Хранительница Грез - Бондс Пэррис Эфтон (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
— Что с тобой происходит? Что тебя так глубоко ранило, что ты хочешь быть убитой?
Она повернулась к нему с трагическим выражением лица.
— Да! Да! Да! Я хочу этого!
— Я запрещаю тебе уходить!
Дочь впервые в жизни не повиновалась Дэну и оставила отцовские слова без внимания.
— Ты хочешь умереть из-за этого бастарда Трэмейна? Он значит для тебя больше, чем семья?
— Семья, семья! Это все из-за этих чертовых семей так получилось! Будьте вы прокляты! Я ненавижу нашу семью, я ненавижу вас вместе с вашей враждой!
Дэн оттолкнул дочь от себя. Лицо его стало жестким и неумолимым.
— Тогда уходи и не возвращайся больше!
Согласно легендам, единственный туземный народ, населявший Трансвааль, был частью народа великого королевства Ашанти. Ведомые своей королевой, они пришли на берега Крокодиловой реки — Лимпопо.
Когда королева спросила у своих жрецов, как ей перейти реку вброд, те ответили, что все устроится само собой, если королева принесет жертву. Тогда она принесла в жертву собственного сына и вскричала: «Баоли! Дитя мертво!» Ее потомки перешли реку и расселились по саванне бассейна Лимпопо.
Сегодня потомки легендарных баоли — чернокожие банту — работали вдоль берегов Лимпопо на британские и австралийские колониальные войска. Огромные круглые плетеные корзины с грязным бельем стояли на мелководье. Серо-зеленое неторопливое течение реки омывало корзины, смывая грязь и пот с одежды — весьма изобретательная система местных женщин.
Затем полуголые чернокожие женщины банту били каждую часть одежды о камни неторопливыми плавными движениями, напоминавшими танец духа Дипри, который с иронией заклинал гармонию в племени.
Англичанам, судя по всему, только и оставалось, что танцевать Дипри. Вчерашняя битва была гибельна и для голландцев, и для англичан с союзниками. Среди британских и австралийских солдат раненые и убитые исчислялись тысячами. Австралийские солдаты, из-за золотой лихорадки 1851 года прозванные диггерами (диггер — англ, землекоп.), заслужили репутацию отчаянных вояк и стойко удерживали свои позиции.
Недалеко от реки Лимпопо между «чертовыми деревьями», прозванными так из-за своих колючек, были разбиты белые куполообразные палатки. Люди в военной форме отдыхали в гамаках, на деревянных ящиках из-под снарядов, просто на охапках веток, прислонившись к вагонным колесам, к стволам деревьев или к любой опоре, которую смогли отыскать. Ни ветерка, ни самого слабого дуновения не было в этот полдень. Белый флаг на флагштоке над палаткой Восемнадцатого Полевого госпиталя висел безжизненно.
После вчерашнего сражения с трансваальскими бурами Шевонна вместе с другой сестрой милосердия работала не покладая рук. Врач, шотландский джентльмен старой закалки и друг небезызвестного доктора Артура Конан-Дойла, порой навещавшего его, занимался разодранной икрой молоденького британского солдата. Нога была в опасности, но стараниями доктора, молитвами и с Божьей помощью мальчик снова будет воевать.
Недалеко от входа в палатку лежал британский пехотинец, раненный разрывом бурского снаряда. Мухи стаями роились над пропитанными кровью бинтами, беспорядочно наложенными на тело. Среди раненых вспыхнула эпидемия тифа и почти всегда со смертельным исходом. Жертвы болезни, переносимой мухами, едва не превышали количество самих разносчиков.
Шевонна с сестрой милосердия трудились над юным австралийцем, у которого было ранение в область живота и который лежал при смерти. Раненый в беспамятстве стонал. Шевонна про себя отметила, что ему было не больше девятнадцати.
Его выступающие скулы, совершенно белые, как простыни, чем-то напоминали ей Брендона. И в то же время образ Брендона гас в ее воображении.
В палатке не было почти никакой вентиляции, вонь стояла ужасная. Пот струился по лицам Шевонны и Мод, язвительной старой женщины, поставившей на ноги огромное количество солдат. «Парень умрет, черт возьми. В таких серьезных случаях лучше не звать доктора, а поступать как делают банту, съевшие на таких вещах не одну собаку».
