Князь сердца моего - Арсеньева Елена (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗

В голосе его вдруг прорезалась такая боль, что Ангелина коснулась его руки:

– Что с вами, Ксавьер? – Она даже назвала своего супруга по имени.

– Не стоило мне вспоминать! – Нотариус вскочил и принялся ходить по тесной каморке. – Это слишком мучительно!

– Успокойтесь, – пробормотала Ангелина. – Я не хотела, поверьте...

– Я не говорил об этом ни с кем, никогда! О, зачем из пустого любопытства вы разожгли это пламя, которое я считал надежно похороненным под слоем пепла?! – выкрикнул он, и Ангелина не узнала своего всегда такого мудрого, ироничного супруга. Сейчас перед ней стоял человек, измученный беспрестанным, тщательно скрываемым страданием, и она осторожно взяла его руку:

– Расскажите мне... Вы слишком долго молчали. Клянусь, вам станет легче!

– Дитя! – фыркнул де Мон. – Разве вы способны понять, что это такое – видеть казнь своей возлюбленной?

– Могу, – глухо проговорила Ангелина. – Мой возлюбленный, отец моего ребенка (сейчас она не сомневалась в этом!), был расстрелян у меня на глазах.

И замерла, раненная в самое сердце страшными воспоминаниями. Так они и сидели рядом – два измученных, страдающих человека, – пока де Мон наконец не заговорил:

– Красная гвоздика всегда играла во Франции особую роль. Наполеон всего лишь украл этот символ, а ведь еще со времен Фронды она служила знаком приверженности дому Бурбонов. Во времена революции невинные жертвы террора, идя на эшафот, украшали себя красной гвоздикой, желая показать, что они умирают за своего короля. В то страшное время цветок этот носил название o eillet d’horreur – гвоздика ужаса. Да, теперь роялисты избрали белую гвоздику своим знаком, ибо корсиканец присвоил красную, но в то время... В то время я был еще не стар: пятьдесят – это не возраст для мужчины, тем более если он влюблен впервые в жизни. У меня было много женщин, но только одна поразила мое сердце любовью. Я встретил ее поздно. Она была много моложе меня, она и вернула мне молодость. Так, как любил я, любят лишь раз в жизни. Она была высокая, изящная и такая тоненькая, что я мог бы обхватить ее талию пальцами одной руки! Ее звали Иллет – Гвоздика, и в тот роковой день, когда ей исполнилось двадцать пять, она украсила себя красной гвоздикой – знаком своего имени. Она не знала, что накануне был казнен один из невинных, который, перед тем как положить голову на плаху, бросил в толпу красную гвоздику и крикнул: «Этот цветок погубит кровавого тирана!» Его слова кто-то запомнил, а увидев мою Иллет с гвоздикой, донес на нее как на пособницу смутьянов-аристократов. Она и впрямь была аристократкой из прекрасной семьи – и вся эта семья была обречена. Они встретили свою участь достойно – и в один страшный день все вместе взошли на эшафот.

– А... вы? – робко спросила Ангелина. – Вы не смогли ее спасти?

– Не смог, хотя я отдал все свои деньги на подкуп судей, я пытался организовать налет на тюрьму, да что говорить! – Он ожесточенно махнул рукою. – Все мои начинания провалились одно за другим. Мне осталось последнее средство – умереть вместе с ней. Я выведал, когда должны казнить Иллет, и пробрался на площадь, уже запруженную народом. Я смотрел на Иллет. Она стояла спокойно, не дрогнула, когда умирали ее друзья. Но вот на плаху потащили ее отца – и Иллет вскрикнула: следующая была ее очередь. Она стала озираться. Я понял: она ищет меня – я закричал... Нет, мне лишь казалось, будто я кричу: «Да здравствует король! Смерть кровавым тиранам!» – а на самом деле из моего горла вырывалось лишь слабое сипение: от напряжения у меня начисто пропал голос. «И все-таки я умру вместе с тобой!» – подумал я и бросился вперед... Но не смог пробраться сквозь толпу: мускулистые кузнецы и ремесленники, их толстомясые жены свирепо рвались ближе к эшафоту, чтобы увидеть, как скосит лезвие Кровавой Луизы [70] голову аристократа... Я рвался вперед и так разъярил стоящих вокруг, что чей-то огромный кулак опустился на мою голову, – и я лишился сознания, успев увидеть светлые волосы Иллет, стиснутые окровавленными пальцами палача, когда он показывал толпе ее отрубленную голову.

