Дочь обмана - Холт Виктория (книги бесплатно .txt) 📗
— Надеюсь, ты хорошо спала, — сказал Робер.
— Очень хорошо. И комната моя — прелесть. Я ощущаю себя в ней мадам де Помпадур.
— Не преувеличивай, ничего особенного в ней нет. Но мы и правда хотим, чтобы тебе здесь было удобно.
— Я заметила. И если я все же не буду вполне счастлива, то не по вашей вине и не по вине вашей сестры.
Он накрыл своей ладонью мою.
— Дорогая Ноэль, — сказал он. — Я понимаю твое состояние. Мы хотим попытаться сделать так, чтобы ты оставила все это позади. Это единственный выход.
— Я знаю. Но это легче сказать, чем сделать.
— Со временем ты сумеешь. Анжель говорила, что утром хочет показать тебе замок.
— Это, должно быть, интересно.
— А после ленча ты обещала Мари-Кристин поехать ней кататься верхом.
— По-моему, она славная девочка.
— Насколько я знаю, иногда с ней бывает трудновато. Анжель оправдывает ее. Девочка потеряла мать и воспитывается уже немолодыми людьми. Так что эта мадемуазель, доложу я тебе, временами сущий дьявол. Но, тем не менее, пойдем в конюшню. Я подберу тебе подходящую лошадку.
— Прямо сейчас? — спросила я.
— Почему бы и нет?
Мы прошли через сад к конюшне. Жак был там. «Бонжур», — приветствовал он нас. Робер заговорил с ним о лошади. У Жака все уже было наготове. Он вывел невысокую гнедую кобылку. Ее так и звали, соответственно масти, Маррон (коричневый (фр.)).
— Она смирная и без фокусов, — сказал Жак. — Любит хороших, спокойных седаков, и на нее можно положиться.
— Ну, Ноэль, это как раз то, что нужно, — сказал Робер. — Во всяком случае, для начала.
Он объяснил Жаку, что сегодня днем я собираюсь поехать на прогулку с Мари-Кристин, нужно подготовить Маррон. Жак спросил, к какому часу.
— Ну, dejeuner бывает в час. Как насчет половины третьего?
Жак заверил, что все будет в порядке.
По дороге из конюшни мы встретили Анжель — она искала меня.
— Я хочу показать Ноэль замок. В этих старинных строениях нетрудно заблудиться. Но потом быстро привыкаешь. Только сначала они выглядят головоломкой.
Робер передал меня Анжель, и мы начали экскурсию по дому. Она объяснила, что как все старинные сооружения, с годами он много раз ремонтировался и перестраивался. Что-то пристраивалось, что-то менялось в отделке, в результате изменялся характер всей постройки. И сейчас, вероятно, он не совсем похож на то, каким был первоначально.
— Но это-то и делает его еще более привлекательным, — сказала я.
— Может быть, в определенной мере. Вот в этом зале, в самом центре, раньше когда-то был очаг. Вполне разумно, потому что люди могли садиться вокруг.
— Но это опасно, — сказала я.
— Полагаю, не более, чем любой огонь. А дым, представьте себе, выходил через отверстие в потолке. Крышу столько раз ремонтировали, что сейчас его не разглядишь. Но на полу остался след.
— Да, я вижу.
— Сохранилось оружие, использовавшееся в битвах. Все это реликвии Столетней войны, когда ваша страна воевала с моей. А это оружие наполеоновских войн, когда мы опять были врагами.
— Надеюсь, больше это никогда не повторится.
— Будем надеяться. Наш император стремится к дружеским отношениям с Англией. Между нами заключены торговые договоры и другие соглашения. Кроме того, у наших стран общие интересы в связи с Суэцким каналом. Так что будем надеяться, что мы больше никогда не будем воевать друг с другом.
— Полагаю, что император Наполеон III очень популярен здесь, во Франции.
— О, да. Но и у него есть враги. У какого правителя их нет. Императрица Евгения прекрасна и обворожительна. У них есть сын — наследник. Так что все идет хорошо. Они добры и красивы, и где бы они не появлялись, народ с радостью приветствует их. Робера и меня иногда приглашают на придворные церемонии, и там нас всегда встречают с отменной любезностью.
— Значит, все идет хорошо.
— Кто может поручиться, что так будет всегда? Мы помним, что еще не так давно страна переживала революцию. Такое долго не забывается.
