Семейные реликвии - Кэмп Кэндис (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt, .fb2) 📗
— Может быть, что-то произошло бы иначе, если бы вы находились тогда здесь. А может быть и нет. — Джульетта сжала руку Эймоса, подчеркивая смысл своих слов. — Прошлое не вернуть. Вас не было здесь, когда все это происходило, вы не могли предполагать, что эта проблема возникнет. Вы не могли быть настороже всю жизнь, не выезжая никуда, чтобы не пропустить случая, когда сможете вмешаться в какую-то затруднительную ситуацию с вашей сестрой. О таком просто бессмысленно и говорить.
Эймос вздохнул и кивнул.
— Думаю, что вы правы. Но я чувствую… о, я не, знаю. Что-то вроде того, как будто мне нужно было оберегать ее. Какой вообще смысл в том, чтобы быть сильным, если ты не можешь помочь тем… кого ты любишь? — Он закрыл глаза. — Я не смог помочь Франсэз. И не смог помочь своей матери.
— Но, Эймос, вы же не Бог, — резко сказала Джульетта. — Как это вы могли бы спасти кого-то, если ему настало время умирать.
— Я всегда чувствовал, — произнес Эймос в задумчивости, не глядя на Джульетту, — словно я с ним сражаюсь. С моим отцом. И всякий раз, когда у меня кого-то отнимает жизнь, это для меня воспринимается как его победа. Одного только Итана я сумел отстоять.
Джульетта скорчила недоуменную гримасу:
— Я этого не понимаю. Ваш отец не убивал ни Франсэз, ни вашу маму. — Но ее голос неосознанно запнулся на последнем слове. Джульетта понимала, что Эймос считал отца виновным в смерти матери.
— Нет, — неохотно промолвил он. — Знаю, что не убивал, то есть в прямом смысле. Это все здешняя земля сделала. Он всегда говорил: «Здесь нет места для слабаков». Он хотел, чтобы все мы стали сильнее, чем наша мать, в том числе и Франсэз. Он… думаю, что он все же любил маму, но вот когда она умерла, он пришел в ярость. Он прямо возненавидел ее за то, что она умерла. А как он накинулся на меня, когда однажды ночью после смерти мамы застал меня плачущим в кровати.
— Как же вам, наверное, пришлось тогда тяжело. — Джульетта положила ладонь ему на руку. — Ребенок должен плакать о своей матери.
Эймос пожал плечами.
— Я не знаю. Па всегда подчеркивал, что ты слабый, если плачешь. Я не видел ни разу, чтобы он хоть слезинку обронил. — Он вздохнул. — Но не думаю, что мужчина должен быть всегда таким. Он мне говорил: «Тебе двенадцать лет и ты ростом такой, как взрослые. Значит и веди себя, как большой». Я так и не стал таким, как он хотел. Да я и не старался походить на него. И все-таки я боюсь, что стал таким же.
— Нет. Я в это не верю. В вас слишком много человеческих чувств.
— А хорошо ли это? — Он неуверенно улыбнулся. — Вот смотрите, мне уже тридцать шесть лет, а я все еще не знаю, каким должен быть мужчина. Па сейчас бы просто плюнул от возмущения.
— Да перестаньте вы так заботиться о том, что бы он подумал или сказал, — воскликнула Джульетта. Вы и есть как раз такой, каким должен быть настоящий мужчина. Это мул не плачет никогда, а для человека не в этом идеал. У вас любящее сердце, вот что важно. Ваш отец должен был бы гордиться, что родил такого сына, как вы.
Она говорила возбужденно, пристально глядя ему в глаза. Ее лицо раскраснелось от сказанных с таким жаром слов.
— Да большинство мужчин вышвырнули бы меня за порог, узнав как мало я соображаю в приготовлении еды, в делах на ферме и уходе за домом. И действительно, нанимали-то меня делать все эти дела. А я же еще и солгала, чтобы получить эту работу. Но вы меня оставили и стерпели все мои оплошности. Ну, может быть, и не совсем молчали при этом, — честно добавила она и тут ее глаза весело сверкнули, на что Эймос ответил улыбкой. — Но вы все это выдержали. И даже платили мне все время.
— Вы всему научились удивительно быстро, вы очень способная. — Он отвернулся и сглотнул слюну. — И вы ошибаетесь, если считаете, что большинство мужчин не стали бы вас держать у себя в такой же ситуации.
— Представьте себе, знаю, но знаю и то, где и чем пришлось бы мне у них заниматься.
От таких откровенных слов легкий румянец появился у Эймоса на шее и поднялся вверх на лицо.
— Не надо говорить о таком.