Потом я хотел покончить с собою, но подумал: если Бог не попустил мне умереть, значит, я должен жить и мстить. Не счесть спасенных мною... не счесть уничтоженных мною! Но с тех пор я вижу ее во сне каждую ночь. Она отворачивается от меня, ибо я нарушил нашу клятву – быть неразлучными в жизни и смерти. Сегодня во сне она улыбнулась мне – я уж решил, что все, простила, теперь мы будем вместе, но опять проснулся живым!

Ангелина тихонько всхлипнула. Ей стало так страшно, так одиноко! Свеча почти догорела, и чудилось, темнота подземелья сделалась могильной тьмой...

– Мы скоро уйдем отсюда? – жалобно спросила Ангелина, но вместо ответа де Мон прошептал:

– Не может быть!

Поднявшись, он шагнул туда, где находился лаз в очаг. Ангелина побежала за ним – и вдруг замерла: ей почудился запах дыма.

– Стой здесь! – приказал де Мон и с юношеским проворством нырнул в узкий лаз, ведущий к очагу.

Но тотчас же вывалился оттуда, тяжко откашливаясь от дыма, который валил теперь неостановимо.

– В очаге развели огонь! – с трудом выговорил он.

Ангелина терла глаза, из которых потекли едкие слезы.

– Надо им покричать, дать знак. Они забыли про нас, что ли? Мы же так задохнемся!

Де Мон молчал, и Ангелина, взглянув на него, увидела на его лице такое отчаяние, что вдруг все поняла.

– Вы думаете, они сделали это нарочно?!

– Не знаю. – Нотариус заслонил лицо рукавом, стараясь задержать дыхание. – Одно из двух: или в трактир пришли жандармы и им показался подозрительным незажженный очаг, или...

– Или? – спросила Ангелина.

– Или Кола, трактирщик, – предатель. Он меня почти не знает, не может таить на меня зла. Он мог только выполнить чей-то приказ – но чей? Ведь об этом убежище знала только одна... – Он не договорил, скорчившись в приступе мучительного кашля.

Ангелина вгляделась в серую мглу, заволакивающую каморку, и сердце ее дрогнуло в надежде, когда она заметила крест-накрест прибитые доски, закрывавшие подземный ход! Ход к спасению!

Она с силой дернула за рукав задыхавшегося нотариуса. Их взгляды встретились, и в глазах де Мона снова зажглась жизнь, когда он проследил за взмахом ее руки, без слов бросился к заколоченной двери, вцепился в доску, рванул... И едва не упал, потому что гвозди оказались крепки и надежны. Задыхаясь, кашляя, почти ничего не видя от слез, они рвали эту доску, выдирали гвозди обломанными ногтями – и наконец доска отвалилась!

Не переводя духа, де Мон и Ангелина приступили к другим доскам, и теперь дело пошло легче. Кашляя дымом и кровью, невольные узники припали к отверстию, куда сразу же поползли серые длинные струи.

– Скорее, – прохрипел де Мон, толкнув Ангелину вперед с такой силой, что она упала на колени; а когда поднялась и пробежала немного, вдруг ощутила пустоту за спиной и, оглянувшись, издала вопль: де Мон недвижимо лежал в задымленной каморке!

Она метнулась назад, попыталась поднять его, но тело оказалось таким тяжелым, что она закричала в отчаянии, и де Мон открыл глаза, слабо шевельнул губами.

– Бе-ги, – услыхала Ангелина тихий шепот. – Беги, оставь меня... Я вижу... сюда идет Иллет!

И он вздохнул еще раз и улыбнулся, прежде чем глаза его закрылись навеки.

Ангелина не умерла от страха тут же, на месте, лишь потому, что ей помешал приступ жесточайшего кашля, после которого саднило в горле, но светлее становилось в голове. Она вгляделась и поняла, что струи дыма уползают куда-то влево. Это означало только одно: их тянет сквозняком. Она вдруг обнаружила, что, забывшись и безотчетно прикрывая рот и нос рукавом, бредет по коридору, оставив где-то позади в дымной серой мгле мертвого де Мона. У нее щемило сердце от запоздалых сожалений о том, что они так и не поговорили по душам; Ангелине было стыдно – ведь он мог счесть ее всего лишь потаскушкой, которая гораздо более думает о любовных приключениях, кружевах и тряпках, нежели о судьбе страны, которую оставила разоренной и измученной войною. Мог счесть ее кем-то вроде Гизеллы д’Армонти. Ангелина невольно усмехнулась, вспомнив непристойную сцену, описанную де Моном. Да, это уж точно была мадам Жизель, ее ни с кем не спутаешь.