Вопреки небесам - Рэнни Карен (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Снизу он казался ей настоящим сказочным принцем, а Ненвернесс служил прекрасной декорацией для такой сказки. Лишь она в своем затрапезном наряде совсем не подходила на роль принцессы.
Опустив голову, Кэтрин смущенно уставилась на руки. Догадывается ли Хью, как она всегда робеет в его присутствии, дрожит, словно былинка на ветру?
Ее склоненная голова олицетворяла молчаливую покорность, но глаза, когда она подняла их на Хью, опровергали это впечатление. Они согревали, манили его, как теплое одеяло в студеную ночь, горячий напиток после зимней прогулки, песня в гнетущей тишине. Эта женщина пахла не лилиями и розами, от нее исходил приятный аромат ячменя и корицы. Запах самой природы, успокаивающий, домашний… Ни разу в жизни Макдональд не вдыхал столь чувственного аромата и не смотрел на женщину, которая вызывала бы в нем такое неистовое желание.
Сегодня в его замке множество дам гораздо более красивых, с царственным взглядом, роскошно одетых, но ни одна не могла сравниться с Кэтрин, простенький наряд которой совсем потускнел на фоне сгустившейся темноты. Казалось, она должна слиться с ночью, отступить в тень, однако ее присутствие придавало ночи особую прелесть. Одежда служила временным покровом для нежной персиковой кожи Кэтрин, ее пышущего здоровьем тела. Коралловые губы манили Хью, он жаждал прикоснуться к ее щекам, вытащить из волос шпильки, чтобы каштановые локоны упали ей на плечи.
Он подошел ближе.
Да, сегодня в его замке много настоящих красавиц, женщин с не таким вздернутым носом, с ровными зубами, искусно выщипанными бровями, облаченных в дорогие наряды, привезенные со всех концов света, двигавшихся более грациозно; на руках у них, конечно, не было мозолей и царапин, следов ежедневной нелегкой работы. Эти женщины, вероятно, ни разу не обнимали своих детей с тех пор, как те покинули их утробу; в дождливую погоду никогда не играли в солдатики с сыном, чтобы его развлечь. Женщины, танцевавшие в зале, в совершенстве владели искусством флирта, могли придать движению веера сотню разных значений.
Только ни одна не могла сравниться с Кэтрин.
Глядя на до блеска начищенные сапоги лэрда, Кэтрин думала: понимает ли его камердинер, какое счастье ему привалило? Осознают ли это прачка, стирающая носки, или горничная, которая меняет белье на его постели? Они могут входить в апартаменты хозяина, ощущать неповторимую атмосферу его присутствия, хотя, наверное, даже не задумываются над этим…
Хью подошел еще ближе.
Знает ли он, что способен затмить любого из известных ей мужчин? Что, когда он рассеянно гладит по голове самого юного обитателя Ненвернесса или дружески хлопает по плечу фермера, радуясь удачной шутке, его глаза загораются волшебным блеском, придавая ему неизъяснимое очарование? Что порой в его надменном взгляде сквозит тоска, отчего у Кэтрин все переворачивается внутри? О Господи, в эти минуты ей хочется подойти к нему, обнять и утешить, словно ребенка, отогнать мрачные мысли и снять часть тяжелой ноши е его души…
Увы, она не имела на это права.
Однако права ничего не значили теперь, когда Хью стоял так близко, что она видела, как бьется жилка у него на шее, и чувствовала, как он напряжен, словно конь перед скачками. Не значили они ничего и тогда, когда он, наклонившись, взял ее руки в свои, и по всему телу Кэтрин разлилось тепло, 'проникнув в глубины существа, где уже давно безраздельно властвовал он. И когда Хью притянул ее к себе, преодолевая разделявшее их расстояние с восхитительной медлительностью, так что у нее перехватило дыхание от желания поскорее к нему прижаться, Кэтрин меньше всего думала о том, права ли она.
— Иди ко мне…
Шепот показался ей криком, это была не мольба, а приказ, негромкий, однако не не допускающий неповиновения. Она послушно дала увлечь себя в темный угол террасы не потому, что никогда прежде не слышала у Хью подобного тона. Ее убедил его взгляд, полный ненасытного желания, какое испытывала она сама.
— Иди ко мне, — повторил Хью, и она пошла, чуть не споткнувшись от спешки, от нетерпения, от желания быть с ним.
Хью старался не обращать внимания на голос совести. Единственное, чего ему хотелось, это ощутить вкус губ Кэтрин. Один раз прижаться к ее рту, и с наваждением будет покончено. Через два дня он с большинством мужчин, которые сейчас танцуют всего в нескольких футах отсюда, соберутся в Доннили, чтобы решить, как вести себя в случае войны. Но сегодня он не может думать ни о чем, только об изумительно теплой коже, прикосновении нежных рук, коралловых губах, которые всегда его манили. Один раз он почувствует их вкус…
И снова обретет душевный покой.
Он не нуждается в увещеваниях совести, внутренний голос, предупреждающий об опасности, сегодня излишен. На эту ночь он забудет о долге, хороших манерах, приличиях — словом, обо всей этой незначащей чепухе, которую родители внушили ему в детстве. И честь тут ни при чем. Он должен удовлетворить свой аппетит и выбросить из головы эту женщину.
Дойдя до края террасы, Макдональд остановился. Здесь было достаточно уединенно, а больше ждать он не мог.
— Хью… — прошептала Кэтрин, и будь он проклят, если ее губы не умоляли о поцелуе.
Она вытянула дрожащую руку, и он отшатнулся, словно от пылающего факела. Нельзя позволять ей дотрагиваться, иначе внутренняя борьба, которую он долго вел со своей совестью, окончится бесславным поражением.
— Прошу тебя, — снова раздался ее шепот.
Только сейчас Макдональд увидел, что глаза у нее затуманились слезами. О чем она просит, чтобы он отпустил ее или поцеловал? Чтобы поскорее обнял или позволил уйти? Макдональд понимал, что стоит Кэтрин к нему прикоснуться, и он овладеет ею прямо здесь, на террасе, в двадцати футах от переполненной бальной залы. И никто из этих людей его не поймет. Мужчины лишь усмехнутся, посоветуют лэрду в следующий раз предаваться своим утехам в более укромном месте. Дамы будут замирать от любопытства, но притворятся оскорбленными, а юным девицам не придется даже притворяться. И никто из гостей не поймет, до какой степени ему хочется сорвать с Кэтрин одежду, чтобы, обнаженная и дрожащая от холодного ненвернесского ветра, она с мольбой обратила к нему свой взор. Тогда он согрел бы ее, да что там согрел, разгорячил бы, заставил гореть страстью эту женщину, которая произносит его имя так, словно целует, которая при каждом удобном случае бросает ему вызов, глаза которой затуманиваются, будто обещая что-то.
