Знамя любви - Карнеги Саша (чтение книг txt) 📗
– Да, но ты не Аким! – сердито воскликнул он и спрятал пистолет.
– Нет, – еле выговорила Казя сквозь стучащие от холода зубы. – Н-н-нет, я не Аким.
Перед графом Бубиным несомненно стояла женщина, с загорелым лицом, в полосах грязи, с запекшейся кровью по углам широкого рта. Глаза ее глядели устало, из-под капюшона выбивались черные волосы. Помыть бы ее, шевельнулось где-то в глубине сознания графа. Да, да, помыть бы!
– Ты кто такая? Что здесь делаешь? Или не знаешь, что эта земля принадлежит Бубину?
– Обязательно отвечать на вопросы, стоя по пояс в воде? – Уже громче поинтересовалась Казя – отчаяние придало ей силы.
– А почему ты как-то странно говоришь по-русски? – он жестом приказал ей идти к берегу.
– Она говорит с казацким выговором, – пояснил один из егерей.
– Ты, значит, казачка? – Близко посаженные глазки Бубина медленно пошарили по ее фигуре. С ее одежды капала вода. – Нет, – улыбнулся он недоброй улыбкой, обнажив впереди два гнилых клыка, – нет, ты не казачка. Ты холопка. Беглая холопка.
– Да, да, ваше превосходительство, – с готовностью подхватили егеря. – Она холопка. Холопка в бегах, вроде нашего Акима.
– Разве холоп может ездить верхом так, как ездят только господа? – спросила Казя. Нижняя часть ее тела промокла насквозь, исключение составляли лишь ноги, скованные ледяным панцирем.
– Если украдет лошадь, то может.
Граф Бубин говорил высоким, чуть ли не женским голосом.
– Что же с ней делать, а? – Он стукнул кнутом по высокому сапогу для верховой езды. – Отдать собакам на растерзание? Или бросить обратно в воду? – Казя рассмотрела, что у графа узкое лицо с тяжелой челюстью, тонкий заостренный нос. Волосы его скрывала роскошная шапка из черно-бурой лисы, под стать ей была и тяжелая соболиная шуба.
– Ради Бога, – взмолилась слабым голосом Казя, – дайте поесть. Уж и не помню, когда я ела в последний Раз. Я...
– Садись на лошадь, холопка. Поедешь со мной, – он нагнулся и слегка хлестнул ее по плечам кнутом. – Приедем в Юрск, там решим, что с тобой делать. – Внезапно его холодные глаза сверкнули. – Неплохую рыбку я вытащил из пруда, а? – Егеря льстиво хихикнули.
Первый час они ехали медленно – задерживала охромевшая лошадь. Бубин поглядывал на Казю и улыбался своим мыслям, а иногда начинал свистеть, нещадно фальшивя. Позади егеря отпускали грубые шуточки, а собаки разбегались по сторонам и то вспугивали куропатку, то поднимали на воздух неуклюжую дрофу. Казю трясло в седле, словно в приступе малярии, усиливающийся жар туманил сознание и застил глаза. Один раз она покачнулась так сильно, что от падения ее удержала только рука молодого человека. Она так и осталась лежать на ее предплечье, и пальцы Бубина бесцеремонно прощупывали его.
– Слезай! – приказал он. – Твоя кляча задерживает нас! Так мы не доберемся до Юрска засветло. – Казя обвисла в седле мешком, но не двинулась с места. – Слезай! Кому говорят!
Казя сползла вниз, но ноги под ней подкосились, и она без сил рухнула наземь. Земля, к которой она приложилась щекой, оказалась ледяной, но за всю ее жизнь не было у Кази удобнее этой подушки. Только бы никогда не вставать... Лежать здесь и спать... Спать без просыпу.
– Поднимите ее! – Егерь поставил Казю на ноги и поддерживал, не давая упасть.
Звук выстрела заставил ее поднять голову. Молодой человек стоял с дымящимся пистолетом в руке, бесстрастно наблюдая за тем, как ее лошадь с раной за ухом, из которой ручьем хлестала ярко-красная кровь медленно опустилась на колени. В ее глазах на миг вспыхнула последняя слабая искра жизни, тут же сменившаяся выражением благодарности и удивления. Животное глубоко вздохнуло и повалилось на бок.
– Бедная скотина! – произнес граф Бубин, сверкнув глазами. Казю посадили впереди него, и он одной рукой обхватил ее за талию. Ехали молча, лишь иногда у кого-нибудь вырывалось ругательство, когда уж очень донимали холодный ветер и колкие снежинки, бившие в лицо. К тому времени как солнце зашло в зловещие красные тучи, степь уступила место лесу, и они еще долго скакали между бесконечными рядами темных деревьев – берез и сосен, – вздыхавших и шумевших на ветру. Платок сполз с головы Кази, и Бубин зарылся подбородком в мягкую массу волос, крепче сжимая ее тонкую талию. «Нет, она не холопка», – думал он. И ни на одну из виденных им казачек тоже не походит. Он украдкой ощупывал тело Кази под толстым слоем одежды, губами перебирал ее волосы. «Сомнений нет, с холопкой у нее нет ничего общего», – думал Бубин, радуясь своему открытию. У мужичек не бывает такого тела, а уж ему ли не знать – сколько он крестьянских девок перещупал! Но сейчас она станет холопкой, красивым животным, имеющим не больше прав, чем только что убитая лошадь, оставленная на съедение волкам.
– Какое наказание ждет холопа за попытку к бегству? – бросил он через плечо.
– Кнут, ваше превосходительство. Или смерть.
– Или смерть! – весело откликнулся второй егерь. – Это как барину будет угодно.
– Слышишь? – крикнул Бубин Казе в самое ухо, но она не отозвалась.
Вскоре деревья расступились перед широкой просекой, на которой возвышался большой деревянный дом, весь занесенный снегом. Казю сняли с лошади и внесли в тепло комнаты, где горели свечи и потрескивали дрова печи. Над ней склонилось чье-то сморщенное лицо.
– Присмотри за ней, Аня, и отмой! – Откуда-то издалека, с расстояния многих миль, до Кази донесся его смех – резкий и неприятный.
Солнце проникло в маленькое оконце и позолотило расшитое покрывало на широкой кровати под балдахином на четырех столбиках. Казя лежала в полудреме, наблюдая за пылинками, танцующими в ярких лучах солнца. На подоконнике чирикали воробьи -, где-то во дворе раздавались громкие голоса спорящих. Только что пробудившаяся от глубокого сна без сновидений Казя ощутила бесконечную усталость и слабость, словно последние силы стекли с кончиков ее пальцев, но все же она не чувствовала себя больной. Правда, когда она попыталась поднять руку, та с глухим стуком упала обратно на кровать, и Казя даже слабо улыбнулась над своей немощью.
Комната с деревянными стенами была заставлена тяжелой темной мебелью и увешана иконами и шкурами волков и медведей. На столах стояли тяжелые серебряные подсвечники. Пахло сухими травами и пылью. В углу кровати, у одного из столбиков для балдахина, плел блестящую паутину жирный паук. Казя, не поднимая головы с подушки, повернулась в другую сторону и заметила мышку – та в уголке наслаждалась ярким солнечным светом. Его на миг заслонил проехавший мимо окна всадник, и мышка поспешно юркнула в норку. До слуха Кази донеслись ругань и тяжелые шаги, приближающиеся к двери. Дверь распахнулась, и сквозь смеженные веки Казя увидела на пороге молодого человека, привезшего ее сюда. Она плотнее закрыла глаза делая вид, что спит.
Лев Бубин подошел к изножью кровати и взглянул на Казю. Лицо ее обрамляли волосы, разметавшиеся по подушке. Длинные черные ресницы трепетали по нежной коже щек. Его глаза жадно скользнули по укрытому одеялом телу с ног до головы, и он чуть облизнул губы кончиком языка при виде белоснежных зубов, обнажаемых ее полураскрытым ртом, и нежного пушка над верхней губой. Казя широко раскрыла глаза, смело оглянулась вокруг, зевнула и вытянула ноги.
– О, как сладко я спала, – промолвила она и тряхнула головой, словно отгоняя от себя сон. – Давно я здесь?
– Три дня, – ответил Бубин, придвинул стул с высокой прямой спинкой и уселся у кровати. – Но у тебя был сильный жар.
Он заботливо и дружелюбно спросил, как она себя чувствует.
– За тобой ухаживала Аня, а вчера приходил врач и пустил кровь.
Казя внимательно всмотрелась в его лицо. «Если бы не слишком близко посаженные глаза, оно было бы вполне привлекательным, – подумала она. – Но рот выдает жестокость. Жестокость и в то же время слабость, а глаза все время бегают». Он избегает встречаться с ней взглядом, а встретившись – быстро отводит его в сторону. И ни секунды покоя. Он надеялся, что ей удобно, и поинтересовался, не хочет ли она чего-нибудь, супа, например. Так он болтал без умолку, явно стараясь произвести хорошее впечатление.
