Недостойные знатные дамы - Бенцони Жюльетта (е книги txt) 📗
Было решено заночевать в Мере, в пяти лье от Пейребеля. Приговоренных разместили в одном из залов мэрии и дали им ужин, однако мужчины не смогли проглотить ни куска. Только Мари-Брес согласилась поужинать и сделала это с большим аппетитом.
На следующий день в пять утра телега вновь тронулась в путь; последний его участок пролегал по горным тропам, поэтому для преодоления расстояния всего в пять лье понадобилось целых шесть часов.
Проезжая через деревню Шавад, Рошет отдал свой плащ нищему:
– Возьми, он мне больше не нужен. Только помолись за меня!
Даже стальные нервы Мари-Брес не выдержали. Упав на выстланное соломой дно телеги, она разразилась истерическими рыданиями, и успокоить ее было невозможно.
Наконец на краю нагорья показалась гостиница; сейчас, когда перед ней вытянула вверх свои красные руки гильотина, она казалась еще более мрачной и зловещей. Вокруг уже стояла толпа. Никогда еще в этом пустынном и уединенном уголке не собиралось столько народу.
Мартен, с самого утра пребывавший в глубоком оцепенении, наконец очнулся и перестал бормотать молитвы.
– А вот и наша смерть! – произнес он.
Солдаты окружили эшафот, и к гильотине подошли братья Рош, один из которых был палачом в Ардеше, а другой – палачом в Лозере.
Преступников высадили из телеги. Первой предстояло умереть Мари-Брес. К этой минуте она уже успокоилась, и когда священник, кюре из Тюйе, протянул ей распятие, она отвернулась и умерла без покаяния.
Мартен умер последним, а через два часа кровавая гостиница опустела. Отныне это безлюдное место было проклято навсегда.
Когда на сцену выходят дети
Веселые салемские девчушки…
Салем был обозначен на всех картах штата Массачусетс, однако никто не решился бы назвать его городом или даже деревней. Окруженные густым лесом фермы отстояли далеко друг от друга, ядро же Салема составляли четыре дома: ратуша, жилище пастора Парриса, дом начальника местного ополчения Джонатана Уолкота и наконец трактир, который держал помощник пастора Натаниэль Ингерсол. Изо всех щелей салемских домиков сочилась скука: здесь никогда ничего не происходило. Все жители как на подбор ходили в черном, все волей-неволей были набожны и исповедовали принципы суровой добродетели. Таков был Салем в 1692 году: замкнутый мирок богобоязненных людей, слепо верящих в дьявола и прочую чертовщину…
Пастырем этого унылого стада был Самюэль Паррис – человек не слишком богатый и обратившийся к Библии отнюдь не по велению души, а исключительно в результате краха своих торговых авантюр на Карибских островах. От тамошней жизни у него остались чрезвычайно приятные воспоминания, которые он тщательно скрывал, и двое рабов – чернокожие Джон и Титюба, оба уроженцы Барбадоса. Салемская жизнь ничуть не напоминала жизнь на Карибах…
Самюэль Паррис жил тихо, стараясь ни в чем не перечить собственной супруге, властной Элизабет, и во всем потакая собственной пастве: жители Салема до его приезда уже выгнали двух пасторов. Постоянно помня о судьбе своих предшественников, Джеймса Бейли и Джорджа Барроу, Паррис просил супругу только об одном: не распускать свой острый язычок, который являлся главным недостатком этой особы.
– Подумайте только, друг мой, – часто говорил он ей, – если эти люди прогонят нас отсюда, куда мы пойдем и как сможем заработать на достойную жизнь для нас и наших детей?
А надо сказать, что в семье пастора росли две девочки: его собственная дочь, девятилетняя Элизабет, и племянница Абигайль Вильямс, которой уже исполнилось двенадцать.
Если бы бедняга пастор мог догадаться, какие мысли роились в белокурых головках этих с виду невинных девчушек, он бы без промедления собрал вещички и бежал бы из Салема куда глаза глядят, поскольку дьявол, не спросив у него позволения, уже поселился в его доме. И, надо сказать, язычок миссис Паррис к этому был нисколько не причастен – опасным оказался язык Титюбы…
Кузины вместе с двумя задушевными подружками Энн Патнем и Мэри Уолкот часто приходили на кухню в отсутствие хозяйки, чтобы послушать таинственные истории, которые рассказывала негритянка, выуживая их из неисчерпаемого источника своей памяти.
– Когда на небе появляется луна, в густой лесной чаще просыпается Великий дух. Он вселяется в людей, которые туда забредают, и тогда перед ними открывается таинственный мир…
Четыре пары глаз завороженно впивались в широкое лицо рассказчицы, которая то приглушала, то, наоборот, заставляла звучать громче свой глубокий бархатный голос, словно обволакивая им своих слушательниц. Глаза их жадно блестели – особенно глазки чрезвычайно впечатлительной Энн Патнем, а также Мэри Уолкот, которая в свои четырнадцать лет мечтала о жизни гораздо менее суровой. Ей хотелось носить яркие платья из шелка и бархата и жить в городе среди множества людей и развлечений.
В этом краю, где, казалось, каждый камень источал скуку, Титюба являлась для четырех девочек единственным источником впечатлений – вдобавок тайным, а потому особенно ценным.
В рассказах негритянки древние африканские предания причудливо сплетались с описаниями загадочных обрядов. Шурша юбками, она выдавала девочкам обрывочные сведения из африканской магии, а когда чего-нибудь не знала, призывала на помощь свою богатую фантазию, нисколько не заботясь о том, какое воздействие оказывают ее рассказы на юные создания. Титюба приоткрыла им завесу над весьма двусмысленными обрядами жителей африканской саванны, чем до крайности распалила воображение девочек.
Рассказы негритянки, фантастические и чаще всего жуткие, в конце концов довели Энн Патнем до нервных припадков, во время которых она падала на пол, кричала и билась в конвульсиях. Девочки чрезвычайно заинтересовались этой особенностью своей подруги, а однажды такой припадок застал сам Самюэль Паррис, и вскоре Энн оказалась в центре внимания всего селения. Когда у нее начинался припадок, все окружали ее, пытаясь осмыслить произносимые ею бессвязные слова, а когда она стихала, все бросались ухаживать за ней. В скором времени Энн стала самой почитаемой обитательницей Салема – столь сильное впечатление производила на окружающих ее болезнь, доселе невиданная в этих краях.
Теперь подруги откровенно завидовали Энн.
– Чем я хуже ее? – как-то раз сказала Абигайль своей кузине. – Пожалуй, я тоже попробую!
И вот однажды вечером она тоже попыталась покататься по земле; нетрудно догадаться, что ее примеру тотчас последовали остальные девочки…
Жители селения растерялись, а Натаниэль Ингерсол, помощник пастора и по совместительству трактирщик, уверенно заявил, что все четыре девочки наверняка одержимы дьяволом.
– Дьявол явился в Салем! – замогильным голосом провозгласил он. – Нужно отобрать у него добычу!
Все поддержали его: простые и необразованные жители Салема, разумеется, не могли отличить медицинских симптомов истерии от случаев симуляции этой болезни. Для них было ясно только одно – дьявол явился, и его надо изгнать. И они принялись за дело…
Разумеется, прежде всего допросили Титюбу. Допрос происходил в трактире Натаниэля, временно превращенном в зал суда. Негритянка, как могла, защищалась от предъявленных ей обвинений и, стремясь спасти свою шею от веревки, в свою очередь, обвинила в колдовстве двух бедных женщин, проживавших в жалких хижинах неподалеку от фермы Патнемов, родителей Энн. Это были две старушки, совершенно безобидные и уже наполовину выжившие из ума: Сара Гуд и Сара Осборн.
Четыре девочки с радостью подтвердили слова Титюбы: им совершенно не хотелось лишаться своего лучшего развлечения. С редкостным единодушием они катались по полу и вопили о том, что несчастные старушки хотели затащить их на шабаш и заставляли подписать договор с дьяволом. После таких убедительных свидетельств обе Сары были отправлены в старый форт, который когда-то был возведен для защиты от индейцев, но недавно его решили переоборудовать в тюрьму.