Она прижала толстый тампон к зияющей ране, чтобы остановить кровотечение. Машинально Шевонна стала накладывать бандаж, но казалось все, что она делала, было впустую. — Ну, и какую бы припарку ты поставила сюда без доктора?
Старая женщина улыбнулась. Она где-то потеряла передний зуб в нижней челюсти. Возможно, даже больше, если бы Шевонна осмелилась внимательно присмотреться к этому зияющему рту.
— Один из колдунов банту научил меня смешивать компресс, накладываемый на рану. Каолин травы и сырые яйца убивают заразу и не дают ей распространиться дальше.
— Сырые яйца? — Шевонна подавилась, затем сглотнула. Странно, она без содрогания могла смотреть на самые страшные раны на человеческом теле. Глаз, вывалившийся из глазницы и повисший на сосуде. Вспоротый живот с перламутрово блестевшим кишечником и одуряюще тошнотворным запахом крови, полупереваренной пищи и кала. Или оторванная у плеча рука, висящая на лоскуте кожи. Но мысль о сырых яйцах подводила живот и заставляла сдерживать подступающую тошноту.
И нельзя сказать, чтобы кухня Третьего Гренадерского полка или Второго полка Дублинских стрелков была слишком изысканной. Шевонна всегда подозревала, что в меню присутствует конина наряду с каменной твердости хлебом.
Воображение перенесло ее к Рождественским домашним обедам: баранина, свинина, утка, сливовый и смородиновый пудинг, вина, ликеры. А мать привнесла свои, американские традиции в устройство Рождественского стола: жареная индейка, окорок домашнего копчения, консервы. Даже Рождественское дерево Луиза украшала на американский манер.
Шевонна, улыбаясь, вспоминала, с каким увлечением мать изображала злого дракона: изюм, брошенный в горящий бренди и таявший на языке. Отец однажды чуть не спалил себе усы, неосторожно поднеся горящий голубым пламенем напиток. Все засмеялись.
Но тут улыбка Шевонны пропала при воспоминании о последних словах отца.
— Мы уже закончили? Не мешало бы глотнуть свежего воздуха. Мод хихикнула.
— Ах, какие мы нежные! Ты очень помогла мне. Иди себе, я сама вымою его от крови, без помощи здоровой цветущей девушки. Как я еще смогу себя обрадовать, если мое старое тело давно уже про все забыло?
Юмор, порою иногда несколько пошловатый, помогал выносить все тяготы войны, которую Шевонна резко осуждала из-за беспорядочных убийств. — Если рана не убьет солдата, то это сделаешь ты, Мод, своими сексуальными манипуляциями.
Снова довольная улыбка, а затем раскатистый хохот:
— Ага, зато парень умрет счастливым!
Шевонна вышла из палатки. Солнце клонилось к закату. Стояло лучшее время дня. На высоте пяти тысяч футов над уровнем моря вечера были прохладны, бриз спускался с гор и шелестел листвой в вельде (Вельд — лес, африканс.).
Она встала, подставив лицо ветру и чувствуя, как мягкие прикосновения бриза шевелят ее влажные от пота волосы. Под мышками на блузке из плотного ситца темнели пятна пота.
В лазурно-голубом небе лениво плыли перистые облака. На другом берегу Лимпопо розовые фламинго неприязненно смотрели на людей. Дальше неясные огромные силуэты, которые могли принадлежать только слонам, неторопливо шли через вельд, помахивая хоботами.
Среди этого природного великолепия даже как-то забывалось, что идет война, что совсем рядом расположилось восемь тысяч солдат с пушками и винтовками, и эта чудесная тишина может быть внезапно нарушена чудовищным грохотом.
Невдалеке майор Первого полка Шотландской Гвардии принимал ванну в мелкой лохани с горячей водой. Костлявые ноги свисали через край. На нем был только военный шлем цвета хаки с разноцветным значком — номером батальона.
Конусообразные палатки стояли повсюду, куда ни кинь взор. На поляне, где солдат обычно обучали строевой подготовке, офицеры сейчас играли в поло.
Сцена была совсем непохожа на героические поэмы о Бурской войне Редьярда Киплинга, которые тот периодически писал для британских газет.
