Государева охота - Арсеньева Елена (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗

И не только он пал жертвой этой русской ненависти к людям цивилизованным. Довожу до сведения вашего преосвященства, что на этих днях в Москве случился немалый дипломатический скандал, в коем оказался замешан и ваш покорный слуга — правда, в качестве посредника, а никак не действующего лица. Действующими же лицами в нем оказались прежде всего шурин графа Братислава, Альфред Миллесимо, уже неоднократно упомянутым в моих посланиях в качестве бывшего жениха молодой княжны Долгорукой, которую прочат не то в фаворитки, не то прямиком в невесты его царскому величеству, — и самовластный отец этой хорошенькой особы, князь Алексей Долгорукий.

Вот вкратце изложение случившегося. В один из дней граф Миллесимо, томимый, очевидно, тоскою от разлуки со своей нареченною невестою, с которой он был разлучен волею ее алчного родителя, отправился на дачу к графу Братиславу, находившуюся невдалеке от царской дачи, где как раз гостили Долгорукие. Поскольку он имел при себе новое, только что полученное от мастера ружье, которое вез показать своему родственнику, то именно в ту минуту, когда приближался к воротам царского дворца, вышел из своего экипажа и пожелал сделать из этого ружья два выстрела. Возможно, в этом состояла некая угроза венценосному сопернику или хотя бы отцу бывшей невесты. Впрочем, сам Миллесимо это всячески отрицал и уверял, что им руководило лишь внезапно возникшее желание опробовать новое оружие, поскольку в это мгновение в зарослях мелькнул крупный олень.

Бог весть, какие тут могут быть олени в столь непосредственной близости от жилья и множества людей, однако мне придется оставить это уверение на совести Миллесимо. Добавлю, кстати, что ни в какого оленя, реального или воображаемого, он не попал.

Как бы то ни было, ворота дворцовой дачи отворились, оттуда выскочили два гренадера и схватили молодого графа. Тот назвался, однако ему было сказано, что стрелять здесь запрещено, так же как и появляться вооруженным в присутствии его царского величества, а потому им велено, невзирая на чин и звание, хватать всякого, кто нарушил приказ, и вести его на дворцовую гауптвахту — в четырех верстах отсюда. Миллесимо изрядно знает чешский язык, кроме того, несколько поднаторел в туземном наречии, а оттого мог понять, о чем велся разговор. Понимал он также оскорбления, которыми осыпали его гренадеры и присоединившиеся к ним офицеры; скромность не позволяет мне повторить здесь эти в высшей степени непристойные выражения. Несчастного юношу вели пешком по грязи; он просил позволения, по крайней мере, сесть в свой экипаж, однако не дозволили и этого. Двое гренадеров тащили его под руки, иногда толкая, так что граф несколько раз падал. Третий гренадер шел позади с кнутом в руках, ежеминутно изъявляя желание подстегнуть «строптивую лошадку». Так, в сопровождении конной и пешей охраны, его провели четыре версты на двор к князю Долгорукому, который, словно в ожидании, прохаживался на крыльце. Поскольку именно он занимал теперь чин обер-гофмейстера, разбираться с делами такого рода было предписано дворцовым регламентом именно ему.

Приглядевшись к Миллесимо, он как бы удивился, словно не ожидал его здесь увидеть. Между тем замечу лишь для вас, ваше преосвященство, что весь дипломатический корпус пребывает в тайном убеждений, что история сия была нарочно подстроена самим Долгоруким для того, чтобы унизить бывшего жениха своей дочери и указать ему его место.

Впрочем, продолжу. Князь внимательно, с брезгливой усмешкою, рассматривал грязную одежду пленника и, видимо, наслаждался его униженным состоянием. Затем, не здороваясь, чрезвычайно холодно и сухо изрек: «Очень жаль, граф, что вы запутались в эту историю, но с вами поступлено так по воле государя. Его величество строго запретил здесь стрелять и дал приказание хватать всякого, кто нарушит запрещение».

Миллесимо хотел было объяснить, что ему ни о чем таком не известно, что он впервые слышит о таком запрещении, но князь прервал его словами: «Мне нечего толковать с вами, вы можете себе отправляться к вашей Божьей матери!»

