Когда он был порочным - Куин Джулия (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗

Но сейчас еще было время Франчески. И того, что он сумеет заставить ее перечувствовать.

Губы его коснулись ее уха.

— Тебе не холодно?

Ответом было ее прерывистое дыхание. Палец его приблизился к средоточию ее женского существа и легонько погладил.

— Я ни за что не позволю тебе замерзнуть, — прошептал он. — Это было бы недостойно джентльмена.

Палец его стал описывать медленные круги по ее жаркой плоти.

— Если бы мы сейчас были на улице, — задумчиво продолжал он, — я предложил бы тебе мой плащ. Но здесь, — кончик пальца проник внутрь, и она ахнула, — я могу предложить только мой рот.

Она издала еще один нечленораздельный звук, даже скорее негромко вскрикнула.

— Да, — продолжал он безнравственные речи, — именно это я и сделаю. Я буду целовать тебя в это место, где поцелуи принесут тебе наибольшее наслаждение.

Она только дышала часто-часто.

— Думаю, что начну я просто с поцелуев, но затем придется пустить в ход язык, чтобы проникнуть в глубь тебя. — В качестве иллюстрации он пощекотал ее пальцем. — Примерно так, только язык будет горячий. — Он пробежал языком по ее уху. — И влажный.

— Майкл! — простонала она.

Она произнесла его имя. И больше ничего. Она была совсем на грани.

— Я попробую тебя на вкус всю, — шептал он. — До последней капельки. А затем, когда исследую тебя полностью, я раздвину тебя еще шире. — И он раздвинул ее пальцами самым неприличным образом из всех возможных. И пощекотал ее ногтем. — На случай, если я все же пропустил какой-то закоулок.

— Майкл! — простонала она снова.

— Как долго я буду целовать тебя? Кто знает! Может, я вообще буду не в силах остановиться. — Он наклонился и поцеловал ее в шею. — А может, ты не захочешь, чтобы я останавливался. — Он умолк, и второй палец скользнул внутрь ее. Он прошептал: — Тебе нравится?

Он играл с огнем всякий раз, когда задавал ей вопрос, тем самым давая ей возможность сказать «нет». Если бы он явствовал хладнокровнее, расчетливее, то просто напирал бы на технику обольщения, дабы увлечь ее безвозвратно прежде, чем она успеет сообразить, что делает. Она бы потеряла голову от страсти и не заметила бы толком, как он оказался внутри ее, и она бы стала окончательно и непоправимо принадлежать ему.

Но что-то внутри его не позволяло ему действовать столь грубо, по крайней мере с Франческой. Ему необходимо было ее одобрение. Пускай выраженное всего лишь кивком или стоном. Возможно, она и пожалеет об этом потом. Но ему не хотелось, чтобы она при этом еще и думала, что совершила это бездумно, что не сказала «да».

И ему нужно было это ее «да». Он любил ее долгие годы, мечтал о том, чтобы прикоснуться к ней, так долго. А теперь, когда мечта его сбылась, он был не уверен, что выдержит, если и она не будет его так же желать. Сердце мужчины так легко разбить, и его сердце, похоже, не вынесет нового удара.

— Хочешь, я перестану? — прошептал он и на сей раз действительно перестал. Он не отнимал руки, но замер, давая ей минутную передышку для принятия решения. И он откинулся назад, чтобы она видела его лицо. Или по крайней мере чтобы он мог видеть ее лицо.

— Нет, — прошептала она, но глаз на него не подняла. . Сердце у него в груди так и подпрыгнуло.

— Тогда пора мне начать делать все то, о чем я столько рассказывал, — промурлыкал он.

И так и поступил. Опустился на колени и стал целовать ее. Она содрогалась, а он целовал, она стонала, а он целовал. Она вцепилась в его волосы, а он целовал, и когда она выпустила его волосы и стала шарить руками в поисках опоры, он все целовал.

Он целовал ее всеми способами, какие обещал. И довел ее почти до пика страсти.

Почти.

