Проигравший из-за любви - Брэддон Мэри Элизабет (читать книги полностью .TXT) 📗
«Все-таки моя мать была права, — думал он, признавая ее слова и глядя на Флору. — Она самая милая девушка, которую я мог видеть за всю свою жизнь».
«Милая» — это было слово, которое непроизвольно возникало у людей по отношению к Флоре Чемни. Маленький овал лица с большими серыми глазами, темные ресницы и брови с красиво наложенными тенями, густые каштановые волосы, обрамляющие прекрасный лоб, длинная тонкая шея, очень стройная фигура, точеные руки и ноги — в общем, скорее нежный, нежели яркий образ. Серое платье из мериносовской шерсти, узкий стоячий воротничок, голубая ленточка, свободно повязанная на шее — все это так шло ей. Но была еще у нее необычайная грация и мягкость, что напоминало Гуттберту Олливенту картину Груса, продававшуюся у Кристи и Мэнсана за одиннадцать тысяч фунтов стерлингов. На ней была изображена девочка, гладящая голубя.
Доктору не пришлось представлять себя самому. Флора подала ему руку и искренне улыбнулась.
— Вы можете быть только одним человеком на свете, — сказала она, — поскольку мы не имеем других друзей. Вы — доктор Олливент.
— Да, я доктор Олливент. И я очень рад, что вы считаете меня своим другом.
— Вы бы этому не удивились, если бы слышали, как о вас рассказывает папа. Он никогда не устает говорить мне о своем старом добром приятеле, каким вы были в грамматической школе Хиллерсли. Вы были просто вундеркинд в учебе. Если бы папа не говорил мне так много о ваших симпатиях к нему, я бы стала даже бояться вас.
— Бояться меня? Но почему? — спросил он, глядя на нее со скрытым восхищением и думая о том, что если бы он женился раньше, то мог бы иметь такую же дочь. А сейчас вряд ли у него может быть такая дочь.
— Потому что вы очень умный. У мисс Мэйдьюк, — продолжала Флора, уверенная в том, что доктор должен все знать о мисс Мэйдьюк, — я всегда боялась мисе Килсо, которая тратила все свое время, чтобы быть лучшей ученицей в классе. Она знала наизусть все даты событий, которые случились со времен Потопа, знала, чье имя с чем связано, знала гиперболы и художественные произведения и всегда получала лучшие оценки за каждый семестр!
— И после этого вам не нравятся умные люди? — спросил доктор, ласково улыбаясь услышанному.
— Мне они очень нравятся, но только, когда они хорошие.
— Музыкальны, например, или артистичны? — спросил он, сознавая, что он не способен ни к тому, ни к другому.
— Да, я люблю музыкальных людей и мне нравятся художники. Их живет так много по соседству с нами, а мы никого не знаем. Например, рядом с нами живет молодой человек, который, должно быть, талантлив, как Рафаэль, по крайней мере, у него волосы такие же, как у Рафаэля, и греческий нос.
— Я заключаю, что наука интересует вас менее?
Мисс Чемни сделала на лице гримасу, как будто эта мысль была для нее почти противной.
— Что могут вообще значить паровые двигатели, ткацкие станки и другие такие штуки? — спросила она с непосредственной детской решимостью, что делало ее наивные высказывания даже приятными для восприятия.
— Наука — это гораздо больше, чем просто паровой двигатель. Но вряд ли можно ожидать, что молодая леди заинтересуется этим, так же, как вряд ли можно ожидать, что цветок знает свое латинское название или ботанику. А я вижу, что вы любите птиц.
— Я пытаюсь составить им компанию, — ответила она, — пока папы нет. Но я нахожу это занятие скорее утомительным. Они кладут свои головы набок и чирикают, когда я разговариваю с ними, но когда мы на расстоянии, они перестают щебетать. Я уж действительно думаю, что попугай более интеллектуален, хотя издаваемые им звуки немузыкальны.
Попугай, который в течение разговора периодически скрипел, издал в этот момент особенно громкий звук, как будто в знак согласия.
