Рекенштейны - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер" (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
— Эта родственница, — сказал он, — друг детства компаньонки баронессы Зибах, молодой вдовы, принадлежащей к лучшему обществу. Бедная девушка, занимавшая эту должность, страдает глазами, что вынуждает ее к полному бездействию. По просьбе моей жены, вас рекомендовали и, так как вы отвечаете всем требованиям, то есть, так как вы музыкантша, достаточно сильны в живописи, чтобы помогать в случае надобности в рисовании, и говорите на разных языках, то баронесса согласилась вас взять. Жалованье очень хорошее, и обращение, как говорит кузина, не оставляет ничего желать.
— А где живет баронесса?
— Летом в своем поместье в Силезии, зиму, кажется, в Берлине. Но ведь этот вопрос второстепенный.
Лилия с минуту колебалась. В Берлине служил Танкред. Впрочем, это не важно, так как в таком обширном городе можно было прожить десять лет, не встретясь ни разу. И если бы даже он ее увидел, то не мог бы узнать. Итак, Лилия заключила условие, и было решено, что она уедет через две недели.
Грустная, но непоколебимая, молодая девушка делала необходимые приготовления к отъезду. Она не создавала себе иллюзий, так как хорошо знала, как горек трудовой хлеб и как много скорби и унижений ожидало ее.
Усердно помолясь над могилами отца и своей преданной наставницы, Лилия оставила Монако. Мрачная покорность судьбе наполняла ее душу. Прошлое умерло, будущее было темно, как грозовая туча.
После нескольких дней путешествия, невольно рассеявшего ее немного, что благотворно подействовало на ее настроение, Лилия приехала в поместье баронессы Зибах. Это был красивый, большой, комфортабельно устроенный дом, окруженный садом. Немного отдохнув и переменив туалет, молодая девушка сошла вниз, чтобы представиться баронессе.
Ее ввели в большой зал, выходящий на террасу. У стола, загроможденного книгами, журналами и мелкими дамскими рукоделиями, сидела красивая молодая женщина, лет двадцати трех, очень смуглая, отчасти итальянского типа; ее черные большие влажные глаза, полные огня, устремились с видимым удивлением на прелестное лицо новой компаньонки, которая поклонилась ей скромно, но с изящным благородством.
— Милости прошу, мадемуазель Берг. Мне говорили о вас много хорошего, — сказала приветливо баронесса. — Садитесь, пожалуйста, и побеседуем. Но я вижу, вы в трауре; вы лишились кого-нибудь из близких?
— Да, баронесса, я схоронила тетушку, воспитавшую меня, в ней я потеряла моего последнего друга, так как я круглая сирота.
— Как это печально! — промолвила с участием мадам Зибах; но заметив, что речь об этом производила тяжелое впечатление на молодую девушку, перевела разговор на искусство, литературу, поэзию, заявив при этом, что сама она отчасти поэтесса и собирается издать сборник баллад и народных песен.
— Надеюсь, что вы будете хорошо чувствовать себя здесь. У меня характер очень миролюбивый, и вы мне очень нравитесь, — присовокупила мадам Зибах со свойственной ей живостью. — Мне бы следовало дать вам отдохнуть сегодня, но мне так хочется услышать вашу игру на рояле, а потому я помучаю вас немножко, попрошу сыграть что-нибудь.
— Я не устала, баронесса, и буду очень счастлива, если мои слабые таланты удовлетворят вас, — отвечала Лилия с милой улыбкой. Простое приветливое обращение молодой женщины производило на нее самое приятное впечатление. Она так боялась, что к ней будут относиться, как к горничной.
Артистическая игра новой компаньонки вполне удовлетворила баронессу, и она объявила, смеясь, что если другие таланты ее таковы, как этот, то ей придется радоваться, что болезнь глаз заставила мадемуазель Генриетту Штребер оставить ее. Разговор был прерван приходом няни с сыном баронессы, мальчиком лет трех; вслед затем пошли пить чай на террасу.
Добрые отношения, установившиеся с первого вечера, улучшались с каждым днем. Молодая женщина становилась все более и более довольна, а Лилия, умная и проницательная, очень скоро поняла, чем она может ей нравиться.
Мадам Зибах была вспыльчива, капризна и страстна до крайности. Сверх того, у нее была мания считать себя артисткой по всем родам искусства, а между тем, как ветреная и светская женщина, она не имела терпения работать и подняться в чем бы то ни было выше посредственности. Она читала Лилии напыщенным тоном свои стихотворения, лишенные всякого таланта, сочиняла вальсы и фантазии, которые заимствовала целиком у разных композиторов; наконец, она рисовала по фарфору, по кости, по атласу и масляными красками множество вещей, предназначаемых для подарков бесчисленному множеству ее родных. Само собой разумеется, что такое обилие занятий лишало ее возможности посвящать хоть сколько-нибудь времени своему сыну.
Маленький Лотер был всегда предоставлен няне, и Лилия, любившая детей, занималась с ним и держала его у себя в комнате так долго, как только могла. Она взяла на себя также заготовление множества артистических работ, которые баронесса рассылала родственникам как свои собственные произведения. И все эти вещи были так мастерски исполнены, отличались таким вкусом и изяществом, что баронесса была в восторге.
— Право, милая мадемуазель Берг, вы так хорошо рисуете, что вашу работу нельзя отличить от моей, — заявила она с невозмутимой наивностью. — Если хотите, я обучу вас единственному искусству, которого вам недостает, — верховой езде, — присовокупила она весело.
— Благодарю вас, баронесса, я езжу верхом, и так как я привезла свою амазонку, то могу сопровождать вас в ваших прогулках, если желаете, — отвечала Лилия, улыбаясь.
— Вы волшебница! Но скажите, пожалуйста, как ваше имя?
— Меня зовут Нора.
Лилия в своем паспорте выставила свое второе имя.
— Какое хорошенькое имя; я так и буду называть вас. И с завтрашнего дня мы начнем ездить верхом.
Около месяца прошло в полном довольстве для Лилии. Баронесса была действительно добра к ней, относилась к ней как к равной, и так как жалованье было хорошее, то молодая девушка решила его откладывать, рассчитывая накопить достаточную сумму, чтобы жить скромно во флигеле своего дома, хотя бедно, но независимо. Одно в баронессе было несимпатично Лилии: это ее имя — Элеонора. Оно было ей неприятно по воспоминанию о ненавистном утре на другой день ее свадьбы, и когда она в первый раз услышала, что баронессу зовут Элеонорой, она подумала, не та ли эта, которую любил Танкред, но тотчас отбросила такое предположение, находя его смешным.
Однажды мадам Зибах совершенно неожиданно объявила, что она страшно соскучилась в этой глуши и намеревается вернуться в Берлин. Сборы были очень быстры, и несколько дней спустя баронесса и Лилия поселились в прелестной вилле неподалеку от города. Этот кокетливый домик, с двумя башнями по бокам, был окружен садом и отделялся от шоссе высокой бронзовой решеткой.
На другой день их приезда мадам Зибах велела оседлать верховых лошадей.
— Поедемте, мадемуазель Нора, я покажу вам окрестности, — сказала она. — Мы можем совершать такие прогулки в течение еще нескольких дней, а как только узнают от моего отца, что я приехала, так и посыплются визиты, и тогда прощай покой и свобода.
День был великолепный, но слишком жаркий, и Лилия находила весьма странной прогулку в самый полдень. С полчаса времени они ехали молча, как вдруг на дороге показалось облако пыли, быстро приближаясь и отражая блеск чего-то металлического.
Баронесса внимательно всматривалась и вдруг сильно покраснела и пустила лошадь в галоп. Лилия поспешила за ней и вскоре увидела, что всадник, едущий к ним навстречу, был офицер в кирасирской форме. Приблизясь на несколько шагов, он осадил лошадь, пущенную во весь опор, и, приложив руку к козырьку, крикнул радостно:
— Здравствуйте, кузина!
В то же время лошадь Лилии поднялась на дыбки с такой горячностью, что это привлекло внимание офицера на другую амазонку, и он протянул руку, чтобы схватить лошадь за узду; но наездница уже усмирила своего коня. И, заставив его описать полукруг, устранила надобность в помощи.
