Чудо в аббатстве - Карр Филиппа (книги без сокращений .TXT) 📗

— Моя бедная печальная Дамаск!

— Я еще не твоя собственность.

— Я предан тебе и твоей матери. Эти владения были переданы мне. Я не мог лишить вас их. Так что этот брак кажется наилучшим разрешением вопроса.

— Ты всегда можешь их отобрать.

— Но думаю, что это будет позволено. Я делаю то, что, по моему мнению, лучше всего для остальных.

— А если бы я согласилась выйти за тебя замуж? Что тогда?

Я видела, как блеснули его глаза. На какой-то момент опять появилась звериная маска.

— Ты знаешь мои чувства к тебе. — Он шагнул ко мне.

Я отстранила его.

— Не забывай, что ты жених, — резко сказала я и в упор посмотрела на него. — Скажи, кто выдал отца? Он сжал кулаки:

— Хотел бы я это знать.

— Кто-то предал его, и я не допущу, чтобы об этом забыли, и не успокоюсь, пока не узнаю, кто сделал это.

Саймон протянул мне руку. Я посмотрела на нее.

— Я хочу заключить с тобой союз. Мы оба попытаемся узнать, кто лишил этот дом счастья и принес смерть лучшему человеку на земле.

Слезы брызнули из моих глаз. Саймон смотрел на меня с нежностью, и на мгновение я пожалела, что подозревала его.

Я повернулась и убежала обратно в свою комнату. Я не могла спуститься в зал к обеду. Матушка прислала мне куриную ножку и кусок кукурузного хлеба, который я очень любила. Но я не могла есть, а когда, наконец, заснула, — думаю, матушка влила в вино немного своего настоя, — мне приснился Саймон Кейсман. У него была лисья морда, и во сне он показался мне дьяволом.

Меня разрывали сомнения. Матушка и Саймон были добры ко мне. Она поила меня успокаивающими настоями и приказывала готовить мои любимые кушанья. Саймон был терпелив и никогда не навязывал своего общества. Иногда я чувствовала, что он наблюдает за мной, и, когда наши глаза встречались, его взгляд сразу становился нежным, будто теперь он относился ко мне, как к горячо любимой дочери.

Мне казалось, что я этого не вынесу.

Предполагалось, что свадебная церемония будет скромной. Хотя отец умер не так давно, вся прислуга уже поняла, что Саймон Кейсман — хозяин.

Я не могла стряхнуть с себя оцепенение. Все же скоро я должна буду принять решение. Но сейчас я была слишком потрясена, чтобы что-то делать, я могла лишь равнодушно лежать и верить, что с течением времени мое горе притупится и я пойму, как мне устроить свою жизнь.

Временами ко мне приходила мысль уехать к Кейт. Но я не хотела злоупотреблять гостеприимством лорда Ремуса. Я знала, что с момента обвинения отца мое присутствие немного тревожило мужа Кейт.

Но, я знала, Кейт одержала бы верх, если бы я пожелала приехать. Дело было в другом. Каждый вечер с наступлением сумерек через потайную дверь я пробиралась на Аббатское кладбище к могиле отца. Розмарин, посаженный мною, прижился. Я часто думала, что буду бояться, если мне придется в сумерках идти вдоль стен Аббатства, призрачных в вечерних тенях, потом среди могил давно умерших монахов. Но там покоилась дорогая для меня голова, и я не боялась, во мне появилась уверенность, что мертвые защищают тех, кого любили, и я чувствовала, что отец не даст меня в обиду.

Я жила этими посещениями кладбища. По дороге к Аббатству я вспоминала дни, когда мы с Кейт пробирались через потайную дверь, чтобы встретиться с Бруно. Я все время думала о нем и очень хотела снова увидеть его.

Я размышляла о своих чувствах к Бруно. Это как-то отвлекало меня от настоящих переживаний. Я сравнивала чувства, которые он вызывал во мне, с любовью к отцу. Я знала об отце все. Я знала, во что он верит, потому что он открыто говорил мне об этом. Я угадывала его мнение по любому вопросу еще прежде, чем он произносил его вслух. Потеря его была равносильна потере части меня самой. Но Бруно? Что мне было известно о Бруно? Очень мало. Я никогда не понимала его. Казалось, Бруно окружен завесой. Никто не знал, о чем он думает. Возможно, на него сильно повлияло то, что в течение многих лет он считал себя сверхчеловеком, специально посланным в мир, был уверен в своей святости. Потом признание Кезаи и Амброуза, и кровавые события вслед за этим, разорение аббатства Святого Бруно… как все это подействовало на него? Ведь он почти не заметил происшедшего. Только отверг признание тех, кто объявил себя его родителями. Он был замкнут, никогда ни с кем не откровенничал, казалось, он не принадлежит этому миру. Но его надменность, его вспышки гнева были совсем мирские. Я вспомнила брата Иоана, рассказавшего, как Святое Дитя поймали с пирожками, которые тот стащил с кухни и соврал, когда его в этом обвинили.

Я чувствовала себя потерянной и сбитой с толку в те дни. Руперту тоже было не по себе. Он не знал, что ждет его в будущем. Он любил землю. Я помню, как он возвращался с полей радостный, потому что урожай успели собрать до дождя. Работники его любили: он был хорошим хозяином и прекрасно знал то, что просил выполнить их. Вместе с ними он молотил цепом на гумне, я видела его просеивающим зерно в плоской корзине. Но мои самые яркие воспоминания относятся ко времени зимних окотов, когда Руперт, спасая маленьких ягнят, нянчил и кормил их. Сеять и жать, выращивать урожай, продавать излишки — вот занятие для Руперта. Иного он не мог себе и представить.

Однажды, когда я возвращалась с кладбища, меня кто-то позвал. Это был Руперт.

— Дамаск, — окликнул он, догоняя меня, — ты не должна выходить из дома в такой час.

— Я буду выходить, когда захочу, — отрезала я.

— Это небезопасно, Дамаск. Вокруг бродят грабители.

— Я не боюсь их.

— Но это опасно.

Я отвернулась, а он сказал:

— Дамаск, не уходи. Я хочу поговорить с тобой.

— Я слушаю тебя.

— Я часто думаю о будущем. Что будет со всеми нами?

— Поживем — увидим.

— Грядут перемены. У нас новый хозяин в доме.

— До сих пор изменений было мало, но, несомненно, они наступят после свадьбы.

— И что потом, Дамаск? Я много лет работал для твоего отца. Он обещал, что настанет день — и часть земель, которые я обрабатывал, станут моими. Он, конечно, надеялся, что мы поженимся, — проговорил с сожалением Руперт.

Я поспешно ответила:

— Отец понимал, что браки совершаются только между теми, кто любит друг друга. Он первый сказал бы, что каждый должен добровольно вступать в этот союз.