Следовало бы довести дело до конца, до победы. Но он просто не в силах был сдерживаться. Он должен был обладать ею немедленно. Он желал этого так давно — желал, чтобы она выкрикивала его имя и содрогалась в его объятиях. Но когда это случилось — в первый раз по крайней мере, — он желал только одного: оказаться внутри ее. Ощущать ее кругом себя и…

Черт, ну хотел, и все, и если это означало потерю самоконтроля, пусть так.

Трясущимися руками он расстегнул брюки, и его возбужденная плоть наконец оказалась на воле.

— Майкл? — прошептала она. До того глаза ее были закрыты, но, почувствовав, что он зашевелился и рука его отпустила ее, она глаза открыла. Она посмотрела на него, и глаза ее раскрылись еще шире. Никаких сомнений относительно того, что должно было произойти, оставаться не могло.

— Ты нужна мне, — проговорил он хрипло. Так как она не шевелилась, только продолжала изумленно смотреть на него, он повторил: — Ты нужна мне сейчас.

Но не на столе — это даже при его умении было бы невозможно, так что он подхватил ее, и она, содрогаясь от восторга, обвила его ногами, и опустил на мягкий ковер. Это, конечно, была не кровать, но не мог же он превратить ковер в кровать? Да и, честно-то говоря, какая разница? Он снова поднял ее подол до талии и лег на нее.

И вошел в нее.

Он собирался делать это медленно, но она была такая жаркая и распаленная, что он проскользнул внутрь в одно мгновение. Она только ахнула.

— Тебе было больно? — прохрипел он. Она покачала головой и простонала:

— Не останавливайся. Пожалуйста!

— Ни за что, — торжественно пообещал он. — Никогда. Он заработал, и она рванулась навстречу ему, и оба они были настолько возбуждены, что буквально через мгновение оба достигли пика.

И он, переспавший с тысячей женщин, вдруг понял, что он всего-навсего зеленый юнец.

Потому что он ни разу не испытывал ничего подобного. Прежде любило только его тело. Теперь — его душа.

Глава 18

На следующее утро на душе у Франчески было так скверно, как давно уже не бывало.

Ей хотелось плакать, но даже и плакать не получалось. Слезы — это для невинных, а она уже никогда не сможет так сказать о себе.

Она ненавидела себя в это утро, ненавидела за то, что предала свое сердце, отступилась от всех своих принципов, и для чего? Для безнравственных плотских утех.

Она ненавидела себя за то, что почувствовала влечение к какому-то мужчине, помимо Джона, а больше всего за то, что вчерашний чувственный угар оказался сильнее того, что она когда-либо испытывала с мужем. В ее браке было много смеха и много страсти, но ничего, решительно ничего такого, что подготовило бы ее к восторженному оцепенению, в которое она впала, когда Майкл склонился к ней и принялся нашептывать на ухо совершенно безнравственные вещи.

Или к тому взрыву чувств, который ошеломил ее после того, как он осуществил на деле все те неприличности, о которых шептал ей.

Она ненавидела себя за то, что такое вообще случилось, и особенно за то, что это случилось с Майклом, — именно участие Майкла делало ее вчерашний дурной поступок в три раза хуже.

И она ненавидела Майкла — за то, что он спрашивал ее позволения, что каждый новый шаг он делал не иначе, как убедившись, что она желает того же, и теперь нельзя уговорить себя, что вчерашнее произошло в порыве увлечения, оттого, что она потеряла голову от страсти.

И вот наступило утро, и Франческа понимала, что уже не видит разницы между дурой и трусихой, по крайней мере когда речь идет о ней самой.

Очевидно, она была и дурой, и трусихой одновременно, к тому же слабовольной дурой и трусихой.

Потому что ей хотелось одного — бежать.

У нее не хватало духа принять последствия своих действий.

Что, по совести говоря, следовало бы сделать.

Вместо того она, как и прежде, сбежала.

Она не могла, разумеется, уехать в буквальном смысле слова из Килмартина, ведь она только-только приехала сюда, и если в ее планы не входило бежать дальше на север, за Оркнейские острова и далее в Норвегию, то приходилось признать, что она застряла здесь.