— Ну почему же? Это ведь правда. И мы оба это понимаем. Но вы же не склоняли меня расширить мои обязанности за пределы домашнего хозяйства. Вы никогда не приносили мой заработок прямо ко мне в комнату, да еще попозже вечером, и никогда не задевали меня «случайно», проходя мимо в коридоре. — Джульетта спокойно и уверенно смотрела ему прямо в глаза. — Вы всегда вели себя как джентльмен. Даже несмотря на то, что не считали мои моральные услуги достаточно высокими, уж я это помню.
Он смущенно отвернулся:
— Ну, знаете, кто я такой, чтобы судить вас.
— Множество мужчин действовали бы подобно Джону Сандерсону. А вы меня защитили от него.
Она вспомнила ту ночь, когда он поцеловал ее, вспомнила горячий трепет его губ и покраснела. Она заметила и в его глазах отражение такого же воспоминания. И тут Эймос отвернулся от нее.
— Не настолько уж я отличаюсь от других мужчин, — произнес он глухо. — Любой мужчина, если он не покойник, хотел бы вас. Вы прекрасны. Однако если какой-то мужчина испытывает желание, то это не обязательно означает, что он его удовлетворит. Не может же красивая женщина тоже хотеть каждого субъекта, прельстившегося ею. А что касается вас, то даже деревенскому дурачку было бы совершенно ясно, что вас может заинтересовать только настоящая… любовь. — Его голос немного запнулся на последнем слове. — Но никак не деньги или какой-нибудь материальный достаток.
Он поднялся и отошел от нее. Весь его облик выражал неуверенность и какое-то замешательство. Голос его был хриплым и настолько тихим, что Джульетта напрягала слух, чтобы разобрать его следующие слова:
— Одному Богу известно, как часто я подумывал предложить это вам.
Джульетта заморгала глазами, несказанно удивившись. Ну да, у них был единственный жадный поцелуй, но кроме того случая Эймос всегда относился к ней бесстрастно, и она приписала то происшествие тривиальной минутной мужской слабости, вовсе не считая, что оно было проявлением чувства именно к ней, и объясняла это тем, что она была тогда для него просто женщина.
Эймос откашлялся.
— Простите меня. Мне не следовало говорить о подобных вещах. Извините меня. Я… гм, сейчас надо сделать множество дел. Известить Сэмюэля и Генриетту. Сделать гроб. Пожалуй, я пойду и займусь делом. Он сделал еще один шаг в сторону от нее, затем повернулся к ней, продолжая смотреть в пол. — Спасибо вам.
— Пожалуйста. Но за что вы меня благодарите?
— За все, что вы сделали для Франсэз. За то… — он сделал какой-то неопределенный жест рукой. — Просто за то, что вы меня выслушали и… помогли мне.
— Я рада, что пришла сюда.
Тут он поднял на нее взгляд. Лицо его было все еще хмурым, но одновременно оно казалось ей мягким, как никогда прежде.
— И я тоже, — просто признался Эймос, затем повернулся и ушел.
ГЛАВА 13
Генриетта Морган приехала к вечеру и сразу принялась за дело. Джульетта уже обмыла тело Франсэз, заплела ей волосы и уложила их аккуратной короной, так же, как Франсэз носила при жизни. Затем она положила покойницу в ее лучшем платье, надевавшемся только при поездках в церковь, сложила ей руки на груди и положила на глаза монеты. Эймос направил Итана в город, чтобы сообщить о смерти Франсэз брату и ближайшим соседям, живущим вдоль дороги, а сам вернулся в сарай, чтобы сколачивать гроб.
Джульетта сидела рядом с покойной до тех пор, пока не прибыли Генриетта и Сэмюэль. Затем ее сменила Генриетта, а Джульетта спустилась в кухню, чтобы разогреть оставшиеся овощи и подать их на ужин вместе с тушеным мясом и яблочным пирогом, привезенными Генриеттой. Никто особенно не хотел есть, однако все собрались за столом в подавленном настроении и молча поужинали.
Вечером Эймос внес в дом гроб и установил его в гостиной, а Джульетта застелила внутри любимое покрывало Франсэз и положила в изголовье маленькую подушку с вышитой наволочкой. Эймос перенес тело своей сестры в гостиную, где ей предстояло лежать все то время, пока друзья и родные будут сидеть с ней до похорон. Эймос хорошо постарался и сделал отличный гроб с гладко отполированными стенками и вырезанными на них и на крышке переплетениями виноградной лозы и цветков розы. Слезы хлынули из глаз Джульетты, когда она увидела работу Эймоса. Свою любовь к сестре, так и не высказанную ей словами, он вольно или невольно выразил в каждой детали изготовленного им печального атрибута предстоящего прощания с ней.
