Во власти желания - Камерон Стелла (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
— Макс!
В коридоре никого не было.
Она направилась к его покоям, но, пройдя всего несколько шагов, остановилась. Макс стоял в дверях своей библиотеки и смотрел на нее.
— Прости меня! — закричала Керсти. — Я хочу с тобой поговорить.
В какое-то мгновение ей показалось, что Макс сейчас скроется за дверью, оставив ее в одиночестве. Но вот он провел ладонью по волосам и, немного помедлив, все-таки направился к ней. Он шел очень медленно, чуть пошатываясь; наконец подошел к Керсти, и она увидела, что волосы его растрепаны, а ворот рубашки расстегнут.
Неожиданно Макс покачнулся, но все же удержался на ногах. Взяв Керсти за руку, он взглянул на нее так, будто впервые увидел. Затем прошел в ее покои.
Умная женщина на ее месте ушла бы… если бы было куда уйти.
— Здесь холодно, — сказал Макс, когда она вошла в гостиную. — Что случилось с этим проклятым камином? — Плюхнувшись в кресло, он вытянул перед собой ноги.
Керсти умела разжигать огонь. Опустившись на колени; девушка затопила камин. Она надеялась, что Макс заснет — а потом проснется прежним Максом…
— Сапоги, — пробормотал он.
Керсти посмотрела на него с удивлением.
— Сапоги, — повторил Макс.
Керсти подошла к креслу.
— Сапоги на тебе, Макс.
— Ха! — Он подался вперед. — Думаешь, я этого не знаю?
Сними их!
Она часто и охотно помогала отцу снимать сапоги.
Но отец никогда не бывал пьяным и грубым.
— Быстрее, черт бы тебя побрал!
«Ты сделала свой выбор».
Сапоги Макса снимались не так легко, как отцовские. Они плотно обтягивали ногу, подобно тому как перчатка обтягивает руку. Керсти пришлось повозиться, но в конце концов ей все же удалось стащить сапоги.
— Ax… — выдохнул Макс и закрыл глаза.
Стараясь не шуметь, Керсти села в кресло, стоявшее напротив. Она надеялась, что Макс спокойно заснет. Но он вдруг закашлялся и, мотая головой из стороны в сторону, стал что-то бормотать… «Наверное, ему сделалось нехорошо от выпитого, а может, снятся кошмары», — решила девушка.
— О Господи! — Макс внезапно открыл глаза и уставился в огонь. — Неужели человек не имеет право быть свободным?
Керсти поняла, что вопрос обращен не к ней.
Выпрямившись в кресле, Макс долго молчал, пристально глядя на пламя, бушевавшее в камине. Когда он снова заговорил, его речь уже не казалась бессвязным бормотанием.
— Ты думаешь, что плохо только тебе одной. Ты жалеешь себя, а для меня у тебя не остается жалости. Но ведь это из-за тебя мне уже никогда не проснуться с миром в душе.
Из-за нее? Что он имеет в виду?
— Я проклят, навеки проклят! И я не могу ничего изменить, не оскорбив своих благодетелей. Если б не они, меня, возможно, уже не было бы в живых.
— Мне очень жаль. Могу ли я…
— Помолчи! — При каждом вдохе грудь его вздымалась.
Неожиданно он приподнялся и, окинув взглядом комнату, схватил фарфоровую статуэтку, стоявшую на столике. Запустив статуэтку в стену. Макс тотчас же схватился за вторую, а потом и за третью.
Керсти в ужасе закрыла лицо ладонями — она боялась взглянуть на осколки у стены.
Когда на столике ничего не осталось, Макс, тяжело дыша, снова опустился в кресло.
Керсти обхватила себя руками за плечи и закусила губу.
Макс же опять уставился в огонь.
Минуту спустя, собравшись с духом, Керсти вопросительно взглянула на него. Было очевидно, что Макс ужасно страдал.
— Я беседовал с отцом, — проговорил он. — Отец вызвал меня к себе — так он вызывал меня, когда я был мальчишкой.
И тут Керсти поняла, что ей хочется утешить Макса, хочется бросится к нему и обнять его.
— Он сказал мне, что я глупый романтик, — криво усмехнувшись, продолжил Макс. — Сказал, что я глупец, потому что не сумел отказаться от тебя. Отец заявил, что человек с таким детством, как мое, должен быть умнее.
Керсти вдруг почувствовала, что во рту у нее пересохло.
Сдержано сглотнув, она робко спросила:
— А что он имел в виду, когда говорил о твоем детстве?
