Любить и беречь (Грешники в раю) - Гэфни Патриция (книга бесплатный формат .TXT) 📗
– Мы не покажем картину епископу. – Он сказал это с улыбкой, но на самом деле ему не хотелось шутить о последствиях своей связи с Энни, нравственных или профессиональных.
– Ты сможешь написать мой портрет, если разрешишь мне нарисовать твой, – решила она, переворачиваясь в кровати. – У меня лучше получается пером и тушью, и у меня есть идея картины в пасторальном стиле. Ты и вокруг цветы.
– Хорошо.
Ее глаза мерцали – лукаво, как ему показалось. Она потянула его за лацкан и усадила на кровать, чтобы они могли поцеловаться. Это был нежный, медленный, неспешный поцелуй, такой, каким обмениваются, как он думал, женатые люди, когда любят друг друга. Приятная мысль. Как он будет ждать год, а то и больше, чтобы жениться на ней? Ужасная мысль.
– Я умираю с голоду.
У нее была привычка придавать словам двойное значение, он уже знал это и сейчас внимательно взглянул на нее, но, судя по всему, она говорила буквально.
– Хорошо, – сказал он, – потому что я принес тебе пропитание.
Казалось, она была под сильным впечатлением.
– Есть ли у тебя недостатки, Кристи? Хоть какие-нибудь?
– Ты узнаешь о них, когда попробуешь то, что я приготовил.
Жареная свинина на больших кусках хлеба, с маслом и хреном, картофель, тушенный в сметане и разогретый на плите, немного салата из щавеля, который можно было круглый год собирать вдоль берегов реки, и старая бутылка «Шамбертена» из винного подвала его отца: хорошее оно или плохое, они выяснят вместе.
Они ели в постели, Энни надела одну из его сорочек и все время говорила, что все очень вкусно, что это – лучшая еда в ее жизни.
– Значит, у меня совсем нет недостатков? – поинтересовался он.
– Я ничего такого не нашла. Но они должны быть! У всех есть и у тебя тоже. И я собираюсь их разыскать. В течение следующих пятидесяти лет или около того.
Они поцеловались, словно чокнулись губами, и, улыбаясь, вернулись к еде.
– Зарабатываю я немного, – сказал Кристи погодя. – Я считаю дом викария своим домом, потому что я здесь родился и вырос, но на самом деле он не мой; он часть бенефициарного имущества и перейдет к следующему викарию после меня.
– Это хорошо, – сказала она беззаботно, – никто не скажет, что я вышла за тебя замуж из-за денег.
– Нет, но это могут сказать про меня.
– Чепуха. Из тех, кто тебя знает, Кристи, никому и в голову не придет ничего подобного. Ни на секунду.
Он не ответил, решив, что люди будут думать и, может быть, говорить много разного, если узнают об их связи. Но говорить ей об этом сейчас не имело смысла.
– Как бы там ни было, я думаю, ты станешь епископом через несколько лет, – беспечно заметила она, надкусывая одно из яблок, которые он принес на сладкое.
– Да неужели?
– Человек без недостатков должен идти в гору, это закон природы. А кстати, как можно стать епископом?
– Премьер-министр выдвигает твою кандидатуру, а королева ее утверждает, если, конечно, сумеешь пройти официальные выборы коллегии каноников.
– О Боже, мне придется выучить, что все это значит, правда? Коллегия каноников, бенефиции, епитрахиль. Каноны и обеты. Распределение десятины.
Она откинулась на подушку в притворном отчаянии.
– Сретенье, Мартынов день, Михайлов день, – добавил он. – Троица, Молебственное воскресенье, Самсон-сеночный.
– О, нет, ты это придумал.
– Ни капельки. Десятое июля. Говорят, что если на день святого Самсона идет дождь, то будет дождь еще сорок дней.
– Ну, в этом я не сомневаюсь. Да, кстати, Кристи, я ненавижу здешние зимы.
Он печально покачал головой.
– Это мне изменить не под силу.
– Ладно, но я требую уступок за жертву, которую приношу.
Он поставил пустую тарелку и перекатился на бок, чтобы повернуться к ней лицом.
– Я пойду на уступки. Сделаю столько уступок, что ты не будешь знать, что с ними делать, – Он подтянулся к ней и обнял. – И, кроме того, я буду держать тебя в тепле.
