У дьявола в плену - Рэнни Карен (книги txt) 📗
– После того как они пичкали его наркотиками в течение нескольких дней, они переставали давать ему опиум три дня, а один раз они заставили его ждать неделю. Его трясло, у него появлялись видения, а потом его начинало рвать. После этого он просто лежал, свернувшись, в углу. Иногда он умолял их позволить ему умереть, но у них на уме было совсем другое.
– Что произошло потом?
Джим отвернулся к окну, и Давина подозревала, что он видит не мелькавший за окном пейзаж, а то, что происходило в тюрьме в Китае.
– Они поставили его перед выбором: опиум против одного из его людей. Если он согласится, они снова дадут ему попробовать вкус опиума. Он пытался держаться. Его тело сотрясала страшная дрожь, он корчился в конвульсиях и кричал на них, и я понимал, что его муки ужасны.
– И он выбрал опиум?
Джим опустил глаза.
– Два раза. В самом начале. Больше никогда. Я не знаю, как ему это удалось, но больше он не сдал ни одного из своих людей.
– А я знаю как, – вздохнула Давина.
Джим посмотрел на нее с любопытством, но она не сказала ему о шрамах на ладонях Маршалла. Неужели он нашел гвоздь и вонзал его в собственную плоть до тех пор, пока физическая боль не облегчала его страданий отломки?.. Она закрыла глаза и откинулась на подушки сиденья.
Джим, однако, еще не закончил свой рассказ.
– После этого он ни разу не сдался, но, я думаю, он не простил себя за тех, кто умер по его вине. Их призраки оп и видит.
– Спасибо, Джим.
Давина открыла небольшое окошко за спиной Джима и Норы и крикнула кучеру:
– Не мог бы ты подстегнуть лошадей, чтобы мы скорее доехали?
Давина видела этого кучера в первый раз, но он, как и все служащие Эмброуза, был с ней почтителен.
– Уже темнеет, ваше сиятельство, а дорога здесь не очень хорошая. Если какая-нибудь из лошадей, не дай Бог, сломает ногу, мы вообще не доберемся до Эмброуза.
Против этого возразить было нечего, поэтому Давине оставалось лишь желать, чтобы их карета каким-то магическим способом перенеслась в Эмброуз по воздуху.
Ее взгляд упал на маленькое зеркальце, прикрепленное к ящичку сбоку от нее. Заглянув в него, она увидела, что она страшно бледна, а в глазах плескался страх.
Открыв ящичек, она сдвинула в сторону визитные карточки и посмотрела на лежавшие на дне часы. С того момента, как они покинули Эдинбург, прошло всего двадцать минут, а ей показалось, что пролетела вечность.
До Эмброуза было еще далеко.
«Господи, сделай так, чтобы с ним все было в порядке. Прости меня, Боже, за то, что я покинула его. Прости меня за то, что гордость не позволила мне остаться с ним…»
Когда они приедут в Эмброуз, она помчится в библиотеку, встанет перед ним на колени и возьмет его руки в свои. Если понадобится, она одной силой воли заставит его оставаться в реальном мире.
А миссис Мюррей заслуживает того, чтобы оказаться в аду. Почему этой женщине так хотелось отослать Маршалла подальше от Эмброуза? Потому что между ни ми уже не было тех отношений, которые были в прошлом? Неужели миссис Мюррей также ревновала Давину к Маршаллу, как Давина ревновала к нему экономку?
Что ей делать? Как она может их остановить? Надо взять себя в руки, приказала она себе. Она – графиня Лорн. Она найдет способ. Гэрроу Росс уже не обладает такой властью над Маршаллом, как она. Она должна укрепить свой авторитет. Это зависит только от нее.
И от нее зависит спасение Маршалла.
Глава 25
Потребовались четыре дюжих молодца, чтобы затолкать его в карету. Несмотря на то что Маршалл был в бреду, он понимал, что происходит что-то ненормальное. Когда в прошлом у него возникало подобное чувство, он всегда к нему прислушивался, и теперешняя ситуация не была исключением.
Когда Маршалл сопротивлялся, ему показалось, что он слышит протестующие крики Джейкобса, однако никто даже не пытался прийти ему на помощь. Спустя несколько минут его утихомирили и посадили в карету.
