Самая подходящая леди (ЛП) - дж.куин, к. брокуэй, э. джемс (список книг .txt) 📗
Руки мужчины.
А не мальчишки.
Запястье пересекал шрам, она только сейчас заметила тонкую белую линию на загорелой коже.
— Что случилось с твоим запястьем? — спросила Джорджина.
Хью услышал, но не обернулся, продолжая болтать, потом дал человеку монету и поводья лошадей.
— Так, ерунда, — беззаботно отмахнулся он.
Все улетучилось. Весь этот любовный пыл между ними, то, как Хью смотрел на нее, отчего Джорджина ошущала себя такой желанной, по-настоящему желанной впервые после ее замужества, — все это ушло как ни бывало.
Следуя за Хью в переполненный постоялый двор, Джорджина чувствовала себя павлиньим хвостом. Все взоры обратились на Хью, потом все уставились на нее.
В трактире не было других леди.
— Хью, — позвала она.
И с трудом расслышала себя сквозь царивший вокруг людской гам, однако Хью сию секунду повернулся.
— Да?
— Не могли бы мы снять отдельную комнату?
— О, да у них тут такого сроду не водится, — сообщил он. — Ты ведь не против?
— Нет, — еле слышно сказала она.
Прежде чем Хью подвел Джорджину к низенькому окошку, где они сели, у нее было довольно времени, чтобы понять: она не только здесь единственная леди, но и вообще единственная особа женского пола.
Стол почернел от времени и был испещрен выцарапанными инициалами посетителей. И не особенно чист. Джорджина не смела поднять глаза, поскольку на нее со всех сторон таращились мужчины, от чего она чувствовала себя не в своей тарелке. Они глазели с любопытством. И жадностью. Как будто думали…
— Похоже, они решили, что ты моя пташка, — весело сообщил Хью. — Им не постигнуть твой уровень изящества. — Джорджина сглотнула. — Не беспокойся. Никто к тебе не посмеет обратиться, пока я здесь. — Появился трактирщик и одарил ее таким же взглядом, что и все остальные, будто она дорогая, но доступная особа. — Завтрак, — приказал Хью. — Что у вас есть. Я голоден, и наверняка ее светлость тоже проголодалась. И нам очень нужно перемолвиться словечком с кем-нибудь из актеров, приехавших на ярмарку, если они здесь присутствуют.
— Пьянствуют на задворках, — коротко сообщил трактирщик и отошел, не проронив больше ни слова.
Джорджина опустила взгляд и обнаружила, что водит пальцем по какому-то вырезанному на столешнице слову.
— Хрен, — наклонившись, прочел Хью. Джорджина отдернула руку как ужаленная. — В аккурат для леди, — развеселяясь, заметил он.
На нем был простой черный сюртук, обтягивающий плечи. Шейный платок Хью снял, и вид его открытой шеи напомнил Джорджине о золотистой коже, таившейся под одеждой.
Это чуть лукавое поведение показалось глупым и неподобающим. Джорджина стянула шляпку и положила на пол у стула, а стек с кисточкой отдала какому-то мальчишке, оседлавшему ручку метлы. Тот взвизгнул от радости.
Джорджина сняла бы и дурацкий жакет, если бы могла. Он был чересчур тесноват для матроны, для вдовы. Наверно в нем она похожа на разодетую овцу, словно старушка, старательно пытавшаяся стать такой, какой ей уже не быть.
Так бы сказал Ричард. У Ричарда всегда были твердые понятия, что следует или не следует носить женщине. В сущности, самые лучшие их беседы касались женской одежды. Они бы пошли в театр и все представление шептались, обсуждая костюмы. Потом по приходу домой разобрали бы по косточкам, во что был одет каждый из зрителей.
При этих мыслях к глазам подступили слезы. Ричард неистово презирал женщин, из кожи вон лезших, лишь бы не признавать, что они стареют.
Джорджина так и слышала его в своем воображении, как он резко осуждает какую-нибудь бедняжку лет тридцати, опрометчиво надевшую платье с глубоким декольте. Не то чтобы и ей самой исполнилось тридцать, однако уже вдова. Она поежилась при мысли, что бы выдал Ричард о ее тесной амазонке и причине, по которой Джорджина ту надела. И лишь когда Хью окликнул ее, Джорджина очнулась.
Трактирщик вернулся с двумя тарелками, на которых высились горы яичницы и бекона. Он поставил перед господами тарелки и сказал:
— Тут позади меня мистер Лир, великий актер. По правде сказать, лучше вам позволить ему присесть, а то он еще упадет, чего доброго. С самой зари пьянствовал.
— Лир? — повторила Джорджина.
На первый взгляд человеку, шедшему по пятам за трактирщиком, с трудом подходило шекспировское имя. Носил он кожаные отрепья и большие сапожищи с отворотами у колен. Впрочем… Лир был из тех, кого не стоило недооценивать. Его губы растянула улыбка. И померещилось, что он из тех, кто мог бы с улыбкой на устах запросто убить.
— Ага, Лир, как в величайшей из великих трагедий, — поддакнул актер, усевшись на стул, на который жестом указал Хью. — Благодарю покорно, милорд. Сейчас я скажу вам, прежде чем вы спросите меня, миледи, что я позаимствовал имя у короля, хотя он был королем, который чрезвычайно любил актерство, мог бы вам сказать. Как актер, я не имею особых причин выступать под своим именем, пока большую часть времени провожу за тем, чтобы представлять кого-то другого, поэтому отчего же не выбрать имя по своему вкусу?
Он был пьяницей. Очаровательным, наверно, давним пьяницей. Язык его чуть заплетался, и сидел Лир, развязно раскинув конечности, явный признак, что он пьян в стельку. И все же был красив, даже в свои пятьдесят с лишком, с высокими скулами и осоловевшими, но ярко блестевшими глазами.
Джорджине пришло на ум, что, возможно, так в жизни и выглядят короли — преследуемые, подвыпившие и усталые.
— Ты не знаешь, на какое время Финчли хочет назначить представление? — спросил ее Хью.
Она отложила вилку. Завтрак, может, сервировали не так уж и изящно, но бекон был превосходен.
— В восемь. Вас это устроит, мистер Лир?
— Вы захватили нас в момент величайшего упадка, — с ленивой усмешкой в голосе отозвался Лир. — Мы закисаем и забываем наши роли. Впрочем, вряд ли вы ожидаете лучшего от труппы, попавшей в такую собачью дыру, как Парсли.
— Эй, ты, — вмешался вдруг возникший словно из-под земли трактирщик, — попридержи-ка язык, когда ты у нас в Парсли, а то в два счета вышвырнем тебя за ухо как шелудивого пса. Не угодно ли господам, чтобы я принес что-нибудь выпить к мясу? — спросил хозяин у Хью.
— Мы всегда сможем импровизировать, — сказал актер и мечтательно добавил: — Вот так я начинал, знаете ли. Давненько, в Лондоне.
— Пива мне и мистеру Лиру и стакан лимонада для ее светлости, — приказал Хью. — И в какой роли вы импровизировали? Всегда ли играете Короля или иной раз и Шута?
— Вечно Шута и время от времени Короля, — грустно признался актер.
Он поднял кружку с пивом и отпил.
— Интересно, есть ли у вас пьеса, которая годилась бы для дня рождения маркизы Финчли? — спросила Джорджина. — Маркиз упоминал, что надеется на постановку «Двенадцатой ночи» Шекспира.
— Вот эту не можем, — уныло ответил Лир. — Могу представить вам на выбор кровавые страсти вместе с трупами и подходящими песнями. Привидения, битвы, удавленницы, женщины-привидения, знаете, есть разница между привидением мужского пола и женского…
— И в чем же? — заинтересовалась Джорджина.
— О, привидения мужского пола одержимы местью, как полагаю, — ответил Лир, снова прикладываясь к пиву.
— А чем одержимы женщины? — спросил Хью.
— Придурочными песенками, — ответил Лир. — Миловашками. Да тем же, чем когда были живы. Болтаются и воют «Споемте иву, иву».
— Иву? — недоуменно переспросил Хью.
— Песня из одной пьесы Шекспира, — пояснила Джорджина. (Трагедия «Отелло» — Прим. пер.)
— А, Шекспир, — с прояснившимся лицом воскликнул Хью. — Если я вернусь привидением, то учту ваш опыт по части мужского-женского, за исключением пения. Уж лучше придурочные песенки, чем мщение.
— Что такое «миловашки»? — спросила шепотом Джорджина.
Укрывшись за кружкой пива, Хью засмеялся:
— В точности, что ты и думаешь, милая.
«Милая»! Слово перевернуло ей сердце.
— Можем изобразить «Битву кентавров», «Историю любви евнуха», — стал перечислять Лир, — или «Веселую трагедию Пирама и Фисбы». То или другое.