— Но сейчас для этого нет причин.
— Люди всегда находят причины, — рассудительно заметила Анжель. — Но что за унылую тему для разговора мы выбрали! Все из-за этого оружия. Я посоветую Роберу убрать его и взамен повесить гобелены. Они гораздо привлекательнее. Так вот, это главный зал. Если не считать убранный очаг, в остальном он сохранился почти без изменения.
— Он выглядит очень внушительно.
— А там — кухни. Мы, я думаю, туда не пойдем, чтобы не мешать слугам.
Мы поднялись наверх, и она провела меня по нескольким комнатам. Все они были убраны в том же стиле, что и комната, выделенная для меня. Окна в большинстве из них были закрыты ставнями.
Мы опять поднялись по лестнице и оказались в галерее, на стенах которой висели картины. Мы остановились перед ними, и она показала мне портреты членов семьи, среди них — Робера и себя.
— Это мой муж, — продолжала она. — А это — Жерар.
Я задержалась перед портретом Жерара. Он заинтересовал меня больше, чем другие, потому что Жерар был жив, и я, возможно, увижу его.
На нем был темный сюртук с белым галстуком. Почти черные волосы оттеняли бледность кожи. Его синие глаза напомнили мне Мари-Кристин. Естественно, что они похожи, она ведь его дочь. В его глазах сквозила та же скрытая тревога, какую я заметила у нее. Как будто их обоих что-то гнетет или даже преследует. Анжель спросила:
— Тебя заинтересовал мой сын Жерар?
— Да. Он выглядит несчастным.
— Это было ошибкой — писать портрет в то время. Но все уже было договорено заранее. Он написан Аристидом Данже. Тебе знакомо это имя?
— Нет.
— Он сейчас один из самых модных у нас художников. Да, было ошибкой писать его тогда, вскоре после…
— После чего?
— Он тогда только что потерял свою молодую жену. Это было ужасное время.
— Я понимаю.
Мы перешли к другому портрету.
— Это наш отец, мой и Робера.
Пока мы бродили по галерее, мысли мои все время возвращались к Жерару.
— Она ведет на Северную башню, — объяснила Анжель, когда мы подошли к винтовой лестнице. — Здесь обычно располагается Жерар, когда приезжает в Мезон Гриз. Ему нравится это освещение — северный свет. Оно идеально подходит для его работы.
— Можно пройти туда?
— Ну, конечно.
Мы подошли к двери на самом верху лестницы. Она открыла ее, и мы оказались в просторной комнате с несколькими окнами. В глубине стоял мольберт, к стене были прислонены картины.
— Большей частью он работает в Париже, — объясняла Анжель. — Так что здесь он редкий гость. Но когда приезжает — в его распоряжении эта башня. Здесь есть и спальня, и другие комнаты. Поэтому мы называем Северную башню его студией.
— Вы, наверное, скучаете по нему, раз он так долго живет в Париже?
Она пожала плечами.
— Ему так лучше. Там у него друзья, коллеги. А здесь — эти воспоминания.
— Его жена была, наверное, очень молода, когда погибла.
Анжель кивнула.
— Они оба, когда поженились, были молодыми. Сейчас Жерару тридцать два. Она умерла три года назад. Мари-Кристин тогда исполнилось девять лет. Значит, когда она родилась, Жерару было двадцать. Он тогда был слишком молод. И Анри, мой муж, и я — мы были против этого брака, но… — она опять передернула плечами. — Сейчас у него есть любимая работа, своя жизнь там, в Париже. Так лучше. Ехать обратно сюда — о, нет! Здесь ведь все и случилось…
Я кивнула. Я хорошо знала, что такое воспоминания.
Потом я заметила еще один портрет. Интересно, кто бы это мог быть, подумала я, прежде чем задать вопрос. Она была очень красива необузданной цыганской красотой, с каштановыми волосами и яркими светло-карими глазами. Своенравный капризный рот и дерзкие глаза делали ее еще более привлекательной.
— Это Марианна, — сказала Анжель.
— Марианна?
— Да, жена Жерара, мать Мари-Кристин.
— Она очень красива.
— Да, — спокойно согласилась Анжель.
Мне хотелось узнать, как она умерла. Но я чувствовала, что за этим, возможно, скрывается какая-то тайна, и мне неудобно было спрашивать вот так, напрямик. Мне казалось, Анжель жалеет, что привела меня сюда, в Северную башню.
