Ночные тайны королев - Бенцони Жюльетта (книги TXT) 📗

Впрочем, вернуться ему пришлось довольно скоро, уже летом, ибо его единомышленники решили, что наступил подходящий момент для завершения борьбы с Милославскими.

Не понимавшая, а вернее сказать – не желавшая понимать, что происходит, царица Евдокия была счастлива тем, что ее «ненаглядный лапушка» приехал в Преображенское и вновь ночует с ней в одной постели. Опасность, грозившая Петру со стороны коварной регентши, вовсе не принималась Евдокией (Авдотьей, как называла невестку Наталья Кирилловна) во внимание.

– Бог с вами, что вы такое говорите! – безмятежно отмахивалась она от родных братьев, пытавшихся вразумить ее. – Царь – особа священная. Никто на него руку поднять не посмеет, потому что рука та сразу же отсохнет, а потом и гром небесный святотатца поразит.

Однако же Софья, по всему судя, кары небесной не боялась. В 1689 году Петру минуло семнадцать, и он имел полное право отобрать у сестры регентство. Зная, как сильно влияют на молодого царя Наталья Кирилловна, ее брат Лев Нарышкин и (что было особенно обидно для царевны!) любимый двоюродный брат Василия Голицына Борис, она ожидала со стороны Петра всяческих для себя неприятностей – ибо люди, его окружавшие, являлись ее заклятыми врагами.

Чтобы уберечься от заточения в монастырь или даже смерти, она попробовала венчаться на царство и сделаться «самодержицей». Верный ее слуга думный дьяк Федор Шакловитый, возглавлявший тогда стрелецкое войско, попытался уговорить своих подчиненных поддержать Софью, но стрельцы не согласились. Они прекрасно понимали, что Петр уже вошел в возраст и сможет отомстить.

Тогда Софья, обуреваемая страхом и жаждой власти, решилась самозванно именовать себя во всех официальных бумагах «самодержицей». Нарышкины возроптали; народ, которому, кажется, не очень нравилось, что им пытается единолично править представительница слабого пола, возмутился и пригрозил бунтом.

И Софья задумала убить брата. Задумала после того, как убедилась: договориться с ним будет невозможно. Упрям, своеволен и вспыльчив… как и она сама. Родственники все-таки.

…В июле в Кремле всегда устраивался крестный ход в день праздника явления Казанской Богоматери.

По обычаю в Успенском соборе служил литургию сам патриарх Иоаким при многочисленном стечении народа и в присутствии всего царского семейства: обоих царей, цариц и царевен. После обедни богомольцы стали поднимать кресты и иконы, и в числе первых царевна Софья Алексеевна взяла икону «О Тебе радуется».

Прежде царевны никогда не участвовали в крестных ходах, и такой поступок показался Петру явным доказательством стремления сестры царствовать и очень раздражил его.

– Неприлично тебе, сестра, идти с нами в крестный ход, искони женщины не участвовали в торжествах, – сказал Петр, хмурясь.

– Я и без твоего указу знаю, что мне прилично, – сухо ответила Софья и с образом прошла мимо брата.

Молодой царь вспыхнул, быстро покинул церковь, махнул рукой своему конюшему. Вскочив в седло, Петр помчался в Коломенское.

Разумеется, история эта стала широко известна, и общее мнение было на стороне Петра, выступившего защитником старины.

«Он хочет не только лишить меня власти, но и в терем запереть, – размышляла Софья Алексеевна. – Но этому не бывать. Обоим нам тесно. Я – или он!»

Именно после этого первого открытого столкновения с повзрослевшим братом царевна решилась действовать.

Вечером седьмого августа 1689 года Софья призвала в Кремль множество стрельцов. Возможно, ее напугали слухи о том, что этой ночью Петр с потешными войсками двинется на Москву, чтобы расправиться с Милославскими и лишить ее, царевну, власти. Возможно, в ее намерения входило нападение на Преображенское, где был тогда Петр, и его пленение или даже убийство. Каковы бы ни были замыслы царевны, осуществиться им не удалось. Пока стрельцов распаляли направленными против Нарышкиных речами, двое служилых людей, давно уже решившихся переметнуться к молодому царю, не жалея коней, скакали в Преображенское.

