Песня сирены - Карр Филиппа (книга жизни .TXT) 📗
— Вы меня спрашиваете? Я вам говорю, что на этом участке есть нечто такое, что он хотел бы скрыть от людей…
Слуги отошли от окна.
Элизабет рассмеялась:
— Сплетни служанок! Я думаю, это платье подойдет тебе, дорогая. Я носила его, когда исполняла роли молоденьких девочек.
Мы все были взволнованы шарадами. Это что-то вроде живой картины, которую нужно описать словами, и мы должны были сделать так, чтобы шараду трудно было разгадать. Нас было две соперничающие команды.
Элизабет должна была руководить обеими командами, и, набирая их, она поставила меня и Мэтью вместе. Нашими словами были «кинжал и плащ», и мы должны были дать к ним историческую иллюстрацию.
«Плащ» должен был быть представлен сценкой времен правления королевы Елизаветы, когда Релей постелил свой плащ для того, чтобы королева могла пройти. Я должна была изображать Елизавету, а Мэтью — Релея. Меня и Мэтью должны были одеть в самые изысканные костюмы елизаветинских времен.
— Мне пришлось выбирать роли исходя из того, что есть у меня в сундуке, — объяснила Элизабет.
После сцены с плащом я должна была немного изменить костюм и стать Марией, королевой Шотландии. Мэтью представлял Риццо, и мы должны были разыграть немую сцену ужина в Холируд-хаусе, когда Риццо был убит. Это была иллюстрация к слову «кинжал».
Другая команда выступала первой. Мы должны были смотреть и отгадывать, но перед этим состоится ужин, где каждый обслуживает сам себя.
Стоял один из чудесных золотых сентябрьских дней. Мне кажется, что в те дни мне все стало казаться золотым, потому что я все более и более убеждалась в том, что Мэтью меня любит. Он не мог так часто бывать со мной и притворяться, что мое общество доставляет ему удовольствие. О нет, в этом что-то было! Мне пришло в голову, что если бы я не была так молода, то к этому времени он уже открыл бы мне свои намерения.
В том, что меня любила Элизабет, я была уверена. Она относилась ко мне как к дочери, так что это было верным знаком.
Проснувшись в то утро, я первым делом подумала о вечеринке, о платье, которое я надену и которое мне очень шло. Швея Элизабет подогнала его мне по фигуре, и я с нетерпением ждала момента, когда нужно будет играть роль.
Мама сказала:
— Ты в последнее время изменилась, Дамарис. Ты повзрослела.
— Ну, значит, пришло время, — сказала я, — Ты так говоришь, будто не хочешь, чтобы я взрослела.
— Большинство матерей хотело бы, чтобы их дети оставались маленькими как можно дольше.
— А это совершенно невозможно, — сказала я.
— Печальный факт, который нам всем приходится принять. — Она обняла меня и сказала:
— Ах, Дамарис, я хочу, чтобы ты была счастлива.
— Я счастлива! — ответила я в порыве. Потом я принялась говорить ей о своем платье, которое, должно быть, уже описывала ей раз двадцать, и она слушала, словно впервые. Казалось, она смирилась, и я надеялась, что ее первоначальная необъяснимая неприязнь к Мэтью пройдет.
Когда взошло солнце и разогнало утренний туман, стало тепло, но лето уже закончилось.
— Скоро мне придется уехать, — говорил Мэтью.
Единственно печальным было то, что все это не могло длиться долго.
«Но прежде чем уехать, он поговорит со мной, — думала я. — Он должен со мной поговорить».
Мне еще не исполнилось пятнадцати. Я была молода, но, видимо, не настолько, чтобы не влюбиться. После полудня я отправилась в Грассленд. Я собиралась носить костюм елизаветинских времен весь вечер.
— Мы не можем всех переодеть за пять минут, — говорила Элизабет. — Кроме того, все участники шарад носят свои костюмы.
— Это похоже на бал-маскарад! — воскликнула я.
— Ну, пусть будет бал-маскарад, — ответила она. Ей доставляло большое удовольствие одевать меня, и мы много смеялись, когда она помогала мне влезать в нижнее платье, которое было предназначено для того, чтобы мои юбки колоколом стояли вокруг меня. Потом я надела верхнее платье, которое было великолепным, но при дневном свете казалось несколько помпезным.
— Оно довольно долго пролежало в сундуке, — сказала Элизабет, — но при свете свечей оно будет выглядеть прекрасно. Никто не заметит, что бархат немного пообтерся, а драгоценности сделаны из стекла. Какая ты стройная! Это хорошо, так легче носить это платье.
Юбки были отделаны рюшем и фестонами из лент в виде дуг и обильно украшены «бриллиантами», которые при свете свечей могли показаться настоящими.
— Из тебя получилась хорошая королева! — произнесла Элизабет.
Потом она завила мне волосы, взбила их, чтобы они стояли, и подложила накладки из чужих волос, чтобы казалось, что у меня больше волос, чем на самом деле.
— Жаль, что ты не рыжая, — сказала она. — Тогда все сразу же признали бы в тебе королеву. Ничего, я думаю, что она носила парики всех цветов, так что один из них наверняка был каштановым.
Она вплела мне в волосы ожерелье из бриллиантов, потом надела на шею жесткий плоеный воротник и отступила назад, любуясь творением своих рук.
— Ну, я бы тебя не узнала, Дамарис! — сказала она.
Это было правдой. Когда я взглянула на свое отражение в зеркале, у меня перехватило дыхание.
— Кто бы мог поверить, что можно так измениться?!
— Еще несколько штрихов здесь и здесь, моя дорогая. Мы учились этому в театре.
Когда я увидела Мэтью, мы уставились друг на друга, потом рассмеялись. Он тоже стал совсем другим.
Он стоял передо мной в желтом плоеном воротнике и в пышных бриджах, которые были так широки, что мешали ему при ходьбе. На нем были вышитый камзол и чулки с подвязками у колен, демонстрирующие хорошей формы икры, а также маленькая бархатная шляпа с великолепным пером, ниспадающим на поля. Самым замечательным предметом его туалета был плащ: бархатный, украшенный сверкающими красными камнями и массивными поддельными алмазами, очень изящный, прекрасно подходивший к его костюму.
Мэтью казался совсем другим человеком. Мне было приятно видеть его без парика. Жаль, что в наше время мода предписывала носить парик.
Он выглядел более юным, несмотря на изысканный костюм и покрой бридж, которые делали его походку величавой.
