — красивой, потому что унаследовала чистые глаза Сибеллы и темные роскошные волосы миссис Миссет, преданной, поскольку в ее груди билось честное сердце Мэтью Бенистера, а в жилах текла смелая кровь Майкла Миссета, и таинственной — в девочке было что-то и от рода Фитсховардов с их темной мистикой.
— Ты говоришь, как взрослая. Что ты знаешь о тех далеких днях и о великом щеголе Джозефе Гейдже?
Идя рядом с внучкой, он положил руку на ее густые черные волосы, мечтая о том, чтобы она запомнила его, мечтая воссоздать для нее свой прежний образ, предстать перед ней таким, каким был в глазах всего модного лондонского общества.
— Я знаю только то, что рассказывали мама и папа. Что ты был самым ловким обманщиком в Европе, мог принять любой облик, как угодно изменить свою внешность. А еще я знаю, как ты и бабушка Тэмсин участвовали в самом увлекательном похищении всех времен. Это было ночью, шел сильный снег, и вы вызволили из монастыря заключенную там принцессу Клементину ее и переправили к королю Джеймсу.
Ее глаза горели, когда она рассказывала ему эти истории о его же собственных похождениях, которые с каждым разом все больше приукрашивались и обрастали новыми подробностями.
— Дедушка?
— Что, моя маленькая мышка?
— А это все и вправду с тобой случалось?
— Да, и не только это. Ты слышала историю о том, как я уехал из Англии без гроша в кармане и как твой отец, Черномазый и я сам жили на хлебе и воде во время всего нашего пути в Испанию?
— Да, и о том, что ты понравился королю за свою храбрость, а королеве — за свою обходительность так сильно, что они подарили тебе серебряный рудник, и ты стал самым богатым человеком в Испании.
Джозеф улыбнулся. Да, удивительной была его жизнь! И все-таки даже теперь приходится кое за что расплачиваться. Его жена умерла в неполные девятнадцать лет, отцом его ребенка был Мэтью Бенистер. Но Джозеф держал это в тайне — Гарнет ни мгновения не сомневался в том, что он настоящий Гейдж. А когда в семье подшучивали над его глубокими голубыми глазами и вьющимися волосами, Джозеф улыбался и говорил, что эти черты сын унаследовал от Фитсховардов, чей род начался от колдуна, известного под именем доктора Захария. Да ведь это, в конце концов, было правдой.
— Ты опять мечтаешь, — обиделась на него внучка. — В твоих больших кошачьих глазах появилось какое-то далекое выражение.
Девочка подпрыгнула и попыталась поцеловать деда в щеку. Она любила его больше всех на свете — больше родителей, больше своих младших братьев-близнецов. Мальчики были так похожи, что только Сара Гейдж могла различать их. Она любила его даже больше Черномазого, который сейчас дремал на солнышке, похожий на большую старую собаку.
Изящная рука, украшенная сверкающим изумрудом, слегка шлепнула ее, и Джозеф воскликнул:
— Проклятие, ты же помяла мой галстук! Глупенькая!
Но он хотел сказать вовсе не это и взял ее на руки.
— Я люблю тебя, дедушка, — шумно выдохнула она ему в ухо. — Ты ведь еще не собираешься умирать, правда?
— Скорее всего, нет, — ответил Джозеф, разбудил негра и передал ему, еще зевающему, девочку. — Я слишком стар, чтобы носить детей на руках. — Он пытался казаться сердитым, но не смог сохранить серьезность, когда Пернел добавила:
— Да и вообще, знаменитым щеголям негоже появляться на улице в обществе сопливых детей. Это портит их репутацию.
И все трое разразились оглушительным смехом.
Мелиор Мэри не верила своим глазам. Митчел стоял на коленях перед молодым человеком, вошедшим в небольшой холл замка Саттон, частично скрытый от тусклого света камина. Стоя на коленях, шотландец снова и снова, как молитву, повторял слова: «Мой Прионнса, мой Прионнса!» И более того, произнося их, всхлипывал и трясся с головы до ног от переполнявших его эмоций. В воздухе чувствовались почти осязаемое напряжение и патетика.
— Что происходит?
Она была испугана, почувствовав, что ей грозит какая-то опасность. Даже то, как стоял незнакомец — тихо и спокойно, — заставило ее сердце бешено биться от ощущения того, что, возможно, пришло время, когда она снова, после стольких одиноких лет, сможет отдать свое гордое сердце мужчине.
— Кто вы такой?
Мелиор Мэри поняла, что вопрос прозвучал грубо, но нервное напряжение было слишком велико, чтобы подумать об этом заранее. Однако, казалось, он вовсе не обиделся, потому что из темноты послышался приглушенный смех.
— Ну, отвечайте!
Мужчина сделал шаг вперед, и у нее занялось дыхание. Перед ней стоял тот, кому она поклялась служить вечно, человек, который лишь благодаря своему имени мог распоряжаться ею до самой ее смерти. Мелиор Мэри присела так низко, что колени коснулись пола, и не стала подниматься. Наконец-то в замок Саттон прибыл принц Чарльз Эдвард Стюарт.
Он снова тихо засмеялся и сказал:
