Бог войны и любви - Арсеньева Елена (лучшие книги .txt) 📗

Анжель в испуге огляделась, и глаза ее встретились с глазами де ла Фонтейна — растерянными, отчаянными и по-детски беспомощными. Бесконечно долгий миг они смотрели друг на друга, а потом перед Анжель вдруг предстало помертвелое от боли лицо Фабьена, зазвучал его голос: «Убейте меня! Ради вашей матери… ради моей матери!» — и выплыло лицо офицера, к которому Фабьен возносил столь странную мольбу, глаза этого незнакомца — растерянные, полные отчаяния и детской беспомощности. Да ведь де ла Фонтейн… да ведь он тот самый офицер!

Их новая встреча не показалась Анжель столь уж странной и поразительной. Она уже успела привыкнуть к совпадениям войны, которая прихотливо, словно забавляясь, сводила и разводила людей. Ведь что могло быть невероятнее ее встречи с Лелупом ночью, на хрустком, ломающемся льду безвестной русской реки? Однако судьба сдала ему тогда выигрышную карту — а ставкой была жизнь и судьба Анжель.

Как теперь.

В точности как теперь!

Она очнулась. Чудилось, бесконечно долго пребывала она в мире видений-воспоминаний, но здесь, в блокгаузе, минуло лишь несколько мгновений, потому что растерянный взгляд де ла Фонтейна был по-прежнему устремлен на нее. И Анжель с опаляющей ясностью поняла: в этом человеке — все ее надежды.

Ведь, если порассудить, именно он виновен в ее теперешнем положении. К Лелупу она попала, можно сказать, из-за него! Если бы он не поддался тогда жалости и не дал Фабьену пистолет, тот не застрелился бы на глазах у матери, не поверг бы ее в безумие, в котором та забыла обо всем, кроме ненависти к Анжель; графиня не поддалась бы этой ненависти, не захотела бы избавиться от снохи, не продала бы ее Лелупу… Случайно ли, что дама треф так похожа на графиню? Опять от нее зависит будущее Анжель!

— Ну что, продулся в пух, де ла Фонтейн? — торжествующе зарокотал Лелуп. — Моя взяла! Бросай карты!

Де ла Фонтейн до крови прикусил губу. Черт побери, куда же делась козырная дама? Неужели память подвела и он сыграл дамой, даже не заметив этого? Да нет, она ведь должна была обеспечить ему победу, и вот исчезла, словно сквозь землю провалилась, вернее, сквозь стол. Похоже, его карта бита, он побежден, продолжать игру нет смысла. Он вновь взглянул в синие глаза, неотрывно глядевшие на него, обреченно улыбнулся, как бы признавая свое поражение… и оторопел, когда молодая женщина едва заметно покачала головой, словно приказывая: «Нет! Не сдавайся!»

И Оливье в полном смятении чувств вывел на поле боя остатки своего полуразгромленного воинства. Лелуп с издевательским смехом ответил двумя королями, зная, что победа у него уже в кармане… точнее сказать, под задницей.

Оливье, ошалело моргая, смотрел на стол. Да, все кончено… Бог не с ним, а против него. А он-то уже представлял, как сегодня ночью эта синеглазая красавица будет безумствовать в его объятиях! Он вожделел к ней, как ни к одной женщине в мире, однако хотел, чтобы она сама выбрала его, сама пришла к нему, сама обняла! Чтобы поняла: при виде ее с сердцем Оливье что-то произошло — невообразимое и прекрасное, оно расцвело и переполнилось нежностью, оно….

Резкий дробный стук прервал его грустные размышления, и Оливье не поверил своим глазам, увидев, как, подпрыгивая и весело сверкая, разбегаются по грязному, затоптанному полу рубины и изумруды, бриллианты и золотые монеты, а впереди всех катилась, словно почуяв свободу, крупная несверленая жемчужина ослепительной красоты.

Часовой, дремавший снаружи под монотонный шум елей, подскочил на месте, услышав, как блокгауз вдруг взревел человеческим голосом, вернее, многоголосым хором, и, чудилось, заходил ходуном: это все, столпившиеся вокруг стола, с криком бросились подбирать камушки, а резвее всех — Лелуп, вопивший:

— Не трогать! Это мое!

И в то же мгновение замешкавшийся за столом Оливье увидел, как треклятая козырная дама возникла перед ним, словно упала с небес… во всяком случае, была сброшена откуда-то сверху. Оливье вскинул взор и встретил теплую улыбку синих глаз, и еще один бесконечно долгий миг они глядели друг на друга, прежде чем Оливье осознал: она выбрала его! Она пришла к нему!

К сожалению, камней было слишком мало. Пятеро-шестеро самых проворных расхватали все, и теперь люди поднимались с пола — кто угрюмый, кто довольный, кто просто веселясь над неожиданной потехою.

— Не трогайте, сволочи! Руки прочь, свиньи! — ревел Лелуп, то принимаясь выковыривать бриллиант, застрявший в щели меж досок, то пытаясь оттолкнуть Гарофано, придавившего рубиновый кабошон своим дырявым сапогом.

Жемчужина, к сожалению, исчезла бесследно в чьих-то жадных лапах, но кое-что подобрать Лелупу все-таки удалось.

— Какой же я болван! — воскликнул он. — У меня же еще были, были камни! Наверное, застряли в складках шубы, а я думал, что уж все поставил! — Он зашелся клокочущим хохотом, вспоминая, что партия — его, а значит, он вернул все свои ценности, да и девка остается у него…

Торжественно усевшись за стол, он бросил снисходительный взгляд на разбросанные карты и не сразу понял, о чем говорит де ла Фонтейн.

— Сожалею, сударь, но я совсем позабыл, что у меня осталась еще одна карта.

И он бросил на стол даму треф.

Лелуп какое-то время смотрел на нее, и выражения недоверия, изумления, разочарования, ярости медленно сменялись на его лице. Это было такое потрясающее зрелище, что часовой снаружи снова вздрогнул, ибо блокгауз опять затрясся — на сей раз уже от оглушительного хохота.

Лелуп вскочил, резко обернулся и, ошеломленный, уставился на табурет, на котором сидел. Дамы там не оказалось. Он завертелся, принялся трясти свою доху, уверенный, что карта пристала к меху, но все напрасно. Ему не почудилось: дама треф надменно улыбалась в руках де ла Фонтейна, и это была не какая-нибудь дополнительная, шулерская карта, а именно та самая дама треф!

Лелуп, когда требовала ситуация, соображал быстро. Он смекнул, что кто-то украл у него карту, когда он, как безумный, кинулся подбирать камушки. Но кто?! Лелуп впился взором в изуродованное сабельным ударом лицо гусара-нормандца, который единственный не принимал участие в погоне за драгоценностями, ибо не мог без посторонней помощи сдвинуть с места свою раненую, да вдобавок к тому сломанную и теперь сдавленную берестой ногу.

— Кто? Ты видел? Кто? — заорал Лелуп.

Нормандец старательно зевнул, показывая, что спал и видеть ничего не мог. Да уж, нормандцы — люди ловкие, хитрые, никогда не дадут прямого ответа на заданный вопрос. А уж если они вовсе не желают отвечать…

— Лелуп, если ты решил показать, что научился танцевать а? la russe [63], то мы здесь не на балу, — вернул его к действительности ненавистный голос. — Покажи лучше свои карты.

Лелуп одеревеневшей рукою перевернул веер карт, и все увидели то, на что он возлагал свои горделивые надежды: на столе лежал валет треф. Последний играющий козырь! Да, Лелуп уже держал победу в руках, и если бы не эта дама…

Дама…

Смутная догадка явилась исподволь, как бы нехотя, и он медленно повернул голову.

Она, его дама, уже не спала, а сидела на тюке, старательно натягивая сапожок на свою высоко поднятую длинную и стройную ножку. Вот, довольная результатом, повертела носком туда-сюда, опустила ножку, потопала об пол, проверяя, удобно ли, — и вскинула на Лелупа глаза.

Он покачнулся и невольно вскинул руку, пытаясь заслониться от жгучего синего взора, горящего огнем неприкрытой, бесстрашной ненависти. А злорадная улыбка Анжель словно кричала: «Да, это я! Это сделала я! И я тебе больше не принадлежу!»

Лелуп негромко, хрипло застонал, протягивая вперед свои толстые, алчно шевелящиеся пальцы, мечтая сейчас об одном: сомкнуть их на горле этой предательницы и уже никогда не размыкать. Но тут де ла Фонтейн встал на его пути, сжав кулаки, сведя брови, сказал: