Нищета. Часть вторая - Гетрэ Жан (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Однажды, майским вечером, сестры ждали возвращения отца. Близилась полночь, а он все не приходил. Младшая уже спала; ей снились цветущие деревья, зеленый лес, луга, усеянные белоснежными маргаритками и золотистыми лютиками. Анжела и Софи не решались поделиться своим беспокойством друг с другом. Внезапно на улице послышался шум; до них донеслись обрывки фраз:
— Клеть была перегружена; вместо десяти человек в ней находилось четырнадцать!
— Канат лопнул, а так как надеть предохранительные скобы забыли, та клеть сорвалась… Какое несчастье! Двенадцать убитых…
— Кто?
Девушки не расслышали имен. Они бросились к окну: к их дому несли на носилках двух углекопов, живших на этой улице. Убиты они или только ранены? Анжела вскрикнула: люди с носилками поднимались по их лестнице…
К счастью, Ивон Карадек оказался жив; он только серьезно повредил себе ногу. Но у другого углекопа был проломлен череп.
Сделав Ивону перевязку, врач сказал, что навестит его на другой день. Раненый пожал руки товарищам, которые принесли его домой. Он не хотел сразу ложиться в больницу: ему нужно было сначала дать дочерям кое-какие наставления. Просьбу его уважили, и те же люди, что принесли его из шахты, обещали зайти за ним через несколько часов.
Ивон сделал дочерям знак, что хочет говорить; рыдания смолкли.
— Бедные мои девочки, — сказал он, — не падайте духом, берите пример с меня. Лишь одно меня тревожит — ваша участь. Надеюсь, что вам, как и другим, будут выплачивать пособие, пока я болен, по франку в день. Луизетте, которой еще нет двенадцати лет, полагается добавочно по двадцать пять сантимов, как всем маленьким детям пострадавших шахтеров. Вам, бедняжки, придется жить втроем на эти деньги. Никого ни о чем не просите и помните, что у меня нет документов на вас. Будьте осторожны! Я вернусь, лишь только встану на ноги.
Они молча слушали его. Дрожащий свет лампы освещал их убогое жилье; слышно было, как на улице беседовали углекопы. Этой ночью спалось не всем. Свидетелям катастрофы хотелось поделиться впечатлениями; но многие остались невозмутимы. Они привыкли к несчастным случаям; это было неизбежным последствием работы в шахте. Сегодня пострадали одни, а завтра то же самое может произойти с другими… Отупевшие от утомления, они спали.
— Подумать только, что в шахте нет даже простой аптечки! — заметил кто-то. — Бедняга Карадек целых три часа лежал на земле, пока наконец не явился врач…
— Да, несладко ему пришлось. Он очнулся от свежего воздуха.
Говорившие завернули за угол. Ивон слышал их слова.
— Это правда, — сказал он, слабо улыбаясь. Его улыбка была грустнее слез. Луизетта проснулась и плакала вместе с сестрами. Глаза Карадека блестели от лихорадочного жара. Он продолжал:
— А ведь есть, кажись, закон о труде в шахтах, принятый еще в тысяча восемьсот тринадцатом году. Статья тринадцатая этого закона гласит, что владельцы шахт обязаны заботиться о семьях раненых, задохнувшихся и убитых углекопов. Но тем не менее у рабочих отчисляют несколько процентов заработка в кассу взаимопомощи, хотя от управления ею они отстранены, а потом, когда они становятся калеками, их выбрасывают на улицу… Вот что ожидает меня, если я не смогу вернуться на шахту. Но я надеюсь поправиться.
— Успокойся, отец, — попросила Анжела. — Тебе вредно волноваться.
— Да, я хочу выздороветь, потому что, несмотря на все, нам здесь лучше, чем где бы то ни было.
Он дал дочерям еще немало советов: никого в квартиру не пускать, следить, чтобы младшая не болтала лишнего… Можно было подумать, будто этот человек — важный государственный преступник: так он боялся, чтобы любопытный глаз не проник за двери его жилища…
Товарищи раненого вернулись и отнесли его в больницу.
Следующий день был воскресный, и дети могли навестить Ивона.
— Вот так удача! — сказал он.
Но до прихода дочерей к нему зашел шахтный смотритель, г-н Поташ, желавший выяснить, при каких обстоятельствах случилась катастрофа. Канат быстро починили, и смотритель не понимал, как мог произойти обрыв. Из четырнадцати углекопов, находившихся в клети, остались в живых только двое, и он явился их допросить.
— По-моему, перегрузили клеть, — заявил Карадек. — Нас было четырнадцать, канат не выдержал, а предохранительные скобы не были надеты; вот клеть и полетела вниз.
— Такой канат не мог бы оборваться, если бы его не дергали! — возразил г-н Поташ. — В несчастных случаях всегда виноваты сами рабочие! Наш технический надзор так хорошо поставлен, что ничего не может произойти. Но когда вас спускают в клети, вы обрываете канат; когда вы сходите по лестницам, вы ломаете ступеньки, а потом утверждаете, будто они сгнили; когда вы пользуетесь подъемником с площадками, вы не думаете о том, что делаете, не следите за ходом машины и, вместо того чтобы сойти с площадки во время остановки, продолжающейся одну секунду, падаете в шахту! Все это — по вашей вине, а не по вине хозяев!
Гордый своей эрудицией, он подошел к другому пострадавшему и стал так же нудно разглагольствовать. Но тот отказался с ним разговаривать. Надувшись как индюк, смотритель вышел из больницы. Встретив Анжелу с сестрами, он остановился, пораженный их красотой.
— Куда вы идете, девочки? — спросил он.
— К нашему отцу, Ивону Карадеку.
— Вот как? Вы — его дочери?
— Да, сударь, — ответила Анжела, беря сестер за руки и пытаясь пройти.
— Постойте-ка! — удержал ее смотритель. — Вы, наверное, нуждаетесь, ваш отец болен. Приходите ко мне, я живу в большом доме на улице Сен-Луи, первом налево, с резными воротами.
— Большое спасибо, сударь! — сказала Анжела, уклоняясь от приглашения. Наконец смотритель пропустил ее с сестрами, но еще долго глядел ей вслед.
Благосклонность г-на Поташа испугала Карадека, которому дочери рассказали об этой встрече. Правда, говорили, что смотритель ведет в высшей степени строгую жизнь, но к чрезмерной, показной добродетели Ивон всегда относился недоверчиво. Поэтому он еще раз велел дочерям не выходить из дому без особой надобности.
Тревога за судьбу девочек настолько ухудшила состояние здоровья Ивона, что на другой день врачи решили отнять ему ногу. Но с деревяшкой вместо ноги работать в шахте нельзя, и он заупрямился. «Я поправлюсь!» — повторял бедняга. Решили подождать. «Его положение безнадежно, но он сам виноват!» — говорили врачи.
Болезнь отца пугала Анжелу больше, чем нужда. Ей случалось жить и на меньшую сумму, чем франк в день; знавала она и такие дни, когда не на что было купить хлеба… К тому же теперь, в мае, уже не требовалось топлива, которое углекопы, как и все прочие местные жители, должны покупать для себя. Однако деньги были нужны на еду и на квартиру. Но им не выдали ни полушки пособия — потому ли, что про Карадека забыли, или потому, что ни он, ни дочери его не ходили в церковь, хоть и называли себя бретонцами.
Анжела запретила сестрам говорить об этом отцу, чтобы не волновать его; она решила сама прокормить их и себя. Жаловаться в контору шахты она не стала: это значило бы посвятить чужих людей в их семейные дела, чего Карадеки боялись больше всего. В поисках работы Анжела начала ходить из дома в дом, предлагая постирать белье. Ее провожали косыми взглядами.
— Ох уж эти мне дочери углекопов! — говорили буржуа. — Стоит предоставить их самим себе, как они сразу же норовят вести разгульную жизнь. Неужели вы поверите, что Анжела Карадек и в самом деле ищет, кто бы дал ей стирать белье? Черта с два! Ей нужен смазливый паренек, чтобы весело проводить время!
Заказов Анжела не нашла и решила продать матрац. Вырученных денег должно было хватить на несколько дней.
В следующее воскресенье девочки, желая развлечь отца, принесли ему газет. Он чувствовал себя лучше, и Анжела, несколько успокоившись, купила кое-чего съестного, чтобы сестренки немного подкрепились. На столе лежал кусок вареной говядины, стояла бутылка дешевого вина.
Вдруг в дверь постучали. Вошел толстый мужчина с заплывшим, жирным лицом, весьма довольный собою, мурлыкающий, как кот. Короче говоря, это был г-н Поташ, шахтный смотритель: он вздумал навестить Карадеков. Его внимание привлек стоявший на столе ужин.
