Принц полуночи - Кинсейл Лаура (книги полностью .TXT) 📗

— Тебя, — сказала она. — Того, что ты сделал.

— А что ты со мной делаешь?!

Его поцелуи распространяли по всему ее телу токи тепла. Она склонила голову. Обняв ее за талию, он прижался лицом к ее обнаженным плечам. Его руки крепко сжимали ее.

Она кусала от досады и смущения губы.

— Это ужасно, ужасно, вы понимаете?

Он поцеловал ее в грудь.

— Ужасный промысел Сеньора Полуночи. Чтобы доставить тебе удовольствие, я готов рискнуть чем угодно. — Он тихо рассмеялся и начал развязывать ленты на ее ночной кофте.

— Да и какое тебе дело до моего промысла, холодное сердце? Я думал тебе хочется одного — чтобы твой поклонник разбогател.

— Меня тревожит не твоя шея, а моя собственная, — жестко возразила она. — Не хотела бы я висеть рядом с тобой.

— Я вовсе хочу не висеть с тобой рядом, а лежать. Я хочу, чтобы ты меня любила.

Опытными движениями он расстегивал крючки верхней юбки, умудряясь при этом покрывать ее грудь нежными, быстрыми поцелуями. Его волосы щекотали ее подбородок и шею. Юбка соскользнула на пол, и он принялся стаскивать нежную батистовую рубашку.

Ли прерывисто дышала, взволнованная и униженная. Она позволила ему зайти слишком далеко. Она сдавала укрепление за укреплением. Впереди ее ждало лишь поражение и милость победителя!

— Я восхищен, — сказал он с обожанием, когда она осталась в одной нижней юбке, с обнаженным торсом. Издав сдавленный крик, он обхватил каждую грудь ладонью.

— Я схожу с ума, — прошептал он.

Она закинула голову, а он ласкал ее соски, и губы ее приоткрылись от наслаждения. Едва дыша, она проговорила:

— Да, я тоже.

Он тихо рассмеялся. Казалось, украденное ожерелье горит у нее на шее.

Он знал, как раздевать женщин. Поэтому очень быстро освободил ее от остальной одежды. С легким шорохом упала ее нижняя юбка к их ногам. Он прижал Ли к себе. Она чувствовала пуговицы его жилета, бархат и кружева, щекотавшие ее плечи.

— Ты все еще дрожишь. Тебе холодно, крошка?

— Мне страшно! — прошептала она.

— Мы здесь в полной безопасности. — Он нежно покачал ее в объятиях. — До завтра, во всяком случае. Но и завтра нам ничего не угрожает.

Она оттолкнула его, отошла в другой конец комнаты, скрестив руки на обнаженной груди. Ее била дрожь. — Ты очень изменился! Мне это не нравится!

— Я — все тот же, Сеньор Полуночи. — Он стоял и наблюдал за ней, его костюм переливался бронзой. Он улыбнулся: — Может быть, тебе это слишком нравится?

Она оперлась на тумбочку, тяжело дыша. Он подошел к ней, она прижалась к стене. Он оперся обеими руками о дубовые панели, загнав ее в ловушку. Потом наклонился и начал целовать ее, прижимая ожерелье к ее коже.

Она почувствовала прилив необычайного наслаждения. Она уже испытывала такое же наслаждение — когда мыла его, тогда охватившее ее желание грозило потопить рассудок.

Она покачала головой, прижимаясь к стене.

— Я не могу, не могу…

— Почему? — он прижался плечом к деревянным панелям и провел пальцем по ее грудям, жадно наблюдая, как заостряются соски. — Потому что ты вовсе не так холодна, как пыталась меня убедить?

Она хотела уклониться от его ласк, но его ладони вновь с силой сжали груди, он не отпускал ее.

— О, нет, моя малышка. Теперь уж от меня ты не уйдешь.

Ее дыхание стало прерывистым, она запрокинула голову, когда он прижался раскаленными губами к ее коже. Он был крупнее, мощнее, чем она представляла до сих пор. Она пыталась освободиться, но не могла.

— Я презираю тебя, — простонала она.

— Я чувствую это. — Его пальцы безотрывно ласкали ее соски. — Твое презрение ко мне великолепно.

— Ублюдок!

Он лишь улыбнулся.

— О, бедняжка, конечно, я ублюдок. Я ведь от тебя этого и не скрывал. — Он нежно провел рукой по ее щеке, нежно поцеловал виски. Потом он посмотрел на нее сверху вниз и сказал серьезно: — Но я у твоих ног. И моя жизнь — твоя.

Какие-то внутренние силы неожиданно проснулись в ней. Глаза ее увлажнились. Она уперлась руками ему в грудь и почти прорыдала:

— Я ненавижу тебя!

— Продолжай ненавидеть меня в постели! Я хочу тебя!

Она трепетала, когда он нес ее к кровати, осыпая поцелуями грудь, шею, подбородок. Дыхание его стало прерывистым, руки задрожали, когда он укладывал ее на постель.

— Ли, дорогая, — шептал он, проводя руками по ее обнаженным бедрам. Он наклонился над ней, похожий на рыцаря со старинной гравюры все еще одетый в свой роскошный и грязный камзол.

Пальцы его были нежными и горячими, и она уже не сопротивлялась его ласкам, которые становились все более дерзкими, обессиливающими ее. Он приподнял ее, опершись согнутым коленом о край кровати, и она поняла, что он уже не будет терять времени на раздевание. Страсть сотрясала их обоих, и когда она обняла его за шею, он со стоном прильнул к ее лону, вошел в него.

Ей хотелось кричать, но не хватало дыхания. Наслаждение пронзало ее, и она прижималась к нему со все возрастающей страстью. А он, охватив ладонями ее ягодицы, притягивал и отталкивал их все яростнее.

Словно сквозь шум, до нее доносилось его учащенное, горячее дыхание, которое вдруг перешло в мучительно-сладостный протяжный стон. Содрогаясь всем телом, он утих и замер, уткнувшись лицом в ее плечо. Она закрыла глаза и забылась, поглощенная неведомым раньше наслаждением, нежностью и телесной истомой. Но вот он пошевелился, оперся на руку, освобождая ее от своей тяжести, и она рассмеялась: ей стало смешно оттого, что одна его нога по-прежнему находилась на полу.

Так он спешил!

— Ты смеешься? — пробормотал он огорченно. Она не знала, как объяснить причину своей веселости. Она провела по его волосам и сказала:

— Ты все еще в башмаках…

— Ублюдки никогда не снимают башмаков, — ответил он невнятно, потому что лежал, уткнувшись лицом в простыню. Затем он отодвинулся от нее и опустился на пол.

Из-за наготы она ощутила неловкость, почти болезненную, — и торопливо стала натягивать рубашку. Но он не позволил.

— Под одеяло, Солнышко, — приказал он, целуя ее в голову. Заметив, что она колеблется, он обнял ее, приподнял и водрузил на перину. А сам начал неторопливо раздеваться.

Она смотрела, как он расстегивает и снимает свой роскошный камзол, как отшвыривает его прочь, как стягивает с широких плеч жилет. Вот полетела на пол белоснежная рубашка. Вот он потянулся к волосам, выдергивая из них ленту. А потом наклонился, чтобы приняться наконец за башмаки. В это время выпуклые мышцы его бронзовой груди напряглись, золотые волосы упали на плечи и грудь — и стал он похож на прекрасного дикаря, на варвара-язычника. Немо приполз и льнул к его ногам. Сеньор протянул руку и погладил волка. Движения его были ласково-властными — Немо стал подвывать от удовольствия.

Ли натянула на себя простыни, кусая губы. Когда Сеньор поднялся, Немо направился к двери, с надеждой поглядывая через плечо хозяина.

— Мы уже сегодня поохотились, старина, — сказал ему Сеньор. — Пора погреться в лучах нашей заслуженной славы.

Ли поднесла руку к горлу, вспомнив с отвращением об ожерелье.

— Оставь его, — сказал он, когда она попыталась расстегнуть замок. — Они очень тебе идут, — пробормотал он, перебирая камни.

— Очень лестная петля. Я не могу понять, почему ты так гордишься собой.

Он провел пальцем по ее груди, достигнув соска. — Но вот, что я получил благодаря этому. Она опустила глаза:

— Ты ошибаешься.

— Неужели! — Его дьявольские брови приподнялись в удивлении.

— Ошибаешься. На меня не произвело никакого впечатления это ожерелье.

— Но что же еще может предположить мужчина? Образ мыслей женщин непостижим для слабой мужской логики.

— Я думаю, что обсуждать вопросы логики с сумасшедшим — бесполезное занятие.

— Но все же более полезное, чем стараться понять логику женщины.

— Не думай, что ты купил меня своим бриллиантовым ожерельем.

Он склонился к ней и нежно поцеловал в щеку.