— Я дала им имена своих любимых героев, — сказала Флора, глядя на канареек, — но боюсь, они не совсем могут их различать. Тот маленький толстяк с хохолком на голове — Викэ Вэйкфилд, тот, с черными крыльями — Гамлет, та маленькая бойкая птичка — Дэвид Копперфильд, яркая желтая птица — это Принц, который нашел в лесу спящую красавицу. Я не думаю, что он имел какое-то определенное имя в этой сказке, не правда ли? — спросила она, обращаясь к доктору так, как будто его познания в области сказок были совсем свежими, — поэтому я называю его Прекрасный Принц. Остальные — тоже сказочные принцы.
— И у вас никого не бывает, кроме птиц, когда отец отсутствует?
— Никого. Папины старые друзья — люди, которых он знал в детстве, живут в Девоншире. Он говорит, что у него нет желания встречаться с ними, поскольку у него не было большой привязанности к ним. Правда, у меня есть мои школьные подруги, и папа сказал, что я вполне могу встречаться с ними. Но, когда я шесть месяцев назад пошла к мисс Мэйдьюк, то там уже не было моих любимых подруг, а у меня не хватило смелости пойти к ним домой, чтобы найти их. Я должна была бы встретиться с их мамами и папами. Это конечно глупо, но у меня такой страх перед незнакомцами.
— Однако вы, кажется, совсем не испугались меня, когда я так неожиданно вошел сюда.
— О, это же совсем разные вещи. Папа так много мне рассказывал о вас, и ваша мама была так добра ко мне. И вы действительно выглядите как старый друг.
— Надеюсь, что всегда буду таким.
— Это так здорово, что вы доктор и что вы сможете помочь здоровью моего отца. Последнее время он не очень хорошо себя чувствует. Но ведь вы поможете ему, правда?
— Я сделаю для него все, что может сделать наука, чтобы помочь ему, — бодро ответил доктор.
— Наука может ему помочь? О, тогда я люблю науку всем своим сердцем. Как глупо с моей стороны, что я забыла о том, что медицина тоже наука! Я всегда думала, что медицина одна из самых грандиозных вещей в мире.
— Правда?
— Что может быть благороднее, чем искусство спасения жизни людей? Я преклоняюсь перед великими врачами.
Доктор был несколько тронут этим признанием — небольшой лестью, сорвавшейся с этих детских губ.
«Было действительно отлично, если бы я мог иметь такую дочь, несмотря на все трудности и неприятности семейной жизни», — думал доктор.
Короткий зимний день — один из первых дней декабря — заканчивался. Огонь тускло горел в камине, Флора была поглощена заботой о канарейках. Огонь от ламп тут и там освещал голые стены, комната выглядела большой, темной и пустой — довольно мрачный дом для такого человека, каким была Флора.
«Я сделал бы ее окружение более радостным, если бы она была моей дочерью», — думал доктор.
— Вы, должно быть, находите жизнь скучной в этом большом доме, когда отец отсутствует? — спросил он.
— Нет, — ответила она с улыбкой, которая, казалось, осветила ее лицо в сумраке комнаты. — Я никогда не думала, что это может быть скучным. Самое главное, что я счастлива мыслью о том, что скоро вернется ко мне мой отец.
«Хрупкое счастье, — думал доктор, — способное в любой момент поломаться».
— И потом, даже когда папы нет, хотя мне всегда жаль расставаться с ним даже на короткое время, я могу занять себя сама. У меня есть пианино в моей комнате наверху и мольберт.
— Вы рисуете? — спросил доктор, будучи сам не слишком образованным в этом деле и удивляясь тому, как много занятий может входить в образование молодой женщины.
— Я просто порчу много бумаги. Но это так прекрасно быть в местечке Рэтбоун, там можно оставаться всегда. И акварельные краски в маленьких тюбиках, которые нужно выдавливать. Так здорово рисовать ими.
— Я бы хотел увидеть ваши рисунки.
— Буду очень рада показать вам Их, как только закончу работать над ними, — ответила Флора с некоторым сомнением, — но боюсь, они вам не понравятся. Они на первый взгляд неплохи, и у меня есть ощущение, что я совершенствуюсь. Но затем вдруг все не получается. И странная вещь происходит: чем больше я работаю, тем хуже они получаются.
— Пейзажи или портреты?
— Ни то, ни другое. Недавно я пробовала рисовать человеческие фигуры мелками, это были нимфы у фонтана. Но мелки так пачкаются, а фигуры не кажутся интересными без одежды. Тише! Кажется, это папа стучит.