Губы Макса по-прежнему кривились в усмешке.
— Разве я тебе никогда не рассказывал о моем раннем детстве? Кажется, действительно не рассказывал, хотя и доверял тебе. Мы с сестрой вместе пережили те дни… Если я сейчас тебе все расскажу, это не приведет ни к чему хорошему.
Так что не стоит рассказывать…
Макс внезапно умолк и достал из кармана сюртука серебряную фляжку. Отвинтив крышку, он сделал глоток и снова уставился на пламя, пылавшее в камине. Его длинные пальцы стиснули фляжку с такой силой, что побелели костяшки.
— Отец сердится на меня, — проговорил Макс каким-то странным голосом. — Он разочарован. Я не оправдал его доверия. Он требует, чтобы я отказался от твоих услуг и отправил тебя домой.
— Родители меня не примут, — прошептала Керсти. — Я спросила маму, хотят ли они, чтобы я вернулась, и она ответила «нет». Я им больше не нужна. Они говорят, что я их опозорила.
Макс ухмыльнулся.
— Значит, мы с тобой оба в незавидном положении. Мы разочаровали дорогих нам людей. Какая ирония судьбы! При этом мы не сделали ничего предосудительного. Я так и сказал отцу. Он поверил, что ты не можешь вернуться домой, но не поверил, что я не спал с тобой… в полном смысле этого слова.
Керсти невольно вздрогнула.
Не глядя на нее. Макс продолжал:
— Только помолчи, пожалуйста. Молчи — или я за себя не ручаюсь. — Он ненадолго умолк и вдруг выпалил:
— Я ненавижу себя! Ненавижу себя нынешнего! Но стал я таким благодаря тебе.
«При чем здесь я?» — подумала Керсти. Она провинилась лишь в том, что полюбила его, а это от нее не зависело. Но, даже любя его, она не сделала ни шага ему навстречу — он сам к ней пришел.
Макс приподнялся, чтобы снять сюртук, но, очевидно, передумав, потом опять откинулся на спинку кресла. Керсти взглянула на него вопросительно, но он, казалось, о чем-то задумался.
Одна… Да, Макс прав: она осталась одна. Если бы он обнял ее сейчас, если бы поделился своим теплом, своей силой…
Похоже, он забыл о ее присутствии.
По его словам, он пришел дать ей то, чего она желает. Она не так уж наивна и понимает, что он имел в виду: Макс пришел, чтобы сделать ее своей любовницей. В другое время близость с ним стала бы чудеснейшим моментом ее жизни. Но не сейчас — сейчас он в ярости.
Макс был дьявольски красив в своей белой льняной рубашке. В его растрепанных рыжеватых волосах вспыхивали яркие искры — отблески пламени, и такие же отблески плясали на темно-рыжей щетине, покрывавшей его щеки и подбородок.
Она хорошо знала этого мужчину и нуждалась в его силе.
О, если бы он обнял ее — крепко-крепко, чтобы стало трудно дышать!
Керсти знала, что отступать ей некуда. Пусть ее поведение считают предосудительным, но она сумеет справиться со своими новыми обязанностями, а заодно научится не обращать внимания на косые взгляды слуг и знакомых. Конечно же, к ней будут относиться с презрением, но выбора у нее нет.
Макс закрыл глаза; фляжку же по-прежнему держал в руке, у живота. Минуту спустя он заснул.
Керсти с облегчением вздохнула и, осторожно поднявшись с кресла, прошла в спальню. Там она взяла свою лучшую ночную рубашку — из белого ситца, с маленькими розочками, вышитыми по вороту. Вырез горловины — довольно широкий, чтобы можно было надевать рубашку через голову, — завязывался на тесемки из той же материи. Рубашка была необъятной, со множеством мелких складочек под кокеткой и с кружевом на манжетах. Это кружево извлекли со дна сундука, стоявшего у кровати Гейл.
Керсти сняла платье и надела ночную рубашку. Потом подошла к зеркалу, расплела косы и принялась расчесывать волосы, блестящими волнами рассыпавшиеся по плечам.
Несколько минут спустя она отложила гребень и задумалась: что же теперь?.. Взглянула на кровать. Если сейчас лечь, то Макс просто-напросто проспит до утра в кресле, а потом уйдет — с непременной головной болью.
Но она так нуждалась в утешении! Может, уговорить его лечь с ней, как в ту ночь? Он как следует выспится, а утром, если у него все же разболится голова, она за ним поухаживает.
