Музыка ночи - Джойс Лидия (библиотека книг .txt) 📗
– Это единственный зеленый уголок Венеции, кроме отвратительного парка, разбитого по приказу Наполеона, где есть то, что меня интересует. Здесь также находится историческая церковь, она, в чем я уверен, заинтересует и вас. Идемте. Начнем прогулку.
Держась в стороне от похоронной процессии, они прошли сквозь арку, за которой расстилался огромный газон, усеянный белыми памятными досками усопших, лежавшими в траве как рассыпанные зубы.
Между этими скромными камнями, словно доказательство неравенства даже в смерти, возвышались мавзолеи, статуи, надгробия.
– Оно сильно отличается от английских кладбищ, – заметила Сара. – Оно… такое красивое. Даже веселое. Это кажется отчасти непочтительным.
– Посмотрите вон туда.
Себастьян кивнул в сторону небольшого мавзолея с широким портиком, где, как на пикнике, расположилась целая группа.
– Они едят? – недоверчиво спросила Сара.
– Видимо, чья-то годовщина смерти. – Себастьян улыбнулся, глядя на нее. – Да, легко забыть, насколько велика между нами разница, пока не увидишь нечто подобное, не так ли?
Она лишь покачала головой.
– Почему они не хоронят своих умерших в церкви? Мы видели тут много надгробий.
– Для похорон они используют также поля вокруг церквей. – Себастьян подавил усмешку. – Но вспахивание полей мешает перевозке грузов и ведет к упадку торговли. Захоронение тел в церкви, с другой стороны, имеет большие недостатки для города, построенного на иле. Там невозможно сделать глубокие склепы, поэтому тела под церковным полом быстро разлагаются, возникает запах, который иногда становится таким отвратительным, что его не могут выносить даже священники.
– Тогда почему они продолжают это делать?
– Традиция? Условность? – Себастьян пожал плечами. – Не знаю. Однако Наполеон запретил и то, и другое, издав указ. Остров Сан-Микеле стал единственным законным местом, где венецианцы имели право хоронить умерших. Этот указ распространялся также на французов и австрийцев.
– А что думали об этом монахи? Ведь тут есть монастыри?
– Есть, но я не знаю, – признался Себастьян. – Наверняка монахи здесь не жили при австрийцах, те использовали дортуары как политическую тюрьму. Я был тогда мальчиком и прокрадывался к стенам в надежде увидеть заключенного, хотя мне это ни разу не удалось. Теперь монахи вернулись в свои кельи, но кладбище остается и уже настолько переполнено, что говорят о возобновлении практики переноса старых костей в общую могилу, если семья не будет вносить плату за сохранение участка.
Сара оглядела город обелисков и ангелов, беседок и мавзолеев, тысячи более скромных плит, которые вышли за границы острова. Все было таким аккуратным, таким свежим и красивым. Даже не верилось, что там может скрываться только смерть.
– Оно мирное и расстраивающее одновременно, – сказала она.
– Я был тут однажды в Духов день. Если б вы только видели! Они выстроили мост из барок от главного острова, и все шли по нему с охапками цветов, чтобы украсить могилы, и с корзинами продуктов, чтобы есть возле них.
Сара почти бесстыдно улыбнулась, но в голосе слышалось притворное неодобрение:
– По-моему, это ужасное язычество.
– Не хотите сказать об этом ей? – Себастьян кивнул в сторону женщины, которая зажигала свечи на верху надгробия, очень напоминающего алтарь.
– Не думаю, – ответила Сара.
Он повел ее к церкви, огромному зданию из такого же красного кирпича и белого мрамора. Они позволили себе обойти ее под бдительным взглядом монаха францисканца, и Сара выказывала все признаки интереса, пока они медленно шли по нефу, как будто она не видела за эту неделю полдюжины сходных церквей, и, к удовольствию Себастьяна, оценивала каждый элемент здания.
Когда Сара закончила осмотр церкви, они поблагодарили монаха, оставив небольшое пожертвование. За то время, пока они были внутри, небо стало почти черным от клубящихся туч.
– Вы не думаете, что нам следует вернуться? – спросила она.
– Нет, я знаю отличное место, где можно переждать, – заверил ее Себастьян. – Грозы здесь короткие, к обеду мы будем дома.
Когда они дошли до восточной части острова, он сказал:
– Это здесь.
За железной оградой, которая окружала прекрасно ухоженные могилы, дорога внезапно превратилась в сплетение заросших, едва различимых тропинок. Среди буйства сорняков возвышались покосившиеся надгробия, покрытые лишайниками. Здесь, без всяких прикрас, в заброшенности и печальном одиночестве, смерть была прозаическим напоминанием о том, что распад и утраты неизбежны.
– Что это? – спросила Сара, когда Себастьян провел ее в скрипящие ворота, и оглянулась на безупречный участок, оставшийся позади.
– Тут захоронены протестанты, – сказал он. – Все иностранцы – путешественники, высокопоставленные лица, случайные изгнанники.
– И никого, кто мог бы ухаживать за их могилами, – решила Сара. – Выглядит очень мрачно. Но мне здесь нравится больше, чем на главном кладбище. Это кажется более жизненным. – Она застенчиво улыбнулась. – И более живописным.
– Да, – согласился он.
Они шли по тропинке мимо забытых надгробий, когда упали первые капли дождя. Память указывала Себастьяну дорогу, – вокруг этих деревьев, вдоль этой ограды, – да, сквозь заросли роз уже виден одинокий ангел на колонне у могилы девочки, которая слишком рано умерла.
– В детстве я всегда любил эту часть кладбища. Она казалась мне более честной. Вот что есть смерть – конец, забвение. Притворяться, что она просто красивая мраморная скульптура, значит, лишать ее смысла и обманывать себя.
– Когда я уйду, мне хочется иметь могильную плиту, хотя как католичка я вряд ли получу здесь место. Я не хочу, чтобы меня выбросили на кладбище для бедняков, словно я ничего не значила, – тихо, но твердо сказала Сара.
– Я тоже не хочу этого, – подтвердил Себастьян. Они вышли на поляну, окруженную деревьями, где было несколько могил, а в самом центре стоял приземистый мавзолей, похожий на алтарь какого-то грозного бога.
– Выглядит неуместным, – заметила Сара, нахмурившись.
– И отвратительным, – искренне добавил Себастьян. – Но сначала осмотрим его. – Как он и предполагал, каменная плита, которую бы замуровали при использовании склепа, была еще сдвинута. – Идемте. Сара насторожилась.
– А там ничего… никого внутри нет?
– Разумеется, нет, – улыбнулся Себастьян. – Видимо, тот, кто его заказал, потом изменил свое решение насчет захоронения в Венеции.
Пока они разговаривали, отдельные капли превратились в мелкий дождь.
– Скорее! Там сухо!
Он протиснулся в щель между плитой и стеной мавзолея, – вернее, попытался. Он стал значительно больше, чем семнадцать лет назад, когда легко проскальзывал внутрь, теперь это стоило ему пуговицы на пальто и нескольких ушибов.
– Все в порядке? – с беспокойством спросила Сара.
– Содрал чуть больше кожи, чем рассчитывал, а в остальном все в порядке. Теперь вы. Быстрее, не то промокнете.
– Себастьян, взгляните на мои юбки. Я не могу в них этого сделать.
– А нельзя их как-нибудь сжать? – предложил он.
– Они все равно не сожмутся, пока останутся на мне.
– Тогда советую вообще снять кринолин.
– Прямо здесь? – больше с насмешкой, чем с возмущением спросила она.
– Достаточно холодно, и если вы промокнете, то замерзнете до смерти. Никто здесь на вас не смотрит, и если я должен опять вылезти, содрав еще больше кожи…
– Ладно! – Сара подняла юбки, отстегнула пояс и сняла кринолин. – Теперь вы довольны? – спросила она, просовывая в щель свое хитроумное приспособление и влезая в склеп.
– Вполне, – с некоторым самодовольством ответил Себастьян.
Тщательно уложенные локоны влажными прядями свисали ей на лицо.
– Весьма изощренный способ освободить меня от одежды, – заявила она с притворной суровостью, отбросив с лица волосы.
– Моя дорогая маленькая голубка, вы слишком облегчили мою задачу.
Теперь, когда Сара была внутри, он мог оглядеться. Склеп показался ему еще меньше и темнее, чем семнадцать лет назад. Возможно, слой грязи на полу стал толще, да расползлось зеленое пятно в углу, где протекала крыша, а в остальном все было так, как он помнил.