Он не знал, куда его собираются везти. Со времен Китая его еще никто не заставлял делать чего-либо против его воли. Неожиданно – словно это было напоминанием – напротив него в карете оказался Питер. Рядом с ним был Мэтью.
Ладонь левой руки Маршалла вдруг начала дергаться, и ему захотелось, чтобы боль стала невыносимой – заслуженное наказание за их смерть.
Он прислонился затылком к спинке сиденья и в какой-то момент – это, должно быть, была вспышка сознания – он понял, что перед ним не Питер и Мэтью, а двое дюжих молодцов с угрюмыми лицами, совсем недавно заталкивавших его в карету. У одного через все лицо проходил шрам, другой почему-то прикрывал ладонью нос. Они, наверное, удивлялись, как они здесь оказались и почему хозяин Эмброуза граф Лорн связан по рукам и ногам, словно рождественский гусь.
Если бы Маршалл мог говорить, он сказал бы им, что не держит на них зла за их действия. Они, в конце концов, представления не имели, каким ужасом было для него заключение в тюрьму…
Карету сильно трясло, и он почувствовал, что его начинает подташнивать. А может, это от того, что он уже несколько дней ничего не ел. Когда это было в последний раз? Это была единственная здравая мысль перед тем, как карета остановилась и его из нее извлекли.
Перед ним было здание, которого он никогда прежде не видел, но дальше его мысль оборвалась, и он потерял сознание. Спустя мгновение он очнулся и почувствовал, что его ведут – скорее, волокут – внутрь этого здания.
Странные, гулкие голоса окружали его, пока его поднимали по нескольким лестницам. Он услышал слово «Эмброуз», а потом кто-то к нему обратился, но вопрос затерялся где-то в глубине сознания.
Его положили на кровать и оставили одного. Кругом была тишина. Единственным звуком, который он услышал, был скрип ключа, поворачиваемого в замке. Значит, он опять стал заключенным.
«Боже милосердный, дай мне умереть».
На мгновение ему удалось воскресить в памяти образ Давины. Она стояла рядом и, склонившись над ним, нежно гладила его лоб. Он любил ее. Любил всей душой и всем сердцем.
Потом все озарилось голубым и белым светом, затем превратилось в окрашенный фиолетовыми оттенками туман. А потом не стало ничего.
Прошло бесконечно долгое время, пока они добрались до Эмброуза. Поездка оказалась более длительной, чем три недели назад, когда она уезжала в Эдинбург.
Давина вышла из кареты еще до того, как ей помог лакей, взбежала по ступеням парадного входа в Эмброуз, одним махом преодолела ступени лестницы, промчалась по коридору и остановилась перед апартаментами Маршалла.
Дверь была закрыта. Она начала стучать обоими кулаками, пока к ней не подошел слуга.
– Дверь заперта, ваше сиятельство. Принести вам ключ?
– Да, – ответила она. – А по дороге спросите миссис Мюррей, как она посмела запереть моего мужа в его комнате?! – Она глубоко вдохнула. – Впрочем, не надо. Пусть миссис Мюррей придет сюда, и я сама ее об этом спрошу.
У слуги был такой вид, будто он разрывается на две части. Наконец он сказал:
– Извините, ваше сиятельство, но миссис Мюррей нет. И графа тоже здесь нет.
– Где же они?
Как странно, что ее голос звучит так спокойно.
Она приложила обе ладони к дверям апартаментов и была удивлена, что дерево такое теплое. А может быть, это у нее руки холодные?
– Я не знаю, где миссис Мюррей, ваше сиятельство. Она уехала в карете сразу же после того, как они пришли и забрали графа.
– Кто пришел? Когда? Где он?
Слуга молчал, и она сердито спросила:
– Куда они его увезли?
Она уже не была такой спокойной. Ей хотелось кричать или медленно и с большим удовольствием разорвать миссис Мюррей на куски.
– Не знаю, ваше сиятельство, – сказал слуга, отступив в испуге.
– А я знаю.
Она обернулась и увидела, что Джим поднялся наверх вслед за ней. За ним шла Нора, которая вела, обняв за талию, дрожащую и плачущую молодую горничную.
