Сильнее только страсть - Джеймс Роби (читаем книги .txt) 📗
Какое-то время она молчала, однако былой замкнутости и тем более раздражения он в ней не заметил.
Молчание затягивалось, и он проговорил:
– Скажи что-нибудь.
– Я думала сейчас... – наконец ответила она. – Вспоминала... И смогла вспомнить, что только один раз отец обнял меня, когда говорил, что я должна отправиться жить к сестре Марии. – С трогательной детской застенчивостью она прибавила: – Мне так приятно, когда меня обнимаешь ты. Я так не привыкла к ласке.
Радость прокатилась теплой волной по его телу. Да, Уоллес никогда не позволял ей быть ребенком, но, к счастью, детская душа выжила и осталась в ней.
– Каждую ночь нашей жизни я буду держать тебя в объятиях, – ликующе повторил он то, что недавно уже говорил. – Клянусь! Но отчего ты все время уверяла меня, что боишься настоящего сближения?
Она ответила сразу:
– Наверное, опасалась, что привыкну и стану очень нуждаться в тебе, а ты вдруг расхочешь и откажешь.
Голос у нее дрогнул. Он осторожно, но крепко прижал ее к себе, слушая в наступившей тишине биение их сердец.
Он понял вдруг: она боялась, что он окажется таким же скупым на любовь, как ее отец, кого, по существу, не знала, но в чей образ, нарисованный ею самой в своей душе, поверила и страстно желала, чтобы другие верили тоже.
Его губы коснулись ее влажного лба, и она решила, что сбылись две неясные, но блаженные мечты – о настоящей близости и о настоящем понимании...
Через какое-то время, выпуская ее из своих объятий, он сказал обыденным тоном:
– Повернись, я посмотрю, как спина и все остальное. Мазь брата Уолдефа помогла: вишневый цвет кровоподтеков на ягодицах сменился бледно-розовым, на спине следы от ударов вообще уже начали затягиваться.
– Болит намного меньше, – сказала она так небрежно, будто речь шла не о ней самой, а о другом человеке.
– Надеюсь, никогда больше мне не придется прибегать к такому способу, жена.
Ему хотелось обратить все в шутку, но он с запозданием почувствовал, что шутки не получилось.
Джиллиана повернула голову и через плечо проговорила:
– Если когда-нибудь ты прибегнешь к чему-либо похожему без явной на то причины, я сломаю тебе руку, муж.
– Ладно, – сказал он примирительно. – Надеюсь, у нас будет вдоволь времени определить, что считать явной причиной. А сейчас одевайся. Роберт ждет к ужину.
Она изменилась в лице, и он спросил:
– В чем дело? Сильно болит?
– Нет, Джон. Дело в лордах, которые видели... Я не хочу...
– Они уже уехали. А если и нет, никто бы не посмел, уверяю тебя, насмехаться над тобой. Этим оскорбили бы и меня. Уехали вообще все гости, даже Агнес, Джейми и брат Уолдеф. Мы увидимся с ними в Гленкирке.
Сообщение мужа успокоило ее, она медленно подошла к корзине с вещами, начала одеваться. Вскоре на ней засверкало розовое с блестками платье, почти того же цвета, что и следы от плети на ее ягодицах. Поверх платья она надела легкий камзол, всунула ноги в туфли, поднесла к голове руки, чтобы уложить косы, и... замерла. Кос не было. Кончики пальцев укололись о жесткие на местах среза волосы.
– Ничего, ничего, – заметив ее растерянность, утешил Карлейль. – Они отрастут.
– Зачем я, дура, их отрезала? – воскликнула она с таким отчаянием, что он рассмеялся.
– Ты не стала менее красивой, дорогая, – сказал он. – И вообще, жена, отрезание кос далеко не самый верный способ нанести оскорбление мужу.
Продолжая смеяться, Карлейль подал ей руку, и она с благодарностью оперлась на нее, потому что последствия порки давали о себе знать. И еще как...
Стол для ужина в замке Брюса накрыли не в зале, а в одной из скромных комнат его покоев. На столе лежали сыры, ягоды, мед. Ужин был подчеркнуто семейный, дружеский, в тесном кругу. Возле стола стояли две короткие скамейки, для двух человек каждая. Половину одной из них занимала небольшая подушка. «Брюс ничего не забыл», – подумал Карлейль, пряча улыбку.
