Царица без трона - Арсеньева Елена (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Медведь поднялся с четверенек на задние лапы и медленно двинулся на человека. Вот сейчас тот отведет назад руку с оружием и раскроется для стремительного толчка сильной звериной лапы. Человек рухнет на спину, и в то же время медведь ринется на него, свернет ему голову набок и в мгновенье ока раздерет ему грудь до самого сердца…
Но Димитрий ударил его рогатиной без замаха, одной только силой рук. Отточенные до остроты копий концы дерева вошли в горло и грудь зверя. Он забился, заклокотал кровью в горле – тут набежали загонщики, перехватили у царя рогатину, удерживая накрепко, а медведь все бился, глубже насаживая себя на рогульки…
Димитрий вышел из загородки, поднялся на крыльцо, оглянулся.
Стрельцы лежали на земле вповалку, вернее, стояли на коленях, отвешивая земной поклон. У всех были непокрытые головы: чубы мелись по земле, а зады торчали к небесам.
– Умны, ничего не скажешь! – растерянно сказал Димитрий, и вдруг ему стало до того смешно, что он сел на ступеньки и начал тихо хохотать. Но посмотрел опять на этих коленопреклоненных, вспомнил про Андрюшку Шеферединова, предателя, – и вновь зашевелилась в груди досада, словно лютая змеища.
– Доколе вы будете смуты заводить и причинять беды своей земле? – спросил, не скрывая злобы. – Она и так исстрадалась; что же, вы хотите довести страну до конечного разорения, пытаясь свергнуть государя, при котором она наконец-то успокоилась? Вспомните Годунова и его наемников, как они истребили знатные роды в земле нашей и овладели неправедно царским престолом. Какую кару земля понесла! Меня одного сохранил Бог и избавил от смертоносных козней, а вы ищете меня погубить, всякими способами стараетесь произвести измену. В чем вы можете обвинить меня, спрашиваю я вас? Вы продолжаете уже второй год твердить, что я не истинный Димитрий; но обличите меня – и тогда вольны будете лишить меня жизни. Моя мать, ее братья, Богдан Бельский свидетели, как все со мной происходило Божьим промыслом и человеческим исполнением. Как могло статься, чтобы кто-нибудь, не будучи истинным царем, овладел таким могущественным государством без воли народа? Бог не допустил бы этого. Я жизнь свою ставил в опасность не ради своего возвышения, а затем, чтобы избавить от бед народ, впавший в крайнюю нищету и неволю под управою и гнетом гнусных изменников. Меня к стезе моей призвал Божий перст! Могучая рука Провидения помогла мне овладеть тем, что мне принадлежит по праву. И вот я вас спрашиваю: зачем вы зло умышляете на меня? Говорите прямо, говорите свободно предо мною: за что вы меня извести хотите?
Какое-то время царила тишина. Пахло свежей медвежьей кровью, пахло страхом и ненавистью. Потом воздетые к небу зады зашевелились, люди начали подниматься. Введенные во двор Басмановым и верные ему стрельцы ощетинились алебардами, но Димитрий махнул рукой – и оружие было опущено.
– Навел ты на нас иноземцев! – вдруг выкрикнул какой-то молодой стрелец, но тотчас ошалел от собственной храбрости и примолк.
Однако начало было положено. Дерзость ведь заразительна – так же, как и трусость.
– Навел-таки! – поддержал его и другой стрелец – постарше, поосновательнее первого крикуна. И он не кричал, а словно бы мягко укорял царя.
– Наше государство долго было для Европы заповедною и дикою землею. Говорят про нас, что даже птицам трудно было сюда летать, – проговорил Димитрий. – Мол, по улицам у нас медведи ходят и на людей кидаются. А много вы медведей видели в жизни своей? Небось только вон того. – Он небрежно кивнул на еще дымящуюся кровью тушу зверя и продолжил: – Вспомните, ведь если какой торговец приезжал сюда, то не иначе как принятый на царское имя, и ехал он за приставами. А теперь даже мелким шинкарям въезд открыт. Чем это неладно? От торговли страна богатеет и людям веселее живется. Я не хочу никого стеснять, мои владения для всех во всем должны быть свободны!
– А ляхи, коих ты сюда без счета нагнал? – вмешался третий стрелец. – Знаешь, какие слухи ходят о том, что ты им посулил отдать? Всю страну разграбишь…
– Знаешь загадку: ног нет, а ходят, кулаков нет, а наповал бьют? – спросил Димитрий.
– Не, не знаю, – растерялся стрелец. – А что это?
