Волки Лозарга - Бенцони Жюльетта (книги хорошего качества TXT) 📗
– Здесь моя берлога, – пояснил судовладелец, пододвигая гостье эбеновый стул с высокой спинкой, инкрустированный серебром и перламутром. – Здесь я пытаюсь забыть о том, что я уже не моряк, а только мелкий лавочник.
– Спасибо, что сочли меня достойной побывать здесь.
Он отмахнулся, словно отметая ее любезные слова:
– Я вас сюда привел, чтобы вы поняли: я намерен говорить с вами совершенно откровенно. И хочу просить вас быть искренней со мной. Зачем вы сюда приехали, миссис Кеннеди, и кто вы такая на самом деле?
Гортензия даже вскочила с места. В золотистых глазах засверкали искорки гнева, хотя в то же время она почувствовала, что краснеет.
– А почему бы мне, интересно, не быть самой собой?
– Ирландской леди? Эта роль, конечно, вам подходит, даже очень идет, но, едва увидев вас, я сразу же понял, что вы по меньшей мере герцогиня. Однако оставим это! Вы никогда не заставите меня поверить в то, что ваша спутница, так называемая мадемуазель Ромеро, простая компаньонка. Вид у нее скорей испанской гранд-дамы или даже римской императрицы.
Гортензия пожала плечами.
– Честно признаться, сударь, я из того, что вы сказали, ровно ничего не поняла, но позвольте, однако, напомнить вам, что даже у испанской гранд-дамы в жизни могут случиться неприятности. Мы с ней воспитывались вместе. А теперь попрошу вас отвезти нас обратно в Морле.
– Не раньше, чем вы мне ответите. Зачем вы сюда приехали?
– Вы мне наскучили, господин Батлер, но тем не менее, чтобы раз и навсегда покончить с этим, отвечу: я путешествую по Франции от нечего делать. В Бретани такие интересные места! Во всяком случае, я так думала по рассказам вашего знакомого, господина Руана, который, кстати, говорил мне, что предупредит вас о нашем приезде.
– Я действительно получил письмо. Так, значит, Руан-старший занимается туризмом, как говорится, по ту сторону Ла-Манша? Никогда не поверю. Он по уши погряз в жестоких политических играх. Такова его природа.
– И тем не менее ведь мог же он разговориться в одном из парижских салонов и…
– Руан никогда не бывал ни в каких салонах!
Вдруг Батлер вцепился Гортензии в руку и подвел к окну, откуда открывался вид на море. Другой рукой он схватил бинокль.
– А вот теми, кто содержится в государственных тюрьмах, он всегда очень интересовался. Держите! – приказал он, протянув ей бинокль. – В Торо сейчас час прогулки. Через этот бинокль заключенные будут вам видны так, как если бы они стояли здесь, рядом.
– Правда? Любопытно.
Она взяла у него бинокль, с вызовом приставила его к глазам и увидела, что узников на площадке было по-прежнему двое. Где же молодой человек с Северного кладбища? Может, ему стало хуже?
От беспокойства Гортензия даже позабыла о своем спутнике. И чуть не вздрогнула, когда над ухом послышался его шепот:
– Которого из двух надо освободить?
– Ни того, ни другого. Вы, сударь, бредите? И, кстати, почему вы не объявились раньше? Испугались? Честно говоря, когда я получила ваше приглашение, то сначала даже идти не хотела, поскольку мы на вас уже и не рассчитывали. Я не из тех, кто умоляет, чтобы его приняли!
– Я не хотел входить с вами в контакт.
Сухой смешок был ему ответом.
– Так и не нужно было! Кто вас заставлял? Но теперь я, когда увижу господина Руана, скажу ему, что он очень ошибается, считая вас другом.
– Я уважаю Руана и не причиню ему никакого вреда, но он безумец, как и все карбонарии, мечтающие о какой-то там республике.
– О республике? Мне казалось, что их вдохновляют лишь воспоминания об императоре и стремление видеть на французском троне его сына.
– Я действительно начинаю думать, что вы их совсем не знаете. Какая империя? Да им нужно возродить во Франции лишь безумные дни Революции. Они хотят отдать власть народу, и только ему! Выслушайте меня: я ненавижу Бурбонов и желаю только одного – чтобы к власти вернулся тот, кого в бонапартистских кругах называют Орленком. Но я не верю, что это когда-нибудь случится! Меттерних слишком хороший тюремщик. Никогда, пока он жив, сыну Орла не реять над Европой. Поэтому для меня нет никаких причин жертвовать покоем, состоянием, имуществом, жизнью, наконец, ради каких-то там несбыточных планов.
– А кто вас об этом просит? – вздохнула Гортензия. – Повторяю, никто не заставляет вас со мной встречаться…
Он повернулся к ней спиной и с биноклем в руках пошел к окну.
– Никто, конечно… Разве что Судьба… Я не хотел этой встречи, увидел вас… и пропал.
– Пропали? Как вы любите высокие слова, господин Батлер!
– Слово как раз подходящее, ведь я перестал быть самим собой. Мне нужно было увидеть вас снова, говорить с вами, чувствовать, что вы рядом…
Он вдруг обернулся, отбросил бинокль и неожиданно схватил Гортензию за плечи.
– Мне нужно было дышать вами! А теперь скажу откровенно: я помогу, я сделаю все, что вы пожелаете, один пойду на приступ проклятого морского замка. Если потребуется, буду драться с солдатами с «Юноны», один против пушек и всех кораблей береговой охраны. Но только с условием…
– Каким же?
– Одним-единственным: после побега вы останетесь со мной, тут, рядом. Я не прошу посвятить мне всю вашу жизнь, но хоть несколько месяцев… хоть несколько недель… Скажите слово, одно только слово, и я брошу все, этот дом, мои земли, даже судоверфь свою положу на чашу весов. И если придется в Торо занять место человека, которого вы хотите освободить, я пойду туда с радостью во имя одной-единственной ночи любви.
Гортензия мягко, но решительно высвободилась. Сердце у нее билось, как птица в клетке, так убеждающе действовали страстные слова, которыми буквально околдовал ее этот человек. Она была совершенно уверена, что говорил он искренне. Как велико было искушение ответить ему согласием, до конца доиграть ту роль, ради которой ее сюда и послали! Лишь одно слово надежды, и они бы получили корабль, на котором можно отплыть в Англию. Но в то же время в ушах ее звучал голос Дюшана, запрещавший ей в письме идти на какие бы то ни было сделки: «Не просите ни о чем… Ничего не говорите…» Не было у нее права самой идти на такой риск. Что, если Батлер лгал, что, если он просто был прекрасным актером? Последствия могли быть непредсказуемыми… Она медленно, не глядя на него, отвернулась и села в высокое пестрое кресло.
– У вас, господин Батлер, слишком разыгралось воображение. Я никого не собираюсь освобождать из тюрьмы.
– Да полноте! Ведь вы за тем и приехали! Я знаю, чувствую… Вы любите кого-то из узников, ведь только ради великой любви можно так рисковать своей свободой.
Она одарила его чистым ясным взором. И даже улыбнулась. Но улыбка быстро погасла, стоило ей увидеть его искаженное мукой лицо.
– Спасение души для меня, сударь, дороже свободы, но именно им клянусь, что не люблю ни этого, ни какого-либо другого узника. А теперь проводите меня к мадемуазель Ромеро.
– Останьтесь еще чуть-чуть. Я так хотел бы убедить вас…
– В чем? В том, что вы меня, как вам кажется, любите? Дорогой мой, у вас для этого еще будет время. Ведь я уже говорила вам: мы путешествуем ради удовольствия. Так сделайтесь же частью этого удовольствия.
Она видела, как Батлер стал понемногу успокаиваться. Его рука уже не дрожала, когда он провел ею по лбу и улыбнулся, но в глазах все еще стояла мольба.
– Правда? Вы еще здесь побудете?
– Ну конечно! Тут ведь так красиво! Мы никуда не спешим.
– Так съезжайте из гостиницы! Переселяйтесь ко мне вместе с мадемуазель Ромеро. Может быть, я и лишился разума, но это только из-за вас, а теперь я постараюсь заставить вас забыть о том безумии, постараюсь завоевать ваше расположение.
Она протянула ему руку.
– Никто не запрещает вам попытать счастья. Только не говорите мне больше подобных глупостей. Вы испортили такой чудесный день!
– Обещайте, что у нас будут и другие дни! – взмолился он, прижимаясь к ее руке долгим поцелуем. – А взамен обещаю сделать их такими, как вы пожелаете!