Когда они с Джиллианой вошли, хозяин дружески похлопал каждого из них по плечу правой рукой; левая оказалась по-прежнему крепко перевязанной, что вызвало замешательство Джиллианы, она заметно покраснела.
– Ладно уж, чего там, – сказал ей Брюс. – Что было, то было.
– О, я никогда не смогла бы проявить такое королевское великодушие! – чистосердечно воскликнула Джиллиана, на что Брюс с улыбкой ответил:
– Но ты же пока еще не король. Даже не королева. Пригласив всех за стол, он сам подвел Джиллиану туда, где лежала подушечка. Стараясь сохранять спокойное выражение лица, она безбоязненно уселась на нее, чувствуя гордость, что ничем не выдала своего волнения. Судя по взгляду, который Брюс бросил на Карлейля, он испытывал сейчас то же самое чувство за жену друга.
Присутствовавший брат Брюса Эдвард сдавленно засмеялся, однако старший недовольно посмотрел на него, и тот умолк.
Неумение сдерживать себя и чрезмерная прямолинейность вообще отличали Эдварда. И прозвучавший из его уст вопрос к Джиллиане лишний раз подтвердил его качества.
– А с чего вы взяли, леди, что мой брат выдал Уоллеса? – спросил он.
Леди едва не поперхнулась куском сыра, а Брюс наставительно проговорил:
– Эдди, ты не слишком-то вежлив. Не мешай женщине есть сыр.
Но Эдвард, помимо упомянутых выше черт характера, обладал еще и упрямством, а потому возразил:
– Нет, я хочу понять... Ты был тогда уже коронованным правителем Шотландии, хотя и в ссылке, и англичане не признавали тебя. А Уоллеса обвинили в государственной измене. Но кому он изменил? Тебе? Шотландии?..
Никто ему ничего не ответил, и Эдвард продолжил с горечью:
– Он-то никого не предал, а вот его предали, и Джиллиана совершенно права: предатель должен быть найден и наказан. По закону, конечно, – добавил он с ухмылкой, кивая на перевязанную руку брата, а Джиллиана снова залилась краской.
– С Уилли Уоллесом, – медленно заговорил Роберт Брюс, – многое неясно. Прошло столько времени. Не уверен, что сейчас можно что-то раскрыть. Но мы должны пытаться.
– Где ты был, Роберт, – спросил Карлейль, – когда услышал, что Уоллес попал в плен?
Как ни странно, раньше они никогда не говорили об этом, да и что толку говорить после того, как все случилось, но сейчас ему хотелось ради Джиллианы узнать обо всем как можно подробнее.
– Я пребывал тогда в ссылке на Гебридах, – ответил Брюс. – Пытался там собрать войско в помощь нашему шотландскому войску. Отец нынешнего Эдуарда тогда здорово потрепал нас в боях. А где находился ты, Джон?
– Возле постели умирающей Марты...
Сочувственным жестом Брюс коснулся руки друга: воспоминания пятнадцатилетней давности не принесли радости ни тому ни другому.
– И все-таки, – настырно гнул свое молодой Эдвард, и Джиллиана целиком его поддерживала, – все-таки, если бы Уоллеса смогли тогда как следует поддержать, он мог бы уцелеть.
Сказанное тронуло до глубины души, и глаза Джиллианы наполнились слезами, которые теперь часто появлялись на ее красивом лице.
– Если бы кто-то из нас находился с ним, – сдержанно сказал Брюс, – когда он потерпел поражение, то и погиб бы рядом с ним.
– Вы собирали там, на островах, свое войско, милорд... – вдруг сказала Джиллиана и напряженно умолкла.
– Называй меня Роберт, – спокойно произнес он, разжевывая новый кусок сыра. – И договаривай то, что хотела.
– Вы собирали там войско, – повторила она, – но возглавили бы вы его сами, если бы мой отец был жив?
– Понимаю, – ответил он. – Ты думала, я мог устранить твоего отца как соперника? Как уже сделал однажды? Но тот человек был моим настоящим врагом, а твой отец всегда был другом и верно служил мне. – Он отпил из кружки. – Скажу другое: я жил в то время в изгнании, за мной следили, а твой отец находился в Шотландии. И наконец, я не полный дурак, чтобы разбрасываться такими военачальниками, как Уоллес. Веришь мне хоть немного?
– Да, милорд.
– Роберт, – поправил он с улыбкой. – Жена моего друга – мой друг.