– И в этом я тоже не сомневаюсь, – кивнула она, задыхаясь.
Во рту у нее остался вкус яблок после его поцелуя. Она опустилась ниже на постели, так что ее голова съехала с подушки. Ее руки на его коже грели, как теплые языки пламени.
– Сколько времени? – прошептала она знойным голосом.
– Поздно.
– Как поздно?
– Три, три тридцать.
Она улыбнулась.
– Это рано. Зимой в Холле никто не поднимается раньше шести. У нас еще целых три часа.
– Достаточно, чтобы ты закончила историю своей жизни.
– Извини?
– Захватывающая развязка.
– Сейчас?
– Только если ты захочешь. – Он убрал с ее глаз прядь волос и заправил ей за ухо. – Ты можешь мне не рассказывать. Но я знаю, что было что-то не так между тобой и Джеффри., нечто более скверное, чем можно было ожидать между двумя людьми, которые не подходят друг другу и не любят друг друга. Что-то, о чем ты не захотела рассказать.
Она отвела взгляд, посмотрела через его плечо на потолок, и ее глаза затуманились в нерешительности. Она села, взбила подушку, натянула одеяло на ноги, бесцельно шаря глазами по покрывалу.
– Я собиралась тебе рассказать, – сказала она наконец, – но удерживала себя. Все ждала, что выберу более подходящее время и более подходящее место. Но это был просто предлог, чтобы не рассказывать тебе, и, я думаю, время сейчас такое же подходящее, как любое другое.
– Это так болезненно?
– Это… отвратительно. – Она повернулась к нему. – Но ничто не сможет испортить нам эту ночь, правда, Кристи?
– Нет, ничто не испортит эту ночь. Тревога ушла с лица Энни; она нежно улыбнулась ему.
– Нет, – согласилась она, – ничто не испортит эту ночь. Итак, на чем я остановилась? Я думаю, на том, как Джеффри оставил меня первый раз.
– Энни, не… – Он умолк.
– Что?
– Ничего. Продолжай. Нет, ничего, рассказывай дальше.
Он хотел сказать: «Не говори таким ужасно сухим, холодным тоном, потому что мне больно сознавать, какую тебе причинили боль». Но она должна была рассказывать так, как ей было удобно, и – если ей это помогало держать дистанцию между собой и этой историей – он не должен был ей мешать.
– Джеффри уехал, – подсказал он, когда она остановилась. – Как ты жила в Лондоне сама по себе? Деньги он тебе присылал?
– Время от времени. Как я жила? Не очень хорошо. Он оставил меня в квартире в Холборне с одним хамоватым слугой и без друзей. Сначала я, естественно, тяготела к столичному художественному кружку, но потом это стало неудобно.
– Почему?
– Потому что мужчины хотели меня соблазнить, а женщины, соответственно, не доверяли мне. Я все равно устала от их самодовольного мира и пошла в этот мир просто по привычке.
– Чем же ты занималась?
Он налил еще вина в ее бокал и передал ей.
– Моим основным занятием были попытки найти деньги для платы за жилье. Я пыталась рисовать, но я уже говорила, у меня недостаточно таланта. Я начала биографию отца, но не нашла никого, кто был бы заинтересован в ее публикации. Я… – она вздохнула, как будто уже устала, – написала несколько маленьких очерков, «Жизнь с отцом в Провансе», что-то в этом роде, и иногда люди даже покупали их и платили деньги. Я вела дневник, до сих пор веду.
– А что отец Джеффри? Помогал он тебе?
Она посмотрела на него с насмешкой.
– Ты знаешь его лучше, чем я, Кристи. А как ты думаешь?
– Ты просила его?
– Да, однажды. Его ответное письмо было очень коротким, очень ясным отказом. В конце он посоветовал никогда не переступать порога его дома. Сказал, что я выбрала свою судьбу и так далее.
Она глотнула вина и поставила бокал с легким стуком, ее движения стали угловатыми от старой обиды.
– Итак, ты была сама по себе.
– Точно.
– И все-таки не завела любовника?
Она подняла брови, услышав это.
– Нет, я же тебе говорила.
– Ну, извини меня, дорогая, но мне это не кажется поведением искушенной в жизни женщины. Это выглядит – ну, это выглядит провинциально.