– Слухи! – усмехнулся Димитрий. – Те самые, которым ты веришь. Тошно на вас смотреть: мужики, а, словно старые бабы, занимаетесь лжами, баснями и сказками. Ну назови хоть одну волость, хоть одно княжество, которое я ляхам отдал! Молчишь, потому тут и сказать нечего. Ни пяди русской земли я никому не отдал и отдавать не собираюсь. И вот что еще… Сам посуди: пришел я в Польшу нищ и наг, а ушел оттуда с огромным войском. На чьи деньги это все было устроено? На ляшские, верно? То есть пока что я с Польши потянул немало, а не она с меня. Ну а что сулил им много… Так ведь на то поговорка есть: пока тонут, топор сулят, а как вытащат, топорища жаль.
Стрельцы засмеялись. Это было им понятно: пообещать, но не выполнить, особенно если речь идет о ненавистных ляхах. Да этот царь не так прост, как кажется! Такой царь им по нраву.
Димитрий же в это мгновение порадовался собственной предусмотрительности, что не взял на нынешнюю встречу со стрельцами никого из своих польских друзей. Вообще из иноземцев был только Маржерет со своими алебардщиками, а на них можно положиться: будут немы как могила. Прежде всего потому, что понимают только пяток-другой русских слов, не больше: «Стреляй! Коли! Смирно! Отставить!» – ну и всякое такое.
– Говорят, польской девке несметные богатства шлешь! Еретичке, богоотступнице! – донесся новый выкрик, и тут собравшиеся могли заметить, что глаза царя впервые блеснули гневом.
– Отчего ж это она богоотступница? Она от своего латинского Бога не отступила, сохранила веру в него. Вот когда приедет и примет нашу веру… А между тем я убежден, что латинская вера такая же, как наша. Латины ведь тоже во Христа веруют.
Еще кто-то открыл рот, желая прервать царя, но Димитрий не собирался углубляться в церковные догматы.
– А что до подарков… – сказал задумчиво, переводя разговор подальше от опасных поворотов. – Она ведь невеста моя. Вот вы небось на ярмарке своей невесте купите и бусы, и колечко, и серьги, и яблочко наливное, и пряник-медовик. Ну и я своей невесте шлю подарки. Только, братцы, уж не взыщите – кесарю кесарево… – И он развел руками с таким потешным выражением, что стрельцы засмеялись. Ну нельзя же, в самом деле, взыскивать с государя за то, что он не покупает своей невесте дешевые бусы на ярмарке!
– А вот еще что сказать хочу… – заторопился тот стрелец, который говорил основательнее всех. – Сказывают знающие люди, ты нас хочешь в чужие земли вести воевать. Это отчего ж? Мы на это не согласны – Бог весть где головы складывать!
– А на что ж вы, господа служилые люди, согласны? – сладким голосом вопросил Димитрий. – На печи лежать да чтоб баба под боком? Сладко есть, хмельно пить? И против царя своего бунты бунтовать? На сие вы согласны? А ведь это участь крестьянушек, а не служилых. Вспомните, как в народе сказано: кто с дерева убился? – бортник; кто в реке утонул? – рыболов; кто в поле лежит? – служилый человек… Судьбина ваша такова – в поле лечь во славу отечества. В чужом поле – во славу своего отечества. Да, поведу вас воевать! Татарию воевать, это уж непременно. Завоюю Азов, освобожу от турок Крым и возьму в плен татарского царя. Самое время ему у нас на цепи посидеть!
Стрельцы одобрительно зашумели. Они осмелели, разошлись, из толпы слышались еще какие-то вопросы, но Димитрий непрестанно ловил на себе тревожные взгляды Басманова и Маржерета и понимал, что игру со стрельцами пора заканчивать. Он приободрил их, внушил доверие к себе – но довольно. Теперь пора вернуться к тому, ради чего он их тут всех собрал.
– Но будет болтать, – сказал он с неожиданной суровостью, ощущая, как с каждым его словом никнут головы стрельцов, испугавшихся суровости того, кто только что с ними говорил как добрый брат, а теперь взял тон непреклонного отца. – Вижу я: что бы ни говорил, что бы ни делал – вам все не по нраву. Взятки запретил судейским брать – плохо! Помещики крестьян лишаются, если не кормят их, – плохо! Сам лично челобитчиков принимаю, никого не гнушаюсь – плохо! Даже, видать, то плохо, что с вами тут говорю. Надобно было отдать вас на расправу и казнь, как мятежников.
