Сара Дейн - Гаскин Кэтрин (книга жизни TXT) 📗
Из плавания Эндрю привез груз на продажу, о котором говорили целый месяц, а раскупали и того дольше. Эндрю сказал, что купил новый «Чертополох» в Лондоне, и никакие расспросы о путешествии не заставили его упомянуть о событиях, описанных капитаном, или рассказать о награде за спасение. Но все сразу отметили, что он немедленно подал заявку на новый надел земли и начал строительство дома на заливе Вулумулу — частный особняк, равного которому еще не видел Сидней. Через месяц «Чертополох» снова отправился на Восток, все еще под командой капитана-янки; на этот раз Эндрю остался на суше. Сиднею уже было известно, что Сара ожидает третьего ребенка.
Ребенок, снова сын, родился над магазином за несколько недель до окончания строительства дома. К этому времени, судя по тому, каким улучшениям подвергся Кинтайр, к которому Эндрю прикупил ферму Тунгаби, и по тому, как был обставлен и украшен шелками, привезенными из Англии, новый дом, люди склонны были поверить, что история со спасением бристольского судна была правдива. Эндрю Маклей тратил гораздо больше денег, чем мог позволить себе любой мелкий судовладелец и торговец. Сара перевезла своих троих детей и вещи из лавки в новый дом, который наконец получил от Эндрю в конце лета 1800 года имя Гленбарр. Это произошло в то время, когда улица, на которую она смотрела целых четыре года, задыхалась от пыли. Горожане следили за этим перемещением, широко ухмыляясь при мысли о том, как бывшая ссыльная будет пытаться поставить свой дом на широкую ногу, как настоящая светская дама.
Вскоре стало известно о возвращении Наполеона во Францию, после того как он ускользнул из Египта, оставив свою армию там, где она застряла из-за победы Нельсона на Ниле. Он возвратился в Париж, чтобы свергнуть Директорию и занять пост Первого Консула. Париж приветствовал его в порыве бурного ликования.
В Сиднее обсуждали эту новость, осторожно переваривая ее, вспоминая о том, что каких-нибудь пять лет назад они не слышали даже имени Наполеона. Они могли вспомнить также, как за эти пять лет видели возвышение Наполеона, победу при мысе Св. Винсента и Кампердауне. Этому также сопутствовал удар по безопасности Британии и ее гордости, нанесенный мятежом военных моряков в Норе; в 1798 году Ирландия снова открыто восстала.
Для самой колонии война в Европе имела три последствия: министр по делам колоний не нашел ни времени, ни ресурсов, чтобы удовлетворять ее растущие потребности; ирландское восстание вызвало приток политических ссыльных, якобинские взгляды и висельный юмор которых делал их совершенно нежеланными гостями; третьим и, на взгляд губернатора, самым печальным последствием было то, что из-за войны в Европе не было никакой надежды на прибытие новых армейских офицеров, не успевших пристраститься к рому и не развращенных властью, которых бы привлекала идея службы в Новом Южном Уэльсе.
Губернатор проклинал Наполеона не только в силу очевидных причин.
II
Брови Джереми были задумчиво сдвинуты. Он некрепко сжимал свой бокал, оглядывая комнату. Через несколько дней она должна была принять вид гостиной в новом доме Маклеев, а пока в ней были голые полы, окна без гардин и остатки наполовину распакованных ящиков. В середине ее, у стола, заставленного разным фарфором, стояли рядом Сара и Эндрю и пытались разделать холодную жареную утку. На их лицах читалось возбуждение и беспокойство, но не было печати усталости, хотя переезд начался с рассветом. Свет лампы, выделяя черты лица Эндрю, освещая его огрубелую кожу и передавая теплый оттенок волос Сары, также улавливал блеск в их глазах и быстрые полуулыбки, которые мелькали на их лицах. На Саре было свободное ситцевое платье, выгоревшее на солнце за три лета, а на Эндрю — куртка, в которой он лазал по лесам во время ремонта старого «Чертополоха». Движения их были полны радостью жизни и приятного возбуждения.
Джереми прислушался к обрывкам их разговора.
— Сад на этот раз должен быть разбит как следует, Сара.
— Да, — Сара на мгновение замолкла, чтобы положить кусок на тарелку. — Но не слишком. Здесь, для этого пейзажа, не подойдет строго разбитый сад. Во всяком случае, — добавила она, — он никогда не будет таким прекрасным, как в Кинтайре.
Эндрю быстро бросил через плечо:
— Слышишь, Джереми? Я построил для жены лучший дом в колонии, и в первый же день в нем она не может подумать ни о чем лучшем, чем жалкая хибарка на Хоксбери.
Сара подошла с тарелкой к Джереми.
— Если этот дом такой же счастливый, как в Кинтайре, я буду в нем тоже счастлива.
Джереми улыбнулся ей.
— Первая любовь для женщины ни с чем не сравнится, не так ли, Сара?
Губы ее слегка скривились.
— Нет, ни с чем.
Они уселись на ящиках, сдвинув их в кружок, и принялись за еду. Лампа стояла на полу перед ними. Одно широкое окно, выходившее на залив, было открыто, и в него проникал нежный ночной ветерок конца лета. Снаружи мягко покачивались деревья, в доме ни один звук не нарушал тишины. Рабочие ушли с наступлением сумерек, дети уже спали, Энни похрапывала возле них. Они разместились на наскоро устроенных кроватях в комнате над просторным вестибюлем. Над гаванью сияла полная яркая луна, озаряя все своим бледным светом.
Внезапно подняв голову и оглядевшись, Сара встретилась глазами с Джереми.
— Здесь так тихо, — сказала она. — И нигде никаких огней. Как будто мы у себя в Кинтайре.
Эндрю с шумом бросил нож на тарелку.
— Обязательно так говорить о Кинтайре? Как будто он уже не наш. Ты прекрасно знаешь, что он ждет тебя, как только ты туда захочешь.
В голосе его было некоторое раздражение, но этот резкий тон исчез, когда Сара обернулась к нему и улыбнулась. Они обменялись такими взглядами, что Джереми про себя выругался: им следовало учитывать, что они не одни. Они слишком привыкли считать его частью собственного счастья, забывая, что он мужчина, что его сводит с ума желание каждый раз, когда Сара так улыбается. За годы, прошедшие со времени мятежа в Кинтайре, отношения между ними тремя перешли в глубокое доверие и товарищество, которые трудно было бы передать словами. Для всей остальной колонии он был просто надсмотрщиком, работающим на Маклея, и он так и держался в присутствии посторонних; но наедине с ними он был полноправным членом тесного союза троих, боровшихся и трудившихся ради единой цели. Тем не менее для него все еще было мукой наблюдать за их отношениями. Их нежные улыбки и обращенные друг другу взгляды заставляли забыть о годах, прошедших со дня свадьбы, и о трех детях, спавших наверху.
Он нетерпеливо потянулся за бокалом, стоявшим на полу, заговорил, не успев остановить себя, и произнес слова, которые меньше всего хотел напомнить Маклеям: они выдали его разочарование и горечь, накопившиеся за годы, проведенные вдали от женщин его круга.
— Помните?.. — вырвалось у него. И тут он замолчал.
Сара и Эндрю повернулись и вопросительно посмотрели на Джереми. Тот сжал губы и глубоко вздохнул.
— Ну? — спросил Эндрю.
— Помните, — медленно продолжил Джереми, — мы пили тост в лагере у костра в день вашей свадьбы… в честь госпожи Кинтайра?
Эндрю сразу уловил его настроение. Лицо его потеплело от нежности. Наблюдая за ним, Джереми испытал муки ревности. Минуту они все трое сидели, предаваясь воспоминаниям о холодном ветре, который дул в ту ночь, о звездах, слишком больших, слишком близких.
— Помню ли я?.. — пробормотал Эндрю. — Это было почти семь лет назад. — Он повернулся к жене. — Лет, полных стольких событий для нас. Кто бы мог знать?.. — Тут он пожал плечами. — Но эти семь лет всего лишь начало. Так много еще предстоит.
Сара сказала мягко, как бы ни к кому не обращаясь:
— Ты никогда не будешь доволен, да, Эндрю?
— Доволен? — Он рассмеялся. — А зачем? Только дураки бывают довольны достигнутым. Зачем мне сидеть на стуле, наблюдая, как мир вращается вокруг меня?
Он поднялся. Джереми заметил у него вокруг глаз морщины, слишком глубокие и слишком многочисленные для его возраста. Сами глаза были напряженными, блекло-голубыми, как будто солнце долгих путешествий высветлило их.