Выражение это в переводе на испанский звучит как благословение, однако здешние варвары придают ему такой оскорбительный смысл, что наше грубое tirteafuera [28] покажется просто ласковым напутствием!

Итак, бросив это последнее оскорбление, князь Алексей Григорьевич поворотился к графу спиной и, войдя в дом, захлопнул за собой двери.

Государь так и не появился; потом стало известно, что его не было на дворцовой даче, он развлекался верховой ездой в обществе фаворита и его сестрицы верст за пять отсюда, поэтому запрещение стрелять в присутствии царствующей особы выглядело по меньшей мере издевательством.

В конце концов, Миллесимо был возвращен его экипаж, и, сопровождаемый наглыми выкриками, граф смог уехать. Первым делом он явился к своему зятю, графу Братиславу, и пожаловался на беззаконную бесцеремонность Долгорукого. Тот, разумеется, принял очень близко к сердцу такой поступок с чиновником имперского посольства, счел его оскорблением для всех иностранных посольств в России и попросил вашего покорного слугу быть посредником в сем вопросе, обратившись к Остерману. Я немедленно отправился к вице-канцлеру. Хитрый и уклончивый барон Андрей Иванович счел, что не след ему ссориться с влиятельным Долгоруким, ведь всем было ясно, что последний устроил пакость Миллесимо из чистой злобы, прикрываясь благовидными законными предлогами. Однако он обещал сделать все возможное, чтобы граф Братислав и его шурин получили надлежащее удовлетворение.

С извинениями приехал к австрийцам фаворит. Князь Иван Долгорукий находится в оппозиции к своему отцу, недоволен его матримониальными планами в отношении сестры и государя, поэтому его сожаление можно было счесть искренним. Он сообщил, что самовольные гренадеры, оскорблявшие высокую особу, уже наказаны. Об том же сообщил письменно барон Остерман, присовокупив, однако, что Миллесимо сам виноват, если его не узнали, и вольно же ему было грозить этим гренадерам шпагою, а также прицеливаться в них из ружья!

На возмущенное отрицание этого факта Братиславом и самим Миллесимо барон Андрей Иванович принял важный вид и ответствовал, что это все совершенно неважно, целился он или не целился, угрожал или не угрожал, поскольку его царское величество русский император неограниченно властен в своем государстве давать всякие приказания, какие ежу заблагорассудится, все обязаны знать это и исполнять.

Тут уж ваш покорный слуга, призванный быть посредником в сем щекотливом деле, не смог смолчать и молвил следующее:

— Все, даже дети, знают, что каждый государь имеет право давать приказания в своем государстве. Но чтобы с этими приказаниями образовывались иностранные министры и люди их свиты, необходимо заранее извещать их через Коллегию иностранных дел; на это заранее должен был обратить внимание государственный секретарь или министр, через которого они ведут сношения. И граф Братислав, и я с нашими кавалерами получили от его царского величества дозволение охотиться в окрестностях, а чтоб было запрещение охотиться в одном каком-нибудь месте не только подданным, но и иноземцам, получившим право на охоту всюду, нужно было передать нам особое сообщение.

После этого граф Братислав собрал к себе представителей всех иностранных держав в Москве и заявил им, что удовлетворение, предложенное Остерманом, считает недостаточным для чести и значения своего государя, полагает, что наглый поступок русских с чиновником имперского посольства наносит оскорбление всем представителям иностранных дворов в Москве.

Сторону Братислава с живостью принял ваш покорный слуга, а ко мне присоединились представители Польши, Дании и Пруссии. Они послали требование к самому князю Долгорукому извиниться или хотя бы наказать гренадеров в присутствии Братислава, несмотря на то, что эти виновные (ха-ха!) уже наказаны.

Так и случилось. Князь Алексей Григорьевич прислал к австрийцам воинского бригадира, служившего в дворцовом ведомстве и заведовавшего запрещенным для стрельбы округам, в котором стрелял Миллесимо. Этот бригадир должен был выразить бесконечное сожаление о неприятном случае, происшедшем с Миллесимо, и согласиться с новым наказанием гренадеров — ежели на то будет воля графа Братислава и его шурина.