Любить и беречь (Грешники в раю) - Гэфни Патриция (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Она разжала руки и отодвинулась, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Я думала, ты хочешь заставить меня согласиться на брак, – упрекнула она его.
– Да, хочу. – Его улыбка потрясла ее, выбила последнюю опору из-под ног. – А я думал, ты хочешь соблазнить меня.
Она облизнула губы.
– Да, хочу.
Его улыбка постепенно исчезла. Когда он поцеловал ее, исчезла всякая иллюзия, что они знают, что делают, как исчезает тень, прогоняемая ярким светом. Она закрыла глаза и расслабилась, забыв обо всем, кроме удовольствия, которое поднималось изнутри, мягкое и неодолимое. Так вот для чего было предназначено ее тело женщины! Это открытие заставило ее вздохнуть и обнять его крепче, чтобы не потерять этого чувства. Ей казалось, что всю жизнь она была окутана какими-то пеленами, и они спали, когда Кристи прикоснулся к ней. Теперь она чувствовала себя обнаженной Евой в райском саду, не знающей никакого стыда.
Когда он перестал целовать ее, она почувствовала себя как курильщик опиума, лишенный своего зелья.
– Счастливого Рождества, – пробормотал он.
– Счастливого Рождества, – шепнула она в ответ, не давая ему отойти.
– Мы не можем долго оставаться здесь.
Она вздохнула.
– Останься на ужин. Оставайся, когда все уйдут.
– Не могу.
– Почему?
– Семейство Мэртон пригласило меня в гости.
– Маргарет Мэртон?
– Ее семейство.
– Это… та учительница воскресной школы, которая не может от тебя оторваться?
Его брови поползли вверх, голубые глаза выражали невинное удивление.
– Тебе она нравится? – настаивала Энни. – Она от тебя без ума. Так нравится?
– Да, она мне нравится, – ответил он абсолютно чистосердечно.
– Она согласна выйти за тебя?
– Да, возможно.
– Ты знаешь, я ревную.
– Я знаю. – Он протянул руку к ее щеке и нежно погладил. – Это лучшее, что было со мной за последнее время. С тех пор, как мы с тобой виделись.
– Почему ты не пытался увидеться со мной раньше?
Он опустил голову в раздумье, и она знала, что все сказанное им будет правдой. Разговор с Кристи отличался от разговора с любым другим известным ей человеком.
– Я хотел тебя видеть, – признался он. – Каждый день. Большинство дней у меня было занято встречами, делами, приездами настоятеля. Я не мог выбраться.
– А оставшиеся дни?
Он держал ее руки в своих, пальцами вверх, как для молитвы.
– Я боялся, – сказал он спокойно. Его прямота дала ей силы признаться:
– Я тоже боялась. Но хотела, чтобы ты пришел. Каждый день я ждала этого.
Их губы снова встретились в нежном поцелуе. Она сдавалась на его милость, и это не тревожило ее.
– О, Кристи, я не хочу томиться без тебя. Я просто хочу быть с тобой.
– Давай встретимся завтра, Энни. Пойдем погуляем.
– Погуляем? Да-да, – быстро повторила она, – погуляем.
Если бы он предложил ей, она согласилась бы посетить публичное повешение и сочла бы это прекрасным выходом.
– Когда?
– В три часа? Мы можем встретиться на перекрестке.
– В три часа.
– Молись, чтобы не было дождя, – сказал он, и в его глазах мелькнула усмешка.
– Может, и помолюсь, – ответила она со всей серьезностью.
14
1 января 1855
Кристи оставил для меня еще одно стихотворение в нашем тайнике на перекрестке. Видит Бог, это еще хуже, чем первое.
И так далее, еще несколько мертвящих строф. Ужасное произведение, как о нем ни суди. Но я плачу, как ребенок, всякий раз, когда читаю его. Законченная дура. Как ему удалось это сделать со мной?
Я в ответ посылаю ему философские трактаты агностиков, случайно найденные в библиотеке. (Мы обнаружили их, когда вытирали пыль, на самой верхней полке, подальше от посторонних глаз.) Сомневаюсь, что они заставили Кристи расплакаться, так что обмен не был равноценным.
Я решила, что мне повезло, потому что мой первый настоящий роман (нет, не вполне настоящий, но надежда умирает последней) разворачивается в середине зимы. Если бы это был настоящий роман, осмелюсь заметить, мы бы уже скончались от воспаления легких, потому что Кристи назначает мне свидания почти исключительно на свежем воздухе. Он даже не подходит к бывшему дому сторожа, где мы могли бы уединиться в тепле. Я не виню его, у меня неблагородные намерения. Таким образом, это единственное достоинство не вполне удовлетворительного состояния дел; мы по необходимости постоянно одеты.
Вчера я ждала его у старого канала, это заброшенное, невыносимо тоскливое место, вернее, оно было таким, пока он не пришел, после этого вся печаль ушла, была просто забыта. Но не холод! Но даже в этом были преимущества: Кристи пришлось завернуть меня в свое теплое пальто, чтобы у меня перестали стучать зубы. Ну и тогда, конечно, ему пришлось поцеловать меня. Ну и так далее.
С тех пор я думаю об этом «и так далее».
Боже, я с ума схожу. Нормально ли это? Кого мне спросить? Некого. В любом случае мои чувства слишком личные. Я сомневаюсь, что могла бы посвятить в них сестру, если бы она у меня была. А вообще-то, мне все равно, нормально это или нет. Во всяком случае, я жива, и этого достаточно.
Но иногда я чувствую себя больной. Я не могу заснуть, думая о нем, не забочусь о еде, забываю вещи, кладу их не на те места, теряю чувство времени, не слышу, когда люди говорят мне, теряю нить рассуждения на середине фразы. Я напоминаю слегка недоразвитого человека, который шатается без дела, не принося пока особенного вреда.
И меня изнутри сжигает огонь. Я знаю, чего хочу; Джеффри дал мне это – во всяком случае, знание страсти, даже опыт. Я не застенчивая девственница. Я – женщина, и, насколько я знаю, у меня примерно столько же мирского опыта, сколько у Кристи.
Нет, не вполне так. Джеффри посвятил и его. Теперь я вспомнила. В борделе, когда они были почти детьми. Я не знаю, что делать с этим знанием, куда его определить, что мне ощущать. Я не уду об этом думать.
Кристи будет моим любовником. Он обязан быть. Мы уже согрешили, оба, просто потому, что так хотели этого. Если бы я умерла сегодня ночью и Бог существовал бы, он послал бы меня во второй круг Дантова ада, и поделом, и там я носилась бы в вихре, вечно кружась и кружась с Паоло и Франческой, оплакивая крушение своей тщетной страсти.
Вот как обстоят дела, но я решила, если уж пропадать, так с музыкой.
12 января
День святого Элреда, настоятеля аббатства Риво. Я теперь все об этом знаю.
Кристи оставил мне подарок в нашем тайнике на перекрестке. Свои стихи он сворачивает в трубку, скрепляет резинкой и не переживает, если их промочит дождь. (Я переживаю: люблю его ужасные стихи всем моим верным сердцем.) Но этот подарок был завернут в кусок котикового меха, так что я открывала его осторожно, с некоторым трепетом. Это был мой портрет. Акварель, сделанная по наброску, который он нарисовал на прошлой неделе, когда мы были в монастырском овраге, среди старых римских развалин. Я взяла с собой немного хлеба и сыра, и после того, как мы поели, он сделал с меня набросок углем в блокноте. Я ничего об этом не подумала, только то, что он сделал его быстро и, может быть, потом слегка доработает.
Ну хорошо. Теперь я знаю, кем бы он стал, если бы не сделался священником. И еще я должна сознаться, что завидую. (Это здесь я признаюсь; ему я пока не собираюсь признаваться.) Всю жизнь хотела сделаться художником. К добру или к худу, но объективно я видела, что талант моего отца, каков бы он ни был, не передался его дочери, и вот, после милосердно быстрого расставания с иллюзиями, я оставила надежду. (Опять Данте.) Но Кристи – кто бы ни были его учителя в Европе, кто бы ни отговорил его сделаться профессиональным художником, должны быть казнены, повешены, застрелены, четвертованы, подвергнуты пыткам – у меня нет больше слов.