Глубокой ночью, с трудом отыскав в темноте ворота, они забарабанили в них изо всей силы. Сторож не захотел сам отворять стрельцам (известно, люди хитрые и царю враги!) и пошел будить Бориса Алексеевича Голицына, спавшего тяжелым сном после очередного кутежа.

Услышав о том, что царевна-де готовится Петра убить и что сюда вот-вот придет несметная стрелецкая сила, князь Борис мгновенно протрезвел и направился прямиком в супружескую опочивальню, где спали Петр и Евдокия.

Стрельцы, поспешившие в Преображенское, надеялись на прощение и награду и потому преувеличили опасность. Борис Голицын, ни на минуту не забывавший о том, что брат его ходит в любимцах у Софьи Алексеевны, тоже захотел показать царю свое усердие. Он не стал осторожничать, а предпочел действовать грубо и прямо.

Зная, что Петр, как и все нервные натуры, спит чутко, он легонько встряхнул его и сказал тревожно:

– Спасайся, государь, стрельцы идут в Преображенское!

Петр – в ночной рубашке, с блуждающим взором, с всклокоченными волосами – вскочил и кинулся в ближайшую рощу. Голицын несся за ним, прижимая к груди царскую одежду и громко веля конюху седлать самую быструю лошадь.

Через пять часов царь уже был под защитой стен Троицкого монастыря. На следующий же день в Лавру съехались все Нарышкины и вся знать, что была на стороне Петра. Явились и вооруженные люди – потешные полки и Сухарев стрелецкий полк. С этих пор начался открытый разрыв с Софьей.

Она пыталась помириться, послав к брату патриарха, но Иоаким был предан Петру и не захотел возвращаться к царевне. А потом в Лавру, вопреки желанию Софьи, отправились депутации от стрелецких полков, и царевна решила переступить через собственную гордость и встретиться с Петром. Но последний приказал сестре с полдороги вернуться в Москву – а если, мол, она все же поедет в Троицу, то с ней обойдутся «нечестно». Ей пришлось подчиниться.

Пришлось подчиниться царевне и тогда, когда стрельцы, переметнувшиеся на сторону Петра, явились к ней, дабы схватить и доставить в Троицу Шакловитого, который занял в сердце и постели Софьи место Василия Голицына и несколько месяцев был ее «отрадой».

Федора Шакловитого пытали, причем царь сам присутствовал на допросах, и приговорили к смерти. Ему и еще нескольким приверженцам правительницы отрубили голову; прочих явных и мнимых злоумышленников тоже жестоко наказали: кого били кнутом нещадно, кому вырвали ноздри, кому отрезали языки… и всех, кто выжил после экзекуций, отправили на вечное поселение в Сибирь.

Была решена и судьба самой Софьи. Петр написал брату Ивану о своих намерениях:

Немного позднее Софья получила от Петра прямое приказание – идти в монастырь.

Повинуясь необходимости, она переехала на житье в Новодевичий монастырь под Москвой, но в монахини не постриглась. Лишь перед самой кончиной, в 1704 году, она стала схимницей и приняла при этом прежнее свое имя.

Так осенью 1689 года кончилось правление Софьи. Цари стали править без опеки, или, точнее, при больном и слабоумном Иване правил один Петр со своими близкими.

А что же царица Евдокия? Ей было очень страшно все это смутное время. Она не могла обижаться на мужа, потому что была воспитана в домостроевских понятиях и полагала, что он вправе вести себя так, как ему заблагорассудится. Но молодая царица ожидала ребенка, первенца, и ей хотелось, чтобы ее «лапушка Петруша» иногда справлялся о том, как она себя чувствует. А ведь когда в Преображенское ночью явились стрельцы, желавшие предупредить царя об опасности, тот даже не вспомнил о молодой жене и умчался в Троицу один. А она, очнувшись от сна, долго не могла взять в толк, что происходит и почему Петруши рядом нет. Встревоженная, кое-как одевшись, Евдокия пошла к царице-матери, но ее не пустили, сказали – «почивает и государыне того же желает». И только утром бедняжке объяснили, что надо срочно ехать в Лавру, потому что такова воля